Вешние воды

XXX

Переход от отчаяния -- к грусти, а от нее к "тихой резиньяции" совершился довольно скоро в фрау Леноре; но и эта тихая резиньяция не замедлила превратиться в тайное довольство, которое, однако, всячески скрывалось и сдерживалось ради приличия. Санин с первого дня знакомства пришелся по нутру фрау Леноре; свыкшись с мыслию, что он будет ее зятем, она уже не находила в ней ничего особенно неприятного, хотя и считала долгом сохранять на лице своем несколько обиженное... скорей озабоченное выражение. К тому же все, что произошло в последние дни, было так необычайно... Одно к одному! Как женщина практическая и как мать, фрау Леноре почла также своим долгом подвергнуть Санина разнообразным вопросам, и Санин, который, отправляясь утром на свидание с Джеммой, и в помыслах не имел, что он женится на ней, -- правда он ни о чем тогда не думал, а только отдавался влечению своей страсти, -- Санин с полной готовностью и, можно сказать, с азартом вошел в свою роль, роль жениха, и на все расспросы отвечал обстоятельно, подробно, охотно. Удостоверившись, что он настоящий, природный дворянин, и даже несколько удивившись тому, что он не князь, фрау Леноре приняла серьезный вид и -- "предупредила его заранее", что будет с ним совершенно бесцеремонно откровенна, потому что к этому принуждает ее священная обязанность матери! -- на что Санин отвечал, что он от нее иного не ожидал, и сам ее убедительно просит не щадить его!
Тогда фрау Леноре заметила ему, что г-н Клюбер (произнесши это имя, она слегка вздохнула и сжала губы и запнулась) -- г-н Клюбер, бывший Джеммин жених, уже теперь обладает восемью тысячами гульденов дохода -- и с каждым годом эта сумма будет быстро увеличиваться, -- а его, г-на Санина, каков доход?
-- Восемь тысяч гульденов, -- повторил протяжно Санин.-- Это на наши деньги -- около пятнадцати тысяч рублей ассигнациями... Мой доход гораздо меньше. У меня есть небольшое имение в Тульской губернии... При хорошо устроенном хозяйстве оно может дать -- и даже непременно должно дать тысяч пять или шесть... Да если я поступлю на службу -- я легко могу получить тысячи две жалованья.
-- На службу в России? -- воскликнула фрау Леноре.-- Я, стало быть, должна расстаться с Джеммой!
-- Можно будет определиться по дипломатической части, -- подхватил Санин, -- у меня есть некоторые связи... Тогда служба происходит за границей.А то вот еще что можно будет сделать -- и это гораздо лучше всего: продать имение и употребить вырученный капитал на какое-нибудь выгодное предприятие, например, на усовершенствование вашей кондитерской .
Санин и чувствовал, что говорит нечто несообразное, но им овладела непонятная отвага! Он глянет на Джемму, которая с тех пор, как начался "практический" разговор, то и дело вставала, ходила по комнате, садилась опять, -- глянет он на нее -- и нет для него препятствий, и готов он устроить все, сейчас, самым лучшим образом, лишь бы она не тревожилась!
-- Господин Клюбер тоже хотел дать мне небольшую сумму на поправку кондитерской, -- промолвила, после небольшого колебания, фрау Леноре.
-- Матушка! ради бога! матушка! -- воскликнула Джемма по-итальянски
-- Об этих вещах надо говорить заблаговременно, дочь моя, -- отвечала ей фрау Леноре на том же языке.
Она снова обратилась к Санину и стала его расспрашивать о том, какие законы существуют в России насчет браков и нет ли препятствий для вступления в супружество с католичками, -- как в Пруссии? (В то время, в сороковом году, вся Германия еще помнила ссору прусского правительства с кельнским архиепископом из-за смешанных браков.) Когда же фрау Леноре услыхала, что, выйдя замуж за русского дворянина, ее дочь сама станет дворянкой, -- она выказала некоторое удовольствие.
-- Но ведь вы должны сперва отправиться в Россию?
-- Зачем?
-- А как же? Получить позволение от вашего государя? Санин объяснил ей, что это вовсе не нужно... но что, быть может, ему точно придется перед свадьбой съездить на самое короткое время в Россию (он сказал эти слова -- и сердце в нем болезненно сжалось, глядевшая на него Джемма поняла, что оно сжалось, и покраснела и задумалась) -- и что он постарается воспользоваться своим пребыванием на родине, чтобы продать имение... во всяком случае, он вывезет оттуда нужные деньги.
-- Я бы также попросила вас привезти мне оттуда астраханские хорошие мерлушки на мантилью, -- проговорила фрау Леноре.-- Они там, по слухам, удивительно хороши и удивительно дешевы!
-- Непременно, с величайшим удовольствием привезу и вам и Джемме ! -- воскликнул Санин.
-- А мне вышитую серебром сафьянную шапочку, -- вмешался Эмиль, выставив голову из соседней комнаты.
-- Хорошо, привезу и тебе... и Панталеоне туфли.
-- Ну к чему это? к чему? -- заметила фрау Леноре.-- Мы говорим теперь о серьезных вещах. Но вот еще что, -- прибавила практическая дама .-- Вы говорите: продать имение. Но как же вы это сделаете? Вы, стало быть, и крестьян тоже продадите?
Санина точно что в бок кольнуло. Он вспомнил, что разговаривая с г-жой Розелли и ее дочерью о крепостном праве, которое, по его словам, возбуждало в нем глубокое негодование, он неоднократно заверял их, что никогда и ни за что своих крестьян продавать не станет, ибо считает подобную продажу безнравственным делом.
-- Я постараюсь продать мое имение человеку, которого я буду знать с хорошей стороны, -- произнес он не без заминки, -- или, быть может, сами крестьяне захотят откупиться.
-- Это лучше всего, -- согласилась и фрау Леноре.-- А то продавать живых людеи...
-- Ваrbаri! -- проворчал Панталеоне, который, вслед за Эмилем, показался было у дверей, тряхнул тупеем и скрылся. "Скверно!" -- подумал про себя Санин -- и украдкой поглядел на Джемму . Она, казалось, не слышала его последних слов. "Ну ничего!" -- подумал он опять.
Таким манером продолжался практический разговор почти вплоть до самого обеда.-- Фрау Леноре совсем укротилась под конец -- и называла уже Санина Дмитрием, ласково грозила ему пальцем и обещала отомстить за его коварство. Много и подробно расспрашивала она об его родне, потому что -- "это тоже очень важно"; потребовала также, чтобы он описал ей церемонию брака, как он совершается по обряду русской церкви, -- и заранее восхищалась Джеммой в белом платье, с золотой короной на голове.
-- Ведь она у меня красива, как королева, -- промолвила она с материнской гордостью, -- да и королев таких на свете нет!
-- Другой Джеммы на свете нет! -- подхватил Санин.
-- Да; оттого-то она и -- Джемма! (Известно, что на итальянском языке Джемма значит: драгоценный камень.)
Джемма бросилась целовать свою мать... Казалось, только теперь она вздохнула свободно -- и удручавшая ее тяжесть опала с ее души.
А Санин вдруг почувствовал себя до того счастливым, такою детскою веселостью наполнилось его сердце при мысли, что вот сбылись же, сбылись те грезы, которым он недавно предавался в тех же самых комнатах; все существо его до того взыграло, что он немедленно отправился в кондитерскую; он пожелал непременно, во что бы то ни стало, поторговать за прилавком, как несколько дней тому назад... "Я, мол, имею полное теперь на это право! Я ведь теперь домашний человек!"
И он действительно стал за прилавок и действительно поторговал, то есть продал двум зашедшим девочкам фунт конфект, вместо которого он им отпустил целых два, взявши с них только полцены.
За обедом он официально, как жених, сидел рядом с Джеммой. Фрау Леноре продолжала свои практические соображения. Эмиль то и дело смеялся и приставал к Санину, чтобы тот его взял с собой в Россию. Было решено, что Санин уедет через две недели. Один Панталеоне являл несколько угрюмый вид, так что даже фрау Леноре ему попеняла: "А еще секундантом был!" -- Панталеоне взглянул исподлобья.
Джемма молчала почти все время, но никогда ее лицо не было прекраснее и светлее. После обеда она отозвала Санина на минуту в сад и, остановившись около той самой скамейки, где она третьего дня отбирала вишни, сказала ему:
-- Димитрий, не сердись на меня; но я еще раз хочу напомнить тебе, что ты не должен почитать себя связанным...
Он не дал ей договорить...
Джемма отклонила свое лицо.
-- А насчет того, что мама упомянула -- помнишь? -- о различии нашей веры, то вот!..
Она схватила гранатовый крестик, висевший у ней на шее на тонком шнурке, сильно дернула и оборвала шнурок -- и подала ему крестик.
-- Если я твоя, так и вера твоя -- моя вера!
Глаза Санина были еще влажны, когда он вместе с Джеммой вернулся в дом.
К вечеру все пришло в обычную колею. Даже в тресетте поиграли.