Вешние воды

XVII

"Буду ждать г-на офицера для объяснения до 10 часов утра, -- размышлял он на следующее утро, совершая свой туалет, -- а там пусть он меня отыскивает!" Но немецкие люди встают рано: девяти часов еще не пробило, как уже кельнер доложил Санину, что г-н подпоручик (der Herr Sесondе Liеutеnаnt) фон Рихтер желает его видеть. Санин проворно накинул сюртук и приказал "просить". Г-н Рихтер оказался, против ожидания Санина, весьма молодым человеком, почти мальчиком. Он старался придать важности выражению своего безбородого лица, но это ему не удавалось вовсе: он даже не мог скрыть свое смущение -- и, садясь на стул, чуть не упал, зацепившись за саблю. Запинаясь и заикаясь, он объявил Санину на дурном французском языке, что приехал с поручением от своего приятеля, барона фон Донгофа;что поручение это состояло в истребовании от г-на фон Занин извинения в употребленных им накануне оскорбительных выражениях; и что в случае отказа со стороны г-на фон Занин -- барон фон Донгоф желает сатисфакции. Санин отвечал, что извиняться он не намерен, а сатисфакцию дать готов. Тогда г-н фон Рихтер, все также запинаясь, спросил, с кем, в котором часу и в котором месте придется ему вести нужные переговоры. Санин отвечал, что он может прийти к нему часа через два и что до тех пор он, Санин, постарается сыскать секунданта. ("Кого я, к черту, возьму в секунданты?" -- думал он между тем про себя.) Г-н фон Рихтер встал и начал раскланиваться... но на пороге двери остановился, как бы почувствовав угрызение совести, -- и, повернувшись к Санину, промолвил, что его приятель, барон фон Донгоф, не скрывает от самого себя...некоторой степени...собственной вины во вчерашнем происшествии -- и потому удовлетворился бы легкими извинениями -- "des exghizes lecheres".На это Санин отвечал, что никаких извинений, ни тяжелых, ни легких, он давать не намерен, так как виноватым себя не почитает.
   -- В таком случае, -- возразил г-н фон Рихтер и покраснел еще более, -- надо будет поменяться дружелюбными выстрелами -- des goups de bisdolet a l'amiaple!
   -- Этого я уже совершенно не понимаю, -- заметил Санин, -- на воздух нам стрелять, что ли?
   -- О, не то, не так, -- залепетал окончательно сконфузившийся подпоручик, -- но я полагал, что так как дело происходит между порядочными людьми... Я поговорю с вашим секундантом, -- перебил он самого себя -- и удалился.
   Санин опустился на стул, как только тот вышел, и уставился в пол.
   "Что, мол, это такое? Как это вдруг так завертелась жизнь? Все прошедшее, все будущее вдруг стушевалось, пропало -- и осталось только то, что я во Франкфурте с кем-то за что-то дерусь". Вспомнилась ему одна его сумасшедшая тетушка, которая, бывало, все подплясывала и напевала:
 
   Подпоручик!
   Мой огурчик!
   Мой амурчик!
   Пропляши со мной, голубчик!
 
   И он захохотал и пропел, как она: "Подпоручик! пропляши со мной, голубчик!"
   -- Однако надо действовать, не терять времени, -- воскликнул он громко, вскочил и увидал перед собой Панталеоне с записочкой в руке.
   -- Я несколько раз стучался, но вы не отвечали; я подумал, что вас дома нет, -- промолвил старик и подал ему записку.-- От синьорины Джеммы .
   Санин взял записку -- как говорится, машинально, -- распечатал и прочел ее. Джемма писала ему, что она весьма беспокоится по поводу известного ему дела и желала бы свидеться с ним тотчас.
   -- Синьорина беспокоится, -- начал Панталеоне, которому, очевидно, было известно содержание записки, -- она велела мне посмотреть, что вы делаете, и привести вас к ней.
   Санин взглянул на старого итальянца -- и задумался. Внезапная мысль сверкнула в его голове. В первый миг она показалась ему странной до невозможности...
   "Однако... почему же нет?" -- спросил он самого себя.
   -- Господин Панталеоне! -- произнес он громко.
   Старик встрепенулся, уткнул подбородок в галстук и уставился на Санина.
   -- Вы знаете, -- продолжал Санин, -- что произошло вчера?
   Панталеоне пожевал губами и тряхнул своим огромным хохлом.
   -- Знаю.
   (Эмиль только что вернулся, рассказал ему все.)
   -- А, знаете! -- Ну, так вот что. Сейчас от меня вышел офицер. Тот нахал вызывает меня на поединок. Я принял его вызов. Но у меня нет секунданта. Хотите вы быть моим секундантом?
   Панталеоне дрогнул и так высоко поднял брови, что они скрылись у него под нависшими волосами.
   -- Вы непременно должны драться? -- проговорил он наконец по -- итальянски; до того мгновения он изъяснялся по-французски.
   -- Непременно. Иначе поступить -- значило бы опозорить себя навсегда .
   -- Гм. Если я не соглашусь пойти к вам в секунданты, -- то вы будете искать другого?
   -- Буду... непременно.
   Панталеоне потупился.
   -- Но позвольте вас спросить, синьор де-Цанини, не бросит ли ваш поединок некоторую неблаговидную тень на репутацию одной персоны?
   -- Не полагаю; но как бы то ни было -- делать нечего!
   -- Гм.-- Панталеоне совсем ушел в свой галстук.-- Ну, а тот феррофлукто Клуберио, что же он? -- воскликнул он вдруг и вскинул лицо кверху.
   -- Он? Ничего.
   -- Кэ! (Che!) -- Панталеоне презрительно пожал плечами.-- Я должен, во всяком случае, благодарить вас, -- произнес он наконец неверным голосом, -- что вы и в теперешнем моем уничижении умели признать во мне порядочного человека -- un galant uomo! Поступая таким образом, вы сами выказали себя настоящим galant uomо. Но я должен обдумать ваше предложение.
   -- Время не терпит, любезный господин Чи... чиппа...
   -- Тола, -- подсказал старик.-- Я прошу всего один час на размышление . Тут замешана дочь моих благодетелей... И потому я должен, я обязан -- подумать!!. Через час... через три четверти часа -- вы узнаете мое решение.
   -- Хорошо; я подожду.
   -- А теперь... какой же я дам ответ синьорине Джемме?
   Санин взял листок бумаги, написал на нем: "Будьте покойны, моя дорогая приятельница, часа через три я приду к вам -- и все объяснится. Душевно вас благодарю за участие" -- и вручил этот листик Панталеоне.
   Тот бережно положил его в боковой карман -- и, еще раз повторив: "Через час!" -- направился было к дверям: но круто повернул назад, подбежал к Санину, схватил его руку -- и притиснув ее к своему жабо, подняв глаза к небу, воскликнул: "Благородный юноша! Великое сердце! (Nobil giovannoto! Gran cuore!) -- позвольте слабому старцу (a un vecchiotto) пожать вашу мужественную десницу! (la vostra valorosa destra!)".
   Потом отскочил немного назад, взмахнул обеими руками -- и удалился.
   Санин посмотрел ему вслед... взял газету и принялся читать. Но глаза его напрасно бегали по строкам: он не понимал ничего.