Я тебе изменяю

Глава 17

* * *
– Тео... подожди немного, сейчас доделаю ужин и покушаем, – попросила я сына, который уже начал заметно нервничать из-за того, что я опаздывала с готовкой.
– Дя, – ответил Теодор и, прошлепав к дивану, вскарабкался на него и стал перебирать кубики.
Слава богу, мне достался вполне спокойный малыш, с которым вполне можно было договориться. Хотя, таких ситуаций, как эта, я старалась избегать – режим Тео, не то, что должно было страдать, даже если бы случился апокалипсис.
Поставив в пароварку котлетки, я принялась за морковное пюре. Его терпеть не могла, но в последнее время оно частенько выручало, когда я не хотела наедаться на ночь. Зато это блюдо обожал Теодор, поэтому оно на нашем столе появлялось все чаще.
Будь дома мама, она бы, конечно, разгрузила меня и помогла с ужином. Но именно сегодня родительница убежала на день рождения к подруге, у которой собиралась задержаться допоздна.
Когда в дверь позвонили, я чертыхнулась. Непрошеные гости могли украсть у готовки несколько минут.
Я нахмурилась, бросив взгляд на часы и, отставив миску, в которую перетирала отваренную морковь, вытерла руки о полотенце и пошла открывать. Надеясь, что это не Чонгук, ибо на общение с ним у меня сейчас не было ни сил, ни желания.
– Чон Юджин? – приподняла бровь, обнаружив за дверью мать Чонгука.
Теодор тут же соскочил с дивана и прибежал к нам с криками:
– Баба, баба, баба!
Обычно свекрови не нравилось такое обращение, о чем она уведомляла внука, но сейчас Юджин неожиданно расплылась в улыбке и, зайдя в квартиру без приглашения (иначе говоря, протиснувшись), подхватила Тео на руки и, прижав к себе, застыла в таком положении. Теодор сделал то же самое. Было видно, что эти двое соскучились друг по другу.
Фыркнув, я закрыла дверь и вернулась на кухню, где продолжила заниматься пюре. Прислушалась к себе – неприятных ощущений в сторону того, что свекровь ворковала в прихожей с внуком, не испытывала. Хотя, пожалуй, стоило себе напомнить о прошлых «заслугах» Чон Юджин.
– Я рада, что вам лучше, – холодно сказала, когда она пришла на кухню, неся Теодора на руках.
Устроилась с ним за столом, словно только ее тут и ждали, и принялась наблюдать за тем, что я делаю. Я уже подумывала о том, что сейчас свекровь выдаст нечто уничижительное, вроде совета начинать готовить ужин раньше, когда Юджин вдруг сказала:
– Спасибо, Лиса.
Будь в моих руках нож, я наверняка отрезала бы себе палец – столь велико было удивление от услышанного.
– Эм, за что? – не поняла, повернувшись к ней.
– За то, что рядом с тобой Чонгуком и Теодор счастливы.
Оставив морковь, я присела напротив Юджин и не нашла ничего лучше, чем участливо спросить:
– Вам в больнице перелили чью-то кровь, да?
Ожидала, что она начнет злиться, скажет что-то едкое. Даже не просто была готова к этому, но этого желала. Так было бы привычнее и, пожалуй, даже комфортнее. Потому что понимала, чего ждать от Чон Юджин прошлой, а вот от той, что сейчас сидела передо мной – нет.
Свекровь вдруг тихо рассмеялась и помотала головой.
– Нет, не перелили. Просто я многое поняла и переосмыслила.
– И считаете, что можете просто прийти ко мне, сказать «спасибо» и считать, что все сделанное вами – в прошлом?
Хмыкнув, я поднялась и стала доделывать ужин для Теодора. Чувствовала на себе пристальный взгляд Чон Юджин, но выдворять ее не торопилась. В любом случае, она бабушка Тео – это неизменно. И пока ведет себя безобидно, пусть сидит с внуком. На моих глазах, разумеется.
– А ты знаешь, мы с тобой чем-то похожи, – вдруг выдала Юджин.
Нет, ей точно потребовалось переливание и донором стал кто-то очень добрый. Как в «Большой перемене».
– Избави боже! – закатила глаза и, положив Теодору подоспевшие котлетки и пюре, забрала сына с рук свекрови, после чего отнесла к раковине, чтобы сын вымыл руки.
– Да нет... похожи, – пожала плечами свекровь, когда я вернулась и, усадив за стол Тео, сделала вид, что увлечена изучением новостей в телефоне.
Сама же гадала, зачем Юджин прибыла ко мне. Ведь должна же быть у нее какая-то цель? В свекровь, которая вдруг осознала все свои «косяки» и приехала попытаться навести мосты в общении с невесткой, я как-то не верила.
– Чон Юджин, сегодня я заработалась и хотела бы уже уложить Теодора спать, – сказала, когда сын взялся за вторую котлетку.
Свекровь подскочила на ноги так резво, что чуть не уронила стул.
– Я могу помочь тебе! – с жаром сказала она. – Отведу внучка в ванную, а потом разберусь с посудой.
Я округлила глаза – случись рядом со мной банка со святой водой, я бы схватила ее и выплеснула на Юджин, а следом бы еще молитву для изгнания демонов прочла.
– Не нужно! – чуть истерично выкрикнула, когда свекровь уже было ринулась Теодору. – Я со всем справлюсь сама.
Юджин остановилась и даже как-то сникла. Я же быстро, чтобы не передумать и не проявить незаслуженную свекровью мягкость, добавила:
– Я не злопамятна. Но весь ваш послужной список, благодаря которому моя жизнь и жизнь вашего внука претерпела столь кардинальные перемены, в моей голове остался. Так что давайте вы зарубите себе на носу – если желаете наладить отношения, – а для этого должны делать все именно вы – не нужно действовать нахрапом. Вы не скаковая лошадь, а я – не досадный барьер. Учитесь быть человеком, Чон Юджин. Очень помогает в жизни, уверяю вас.
Взяв Тео, я направилась в ванную, по пути обернулась и велела:
– Просто захлопните входную дверь, когда уйдете.
Через пару минут Юджин покинула нашу квартиру, выполнив все точно по моей инструкции.
Слава богу...
***
Его мир безнадежно и неотвратимо рушился.
Он не узнавал собственной жизни, не узнавал людей, которых, как думалось, хорошо и давно знал. Он не мог понять, что ему делать в этих новых обстоятельствах, в стремительно меняющихся декорациях...
Казалось, все, кто был рядом, вдруг внезапно пошли новой, незнакомой ему дорогой, а он все стоял на месте и оглядывался по сторонам, пытаясь отыскать хоть какие-то знакомые детали, какие-то маячки в этой пугающей неизвестности...

Он был вынужден признать: он сломался. И кто бы мог подумать, что решительный, последний удар нанесет ему его же собственная мать?
Та, что утверждала, что только ради него одного жила. Та, что посвятила ему жизнь и каждый ее день. Та, что не уставала напоминать, скольким ради него пожертвовала...
И что в итоге? Теперь у нее была своя собственная, как она выразилась, жизнь. А он остался где-то на обочине: всеми брошенный, забытый, потерянный и потерявший...
Потерявший жену, которую не просто любил – с которой буквально сросся всеми жилами и костями. Потерявший сына – или, по крайней мере, возможность быть с ним изо дня в день, как раньше. Потерявший маму, чья любовь казалась ему всегда незыблемой... абсолютной константой. И что бы ни случалось в жизни, он всегда знал, что она его примет, поймет, пожалеет...
Но у «всегда» тоже оказался свой срок. И своя цена – какой-то левый мужик! Как могла она непонятно из-за кого предать его, предать память об отце?
Он совсем не помнил папу. Зато помнил, насколько свято всегда было для матери его имя. Помнил все рассказы мамы о нем, даже самые мелкие их детали, и потому скучал по нему так же сильно, как если бы все эти воспоминания были его собственными...
И вот теперь – один... Совсем один. Непонимающий, куда идти и что делать...
Конечно, можно было поехать к Лисе. Но после потрясения, вызванного поступком матери, он чувствовал – ему просто не выдержать, если жена будет с ним холодна. Если она не найдет или не захочет найти на него ни времени, ни сил. Его тянуло к ней, как железо тянется к магниту, но пугало то, что от этой, новой Лисе, он уже больше не знал, чего ожидать...
И потому Чонгук сделал то единственное, на что был сейчас вообще способен...
Он направился прямиком в бар.