Желтые глаза в темноте леса

О счастливом конце

Холодный воздух до боли и красноты щиплет нежную кожу лица. Легкие буквально застывают при каждом вдохе, а глаза слепнут от белизны вокруг. Тэхен тяжело дышит, запыхался уже давно, но бежит вперёд, пока ноги проседают до щиколоток в снегу. Зима в этом году выдалась знатная, крепкая, с морозом, от которого двери леденеют, и несчастные оборотни часами не могут выйти на крыльцо своего дома. Все эти толстые и тяжёлые полушубки из настоящей шерсти тоже веселья не прибавляют: Тэхен уже еле ноги переставляет к концу своего пути. А что ему идти-то здесь? Какая-то парочка-другая сотен метров, которую он теперь с трудом осиливает. Тэхена это злит неимоверно просто! А на речку сходить все равно очень хочется...

Голубое полотно уже мелькает среди чёрных стволов. Лес так быстро сменил яркие краски на черно-белые тона, что Тэхен до сих пор свыкнуться с этим не может, и ярко-голубая лента замёрзшей воды манит его, манит, чертовка. Омега доходит до самого края, смотрит на эту бесконечную водную гладь, закованную в природные цепи, и понимает, что достиг того, о чем думал все утро: умиротворения и спокойствия. В эти дни вокруг Тэхена всегда стоит шум и гам, он окружён толпой людей, и Чонгук вольностей ему никогда не даёт, приходится только самому убегать да злиться — Тэхен ведь не маленький ребенок, за которым нужно следить. Хотя, возможно, он стал шаловливее. Прямо сейчас Тэхен, воровато озираясь, попой садится прямо в снег у берега. Знает, что его за это накажут, что наругают, вот только попе так сильно хочется посидеть в снежке, и Тэхен не может этому сопротивляться! Мороз хрустит, кусается, вокруг лица появляются облачки горячего пара, а у ног — скользкая голубая гладь, красивая, никем не тронутая, идеальное природное произведение искусства. Тэхен вздыхает, складывает руки на животе и созерцает. С каких пор он стал ценителем неторопливости и тишины? За эти полгода изменилось многое. Сокджин добился своего и убедил людей в надежности и безопасности союза двух рас. Настроенные сначала агрессивно, люди теперь интересовались оборотнями, видели в них новые пути развития. Маленьким детям больше не внушали с пелёнок ужасы о страшных голодных тварях из темноты леса и не запугивали отдать им на съедение. Вместо этого омеги, сидя вечерами у детских кроваток, рассказывали о магии, что течет в крови волков. А дети строили огромные удивлённые глаза, мечтая увидеть обращение в реальной жизни. Тэхен был поражён, насколько много было сделано за какие-то полгода. Работа была проведена колоссальная, и он искренне восхищался упорству Сокджина, который каждый день рьяно отстаивал права оборотней и проводил долгие беседы с особо агрессивными и недобро настроенными. Но не только люди изменились. Тэхен это видит, он это замечает: изменились и оборотни тоже. Волки больше не боятся своей природы и отличий от людей, они не позиционируют себя зверями и хищниками, больше не хотят бороться с людьми. Оборотни перестали чувствовать погоню и желание обороняться, что въелось в их кровь и тело, текло в него вместе с омежьим молоком. Конечно, это было только начало. Они успели проработать лишь внутреннее, внешнее же все ещё оставалось под вопросом. Люди и оборотни все так же жили обособленно и все ещё немного боялись объединяться, но Тэхен считает, что это правильно. Лес принадлежит волкам, поля — людям, а все они просто хорошие соседи. В этом у них, по мнению омеги, идеальный баланс. Большинство проблем Чонгуку пришлось оставить на следующий сезон. Оборотни лишь успели начать реконструкцию человеческой деревни и полей, как набежали холода: работать зимой и растрачивать запасы никто не станет. А так первое время вожак крутился как белка в колесе, правда, до одного момента. Этот самый момент перевернул жизнь альфы с ног на голову и изменил его ещё больше. Благодаря ему Тэхен в итоге ни дня без Чонгука не скучал. Вот уже, бежит, Тэхен слышит загнанное дыхание своего зверя. Омеге ведь ни минуты нельзя без Чона. Тэхен закатывает глаза, уже заранее зная, что сейчас будет. — Тэхен! Почему ты ушел, Тэхен? — кричит Чонгук на бегу. — Что это ты выдумал? А ну-ка поднимайся скорее, ты все себе застудишь там! Тэхен долго и нарочно громко вздыхает и только потом поднимается с примятого снега, оборачивается на вовремя подскочившего альфу. Вернее, сначала оборачивается большой и тяжёлый тэхенов живот, а только потом его обладатель. — Маленький мой, ну что ты удумал, почему так внезапно испарился? Я ведь волнуюсь, и ты это знаешь, — ласково воркует Чонгук, подходя ближе. Вожак приобнимает Тэхена за плечи одной рукой, другую же на автомате устраивает под животом, невесомо, так боязно водит ею по округлости, постоянно хочет ее касаться. Тэхен в полной мере даёт ощупать свой живот, убедиться, что с ним и волчатами все хорошо. Он привык к тому, что Чонгук стал более нервным и пугливым, когда дело касалось его беременной омеги, оберегал и следил за каждым его шагом. — Я уже не могу даже погулять сходить без твоего разрешения? Я что, в плену у вас нахожусь? — недовольно цыкает Ким, но ластится, даёт погладить себя, пообнимать. — Ну, можно ведь предупредить заранее. Я бы тогда с тобой вместе сходил. И чем бы это плохо было? — А я не хочу с тобой! — злится Тэхен. — Ты мне и минуты покоя не даёшь, а я один хочу побыть! Вы все вокруг меня бегаете, я устал! — Маленький мой, мы ведь не специально это делаем, чтобы тебя злить, ты ведь знаешь, — Чонгук наклоняется совсем близко и аж дышит горячо в самую шейку, опаляет ее своим дыханием и, кажется, даже нечеловеческим урчанием. — А вдруг ты упадёшь и, не дай мать-природа, ударишься животиком? А вдруг тебе плохо станет? А что, если ты замёрзнешь и что-то себе застудишь?! Сейчас такая холодная зима, а ты ведь маленький человечек, твоё тело само себя не греет. Тут уж не поспоришь, Тэхену приходится признать. Чонгуку что зима, что лето — все одним цветом. Бегает вот в лёгкой куртке нараспашку и не жалуется, а у Тэхена ступенчатая система одёжки: сначала тёплое белье на голое тело, затем свитер, после длинный шарф, которым его умудряются аж до живота обмотать, потом шуба, сверху тяжёлая шапка, ещё один шарф и варежки. А что уж говорить про ноги, если они в стольких слоях одежды даже двигаться нормально не могут?! Да, зима вкупе с беременностью доставляют омеге слишком много забот. — Ты так говоришь, будто моя беременность сродни болезни, — бурчит Тэхен куда-то в грудь своему альфе, нюхает его раскрытые ключицы и шею. — Конечно же, нет, маленький мой! — восклицает оборотень. — Но наши волчата уже совсем скоро появятся, я ведь так переживаю! Я каждый день просыпаюсь и с тревогой думаю: это случится уже сегодня? Но я очень этого жду, маленький мой. Хочу подержать в руках наших волчат, потрогать их, обнюхать. Ты не представляешь, насколько я счастлив уже прямо сейчас. Тэхену от этих слов становится так хорошо в животе. Кажется, будто это сами волчата слышат голос своего отца и радуются. Чонгук все так же нежно водит кругами ладонью по выпирающему животу омеги, явно хочет прочувствовать сильнее, чему мешают толстые слои одежды, но ни в коем случае не давит, не срывается. — Хотя знаешь, — альфа задорно улыбается, — я бы хотел, чтобы ты ещё пару месяцев походил беременным. — Почему? — Потому что ты такой миленький колобочек, такая пышечка, я не могу. Моему волку плохо, — с усмешкой признаётся вожак и хватается за сердце. Чонгук был прав, когда говорил, что Тэхен с животиком станет круглой неваляшкой. Омега действительно не ходил, а перекатывался, ибо как тут вообще походишь с таким огромным животом?! Он, кажется, был больше самого Тэхена, а в последние месяцы стал таким тяжёлым, что его приходилось руками придерживать при ходьбе. О былой ловкости, грациозности и утончённости можно было забыть. Правда, смущало и моментами злило это только самого Тэхена. Чонгук же стал любить и ласкать его ещё чаще и больше (по несколько раз каждый день).