Вешние воды

XXXVI

Далеко за полночь горела лампа в комнате Санина. Он сидел за столом и писал "своей Джемме". Рассказал ей все; описал ей Полозовых, мужа и жену -- впрочем, больше распространялся насчет собственных чувств -- и кончил тем, что назначил ей свидание через три дня!!! (с тремя восклицательными знаками). Утром рано он отнес это письмо на почту и пошел прогуляться по саду Кургауза, где уже играла музыка. Народу было еще мало; он постоял перед беседкой, в которой помещался оркестр, прослушал попурри из "Роберта-Дьявола" и, напившись кофе, отправился в боковую, уединенную аллею, присел на лавочку -- и задумался.
Ручка зонтика проворно -- и довольно крепко -- постучала по его плечу. Он встрепенулся... Перед ним, в легком, серо-зеленом барежевом платье, в белой тюлевой шляпке, в шведских перчатках, свежая и розовая, как летнее утро, но с не исчезнувшей еще негой безмятежного сна в движениях и во взорах, стояла Марья Николаевна.
-- Здравствуйте, -- промолвила она.-- Я сегодня посылала за вами да вы уже ушли. Я только что отпила свой второй стакан -- меня, вы знаете, заставляют здесь воду пить, бог ведает зачем... уж я лине здорова? И вот я должна гулять целый час. Хотите вы быть моим спутником. А там мы кофе напьемся.
-- Я уже пил, -- промолвил Санин, вставая, -- но я очень рад гулять с вами.
-- Ну так дайте же мне вашу руку... Не бойтесь: вашей невесты здесь нет -- она вас не увидит.
Санин принужденно улыбнулся. Он испытывал ощущение неприятное всякий раз, когда Марья Николаевна упоминала о Джемме. Однако поспешно и послушно наклонился... Рука Марьи Николаевны медленно и мягко опустилась на его руку, и скользнула по ней, и как бы прильнула к ней.
-- Пойдемте -- вот сюда, -- сказала она ему, закинув раскрытый зонтик за плечо.-- Я в здешнем парке как дома:поведу вас по хорошим местам. И знаете что (она часто употребляла эти два слова): мы с вами не будем говорить теперь об этой покупке; мы о ней после завтрака хорошенько потолкуем; а вы должны мне теперь рассказать о себе... чтобы я знала, с кем я имею дело. А после, если хотите, я вам о себе порасскажу. Согласны?
-- Но, Марья Николаевна, что может быть для вас интересного...
-- Постойте, постойте. Вы не так меня поняли. Я с вами не кокетничать хочу.-- Марья Николаевна пожала плечами.-- У него невеста, как древняя статуя, а я буду с ним кокетничать?! Но у вас товар -- а я купец. Я и хочу знать, каков у вас товар. Ну-ка, показывайте -каков он? Я хочу знать не только, что я покупаю, но и у кого я покупаю. Это было правило моего батюшки. Ну, начинайте... Ну, хоть не с детства ну вот -- давно ли вы за границей? И где вы были до сих пор? Только идите тише -- нам некуда спешить.
-- Я сюда прибыл из Италии, где я пробыл несколько месяцев.
-- А у вас, видно, особое влечение ко всему итальянскому? Странно что вы не там нашли свой предмет. Вы любите художества? Картины? или больше -- музыку?
-- Я люблю искусство... Я все прекрасное люблю.
-- И музыку?
-- И музыку тоже
-- А я ее совсем не люблю. Нравятся мне одни русские песни -- то в деревне, и то весной -- с пляской, знаете...Красные кумачи, поднизи, на выгоне молоденькая травка, дымком попахивает...чудесно!Но не обо мне речь. Говорите же, рассказывайте.
Марья Николаевна сама шла, а сама то и дело взглядывала на Санина. Она была высокого роста -- ее лицо приходилось почти в уровень с его лицом.
Он принялся рассказывать -- сначала неохотно, неумело, а потом разговорился разболтался даже. Марья Николаевна очень умно слушала; да к тому же она сама казалась до того откровенной, что невольно и других вызывала на откровенность. Она обладала тем великим даром "обиходности" -- Lе tеrriblе don dе lа familiaritе, о котором упоминает кардинал Ретц. Санин говорил о своих путешествиях, о житье в Петербурге о своей молодости...Будь Марья Николаевна светской дамой, с утонченными манерами-он никогда бы так не распустился;но она сама называла себя добрым малым, не терпящим никаких церемоний; она именно так отрекомендовала себя Санину. И в то же время этот "добрый малый" шел рядом с ним кошачьей походкой, слегка прислоняясь к нему, и заглядывал ему в лицо; и шел он в образе молодого женского существа, от которого так и веяло тем разбирающим и томящим, тихим и жгучим соблазном, каким способны донимать нашего брата -- грешного, слабого мужчину, одни -- и то некоторые и то не чистые, а с надлежащей помесью -- славянские натуры!
Прогулка Санина с Марьей Николаевной, беседа Санина с Марьей Николаевной продолжалась час с лишком. И ни разу они не останавливались -- все шли да шли по бесконечным аллеям парка, то поднимаясь в гору и на ходу любуясь видом, то спускаясь в долину и укрываясь в непроницаемую тень -- и все рука с рукой. Временами Санину даже досадно становилось: он с Джеммой, с своей милой Джеммой никогда так долго не гулял... а тут эта барыня завладела им -- и баста!
-- Не устали ли вы? -- спрашивал он ее не однажды.
-- Я никогда не устаю, -- отвечала она.
Изредка им попадались гуляющие; почти все ей кланялись -- иные почтительно, другие даже подобострастно. Одному из них, весьма красивому, щегольски одетому брюнету она крикнула издали, с самым лучшим парижским акцентом: "Соmte, vous savez, il ne faut pas venir me voir-- ni aujourd'hui, ni demain". Тот снял молча шляпу и отвесил низкий поклон.
-- Кто это? -- спросил Санин, по дурной привычке "любопытствовать", свойственной всем русским.
-- Это? Один французик -- их здесь много вертится... За мной ухаживает -- тоже. Однако пора кофе пить. Пойдемте домой; вы, чай, успели проголодаться. Мой благоверный, должно быть, теперь глаза продрал.
"Благоверный! Глаза продрал!!" -- повторил про себя Санин... "И говорит так отлично по-французски... Что за чудачка!"
Марья Николаевна не ошиблась. Когда она вместе с Саниным вернулась в гостиницу -- "благоверный", или "пышка" сидел уже, с неизменной феской на голове, перед накрытым столом.
-- А я тебя прождался! -- воскликнул он, скорчив кислую мину.-- Хотел уже кофе без тебя пить.
-- Ничего, ничего, -- весело возразила Марья Николаевна.-- Ты сердился ? Это тебе здорово: а то ты совсем застынешь. Я вот гостя привела . Звони скорее!Давайте пить кофе, кофе -- самый лучший кофе -- в саксонских чашках, на белоснежной скатерти! Она скинула шляпу, перчатки -- и захлопала в ладоши. Полозов глянул на нее исподлобья.
-- Что это вы сегодня так расскакались, Марья Николаевна? -- проговорил он вполголоса.
-- А не ваше дело, Ипполит Сидорыч! Звони! Дмитрий Павлович, садитесь -- и пейте кофе во второй раз! Ах, как весело приказывать! Другого удовольствия на свете нет.
-- Когда слушаются, -- проворчал опять супруг.
-- Именно, когда слушаются! Оттого-то мне и весело. Особенно с тобою . Не правда ли, пышна? А вот и кофе. На громадном подносе, с которым появился кельнер, находилась также и театральная афишка. Марья Николаевна тотчас ухватилась за нее.
-- Драма! -- произнесла она с негодованием, -- немецкая драма. Все равно: лучше, чем немецкая комедия. Велите мне взять ложу -- бенуар -- или нет... лучше Fremden-Loge, -- обратилась она к кельнеру.-- Слышите ли: непременно Fremden-Loge!
-- Но если Fremden-Loge уже взята его превосходительством, директором города (seine Excellenz), -- осмелился доложить кельнер.
-- Дайте его превосходительству десять талеров, -- а чтоб ложа у меня была! Слышите!
Кельнер покорно и печально наклонил голову.
-- Дмитрий Павлович, вы поедете со мной в театр? немецкие актеры ужасны, но вы поедете... Да? Да! Какой вы любезный! Пышка, а ты не пойдешь?
-- Как прикажешь, -- проговорил Полозов в чашку, которую поднес ко рту.
-- Знаешь что: останься. Ты в театре все спишь -- да и по-немецки ты понимаешь плохо. Ты лучше вот что сделай: напиши ответ управляющему -- помнишь, насчет нашей мельницы... насчет крестьянского помолу. Скажи ему, что я не хочу, не хочу и не хочу! Вот тебе и занятие на целый вечер.
-- Слушаю, -- ответил Полозов.
-- Ну, вот и прекрасно. Ты у меня умница. А теперь, господа, благо мы заговорили об управляющем, будемте толковать о главном нашем деле . Вот как только кельнер уберет со стола, вы нам все расскажете, Дмитрий Павлович, о своем имении -- как, что, за какую цену продаете, сколько хотите задатку вперед, -- словом, все! ("Наконец-то, -- подумал Санин, -- слава богу!") Вы уж мне кое-что сообщили, сад свой, помнится, чудесно описали, да "пышки" при этом не было... Пусть он послушает -- все что-нибудь пробуркнет! Мне очень приятно думать, что я могу помочь вам жениться, да я же обещала вам, что после завтрака займусь вами; а я всегда держу свои обещания; не правда ли, Ипполит Сидорыч?
Полозов потер себе лицо ладонью.
-- Что правда, то правда, вы никого не обманываете.
-- Никогда! И никогда никого не обману. Ну, Дмитрий Павлович, излагайте дело, как мы выражаемся в сенате.