Бессердечный

XI

Из воспоминаний Глена

Октябрь 1864 года.

Был достаточно теплый осенний день. Глен с самого утра занимался игрой на рояле, под пристальным взглядом гувернантки. Это была высокая худая женщина, лет тридцати шести. Ее волосы, уже подернувшиеся сединой, были сильно закручены в маленькую дульку. На руках были надеты белые перчатки, а на лице у кончика губы росла противная родинка, над которой часто смеялся Глен. Ее звали Елена, это была женщина чрезвычайно строгих нравов и порядков. Из всех гувернанток она одна могла справляться с тяжелым характером своего подопечного. Она одна задержалась в доме Леви дольше остальных, и уж уходить она точно не собиралась. По ее мнению, всякому проблемному ребенку нужна крепкая рука, способная сделать его послушным и шелковым. Елена твердо решила перевоспитать маленького Леви. Глену же было абсолютно все равно на то, что там сама себе решила эта женщина.

– Вы опять фальшивите. Старайтесь лучше, – строго заметила гувернантка, когда мальчик нечаянно сыграл не ту ноту.

– Сам знаю, хватит постоянно мне это говорить.

– За игрой не говорят, в крайнем случае, поют. Но поскольку вы этим навыком не владеете, держите язык за зубами.

– Зачем мне вообще этим заниматься? Трачу зря тут свое время, – произнес он, снова ошибаясь в аккордах.

– Так велела ваша мать. Кроме того мужчины играющие на клавишах пользуются у женщин большим спросом.

– Этого еще мне не хватало! И вообще странно, что мою мать это волнует. Обычно, она меня вообще не замечает. А тут еще и «велела»! Лишь способ меня занять, чтобы не болтался под ногами, пока дом наполнен всяким сбродом, – говоря это Леви то и дело ошибался, от чего лицо гувернантки с каждым разом кривилось все больше.

–Достаточно. Продолжим уже завтра. Готовьтесь теперь к истории, – спокойно проговорила Елена, закрывая крышку инструмента. Глен едва успел убрать пальцы. Молча встав с пуфика, он мигом помчался вниз. По пути он наткнулся на мать.

– Чего бежишь? Чуть мать с ног не сбил!

– Кого? Не вижу её я тут, – бросил он ей, и мигом слетел с лестницы. Дейна хотела сказать ему что-то в ответ, но поняла что бесполезно. На подростка уже не действовали повеления матери. Если в детстве он ее еще побаивался, то теперь она для него почти не существовала. Ее голос потерял власть над ним. Хотя раньше он надеялся, что мать исправиться и будет любить его, как все матери любят своих детей. Но прошло уже шестнадцать лет, а мать так и не сказала ему ни одного ласкового слова, и он смирился. Теперь же когда Глен стал более взрослым, Дейна начала побаиваться его. Каждый раз она ловила на себе его пронзительный цепкий взгляд, полный ненависти и презрения, следящий за каждым ее движением. Ей стал страшен блеск его янтарных глаз. Но почему? Это же ее сын, порожденный ею жалкий сопляк – чего же его бояться? Дейна это понимала, однако бояться его не перестала. Глен замечал отражение страха в ее глазах, и ему нравилось это. Теперь она на его месте.