В кондитерскую, с рассыпанными по обнаженным плечам темными кудрями, с протянутыми вперед обнаженными руками, порывисто вбежала девушка лет девятнадцати и, увидев Санина, тотчас бросилась к нему, схватила его за руку и повлекла за собою, приговаривая задыхавшимся голосом: "Скорей, скорей, сюда, спасите!" Не из нежелания повиноваться, а просто от избытка изумления Санин не тотчас последовал за девушкой -- и как бы уперся на месте: он в жизни не видывал подобной красавицы. Она обернулась к нему и с таким отчаянием в голосе, во взгляде, в движении сжатой руки, судорожно поднесенной к бледной щеке, произнесла: "Да идите же, идите!" -- что он тотчас ринулся за нею в раскрытую дверь.
В комнате, куда он вбежал вслед за девушкой, на старомодном диване из конского волоса лежал, весь белый -- белый с желтоватыми отливами, как воск или как древний мрамор, -- мальчик лет четырнадцати, поразительно похожий на девушку, очевидно ее брат.Глаза его были закрыты, тень от черных густых волос падала пятном на словно окаменелый лоб, на недвижные тонкие брови; из-под посиневших губ виднелись стиснутые зубы. Казалось, он не дышал; одна рука опустилась на пол, другую он закинул за голову. Мальчик был одет и застегнут; тесный галстук сжимал его шею.
Девушка с воплем бросилась к нему.
-- Он умер, он умер! -- вскричала она, -- сейчас он тут сидел говорил со мною -- и вдруг упал и сделался недвижим... Боже мой! неужели нельзя помочь? И мамы нет! Панталеоне, Панталеоне, что же доктор? -- прибавила она вдруг по-итальянски.-- Ты ходил за доктором?
-- Синьора, я не ходил, я послал Луизу, -- раздался хриплый голос за дверью, -- и в комнату, ковыляя на кривых ножках, вошел маленький старичок в лиловом фраке с черными пуговицами, высоком белом галстуке, нанковых коротких панталонах и синих шерстяных чулках. Его крошечное личико совершенно исчезало под целой громадой седых, железного цвета волос. Со всех сторон круто вздымаясь кверху и падая обратно растрепанными косицами, они придавали фигуре старичка сходство с хохлатой курицей -- сходство тем более поразительное, что под их темно-серой массой только и можно было разобрать, что заостренный нос да круглые желтые глаза.
-- Луиза скорей сбегает, а я не могу бегать, -- продолжал старичок по-итальянски, поочередно поднимая плоские, подагрические ноги, обутые в высокие башмаки с бантиками, -- а я вот воды принес.
Своими сухими, корявыми пальцами он стискивал длинное горлышко бутылки.
-- Но Эмиль пока умрет! -- воскликнула девушка и протянула руки к Санину.-- О мой господин, о mein Herr! Неужели вы не можете помочь?
-- Надо ему кровь пустить -- это удар, -- заметил старичок, носивший имя Панталеоне.
Хотя Санин не имел ни малейшего понятия о медицине, однако одно он знал достоверно: с четырнадцатилетними мальчиками ударов не случается.
-- Это обморок, а не удар, -- проговорил он, обратясь к Панталеоне.-- Есть у вас щетки?
Старичок приподнял свое личико.
-- Что?
-- Щетки, щетки, -- повторил Санин по-немецки и по-французски.-- Щетки, -- прибавил он, показывая вид, что чистит себе платье.
Старичок, наконец, его понял.
-- А, щетки! Spazzette! Как не быть щеток!
-- Давайте их сюда; мы снимем с него сюртук -- и станем растирать его.
-- Хорошо... Веnоnе! А воду на голову не надо вылить?
-- Нет... после; ступайте теперь поскорей за щетками.
Панталеоне поставил бутылку на пол, выбежал вон и тотчас вернулся с двумя щетками, одной головной и одной платяной. Курчавый пудель сопровождал его и, усиленно вертя хвостом, с любопытством оглядывал старика, девушку и даже Санина -- как бы желая знать, что значила вся эта тревога ?
Санин проворно снял сюртук с лежавшего мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки -- и, вооружившись щеткой, начал изо всех сил тереть ему грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой -- головной щеткой -- по его сапогам и панталонам. Девушка бросилась на колени возле дивана и, схватив обеими руками голову, не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо своему брату.
Санин сам тер -- а сам искоса посматривал на нее. Боже мой! какая же это была красавица!
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Вешние воды
ClassicsПроза Ивана Сергеевича Тургенева, пожалуй, самая изящная в русской классической литературе, самая живописная. Пейзажи Тургенева точны и подробны и в то же время пронизаны щемящей сердце меланхоличной поэзией. Так же подробно и живо выписаны тургенев...