Чужая среди чужих

Насладись

Утро следующего дня наступило так же внезапно, как кончился предыдущий вечер. В мыслях был, как не странно, полный порядок. Никакой вины за произошедшее в Purpletale, никакого страха перед предстоящими у... Уби... Делами. И никаких сомнений по поводу правильности того выбора. Да. Никаких.

Элери проснулась мгновенно. Её же пустой, ничем не скрашенный сон просто вытолкнул её из себя в реальность, и девушке ничего не оставалось, кроме как резко открыть глаза. Перед ними со скоростью света выстроилась её серая комнатка с тикающими часами над дверью, грядушкой кровати, полками... И поблёскивающим на одной из них лезвием, ею же вчера натёртым до этого блеска. Вайт задержала на нём взгляд, и благодаря этому в голове сразу вспыхнула вчерашняя картина - опавшие перья, свисающее из глазницы глазное яблоко, нож, на продольную половину ушедший в шею... Однако сегодня эти воспоминания, которые ещё каких-то восемь часов назад вызвали бы у Элери приступ самобичевания, страха и ненависти к себе, сегодня, сейчас, в эту минуту не вызывали ровным счётом ничего. И девушка понимала - её поступок должен был хоть как-то отдаваться в ней же эмоциями, она понимала, что если она, как психопат, вообще ничего не чувствует к тому, что сделали её руки, то это капец как плохо. Однако её грела мысль, что она всё ещё не считала произошедшее "хорошим" и по-прежнему относила это к категории "плохих" деяний. Моральные границы на месте. Просто эмоций как таковых нет.

Вайт села на кровати и прислушалась к себе. Итак, родная. Вот мы снова вместе. Давай разбираться. Вчера ты убила. Не надо ничего отрицать, ты убила. У-би-ла. Скажи это вслух. Скажи, не бойся, ты должна принять реальность и попробовать её на вкус.

- Я убила, - тихо, почти шёпотом просипела ещё не проснувшимся голосом девушка.

Слово звучало очень ново. Не так, как с утонувшими голубями, нет, здесь был другой оттенок. Оттенок ответственности. За голубей никто не вступится, если они не домашние. Никто не будет оплакивать их холодные трупики с опущенными вдоль хвоста лапками. Никто не будет искать одну-единственную летучую крысу, звать её и плакать по ней. А Снегоцыпа искать будут. Снегоцыпа любили. Снегоцып был чьим-то сыном. Она убила чьего-то сына. И этот факт добавлял в это слово толику ответственности. Немного, но достаточно, чтобы различать убийства птиц и монстров-птиц.

Вот. Произнесли. Хорошо. Что ты думаешь по этому поводу? Давай на чистоту, ты не хочешь напускать на себя катализ горя или хотя бы грусти. Не хочешь ведь. А почему? А потому, что тебе нравятся твои нынешние чувства. Ты не хочешь ничего менять, потому что считаешь свою безэмоциональность единственно правильной после всего этого. Как думаешь, как бы это выглядело - вчера ты хладнокровно перерезала ребёнку глотку, и только сегодня до тебя дошло, что это неправильно, ха, это смешно! Ну, дааа, конечно, ты и вчера плакала, поднимаясь по лестнице, но... Честно? Я не думаю, что этот плач был связан с конкретно этим убийством. Я больше склоняюсь к тому, что тебе стало страшно перед тем, что тебя ждёт в будущем, а ещё перед своим пустым лицом. Тогда тебя ещё пугала твоя бесчувственность. И я не думаю, что это было хорошо. Ты ведь должна принимать себя, не так ли? Более того, если ты будешь после каждого "дела" рыдать по три часа в подушку, ты просто сойдёшь с ума. А ещё будешь выглядеть полной дурой. Сначала молча и даже беспрекословно, прошу заметить, убиваешь, а потом сама убиваешься, что не хотела.