В приюте Равенна Вэй читала постоянно, каждую свободную секунду посвящала выцветшим строчкам старинных книжек, зачитывая те до дыр. Потому что давление окружающей обстановки было непосильным для маленького ребёнка, от которого отвернулись все высшие...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
— Ещё раз, сын мой. Господь обязательно тебя услышит.
Отчаяние забралось в глотку безжалостно и быстро. Я, ещё совсем маленький мальчик, был на грани истерики: дрожал, кусал до крови онемевшие губы, совершенно ничего не соображал от боли и слёз.
Господь услышит? Или Он оглох?
Пальцы тряслись настолько сильно, что я с трудом сжал тоненькую ткань брюк, которые абсолютно не спасали от холода каменных плит. Не помогало собраться с мыслями. Ничего не помогало. Они разбегались, как множество пауков, которых я не так давно выпустил на свободу перед всеми девочками-сиротами. Ну и визга было! Такие же крики раздавались в моей голове — не мольбы о помощи, о безутешный смех безумца. Ужасно болели разбитые коленки после того, как меня с силой затолкали в церквушку, чтобы «изгнать мелкого беса».
Мучил крыс.
Приставал к детям.
Подбивал на плохое.
Наводил страх и жуть.
Вёл себя слишком странно.
И... отвернулся от Бога.
Точнее Он от меня.
— Отец Небесный... — я зажмурился, пытаясь сконцентрироваться на сдохшей букашке возле ног святого отца. — Я-я прихожу к Тебе в молитве, осознавая всю свою греховность...
Зубы отбивали чечётку, язык поворчивался с трудом, слова выходили зажёванными, непонятными. Очередная попытка — дай Бог, вновь не сорванная. Тело пробила крупная дрожь, холод дошёл до костей, мокрая одежда неприятно липла к ослабевшему телу. Боковым зрением я следил за ведром, отложенным священником, ведь тот уже несколько раз облил меня святой водой. Та попадала в нос и заставляла заходиться в диком кашле, оставлявшем кровь на ладонях.
Наказание — хуже не придумаешь.
Воспитательницы привели меня сюда в надежде найти в моей реакции дьявольские проблески, искоренить демоническое поведение, изгнать злых духов. Сидя неподалёку на скамейке, они шептались и над чем-то тихо хихикали без задней мысли о том, что стены старой церквушки хорошо разносили звук, и я прекрасно всё слышал.
«Смотри, у него уже кровь появилась. Наконец-то дурь выходит!»
«А как у него руки трясутся! Черти боятся святой воды».
«Хорошо, что нас наконец-то приняли, и мы срочно повели его на искупление. Иначе наши бедные детки могли ещё больше пострадать...»
«Рожают таких уродов, а нам потом жить с ними. Такое чадо отвратительное».
«Дай Бог нам сил».
Бог... А Он есть? Он примет мои грехи? Простит?
Или тот ад, где я жил, и есть Его наказание?
Я скулил, как собака, и всхлипывал, не в силах сдержать горечь, остервенело вгрызавшуюся в сжавшееся сердце. Я ненавидел всё святое, ненавидел мир, ненавидел всех людей, так глупо верующих во что-то доброе. В моё искупление...
Я сам в себя не верил.
— Прости все мои грехи, — мысли всё сильнее превращались в кашу, туго растекаясь по утомлённому сознанию. Я понял, что снова спутал слова: — Боже, во имя Сына Твоего Иисуса Христа, прости все мои грехи...
Ледяная вода заставила раскрыть в ужасе глаза и стиснуть зубы в попытках остановить надвигающуюся истерику. О, как же хотелось, чтобы всё кончилось! Я не был уверен, что молитвы помогут стать мне добрее и избавят от наводящего зла, но я был готов сдаться. Тонкие стены контроля ломились под обжигабщими волнами воды, маленький сломанный мальчик съеживался где-то в глубинах сознания — не трогайте меня, священники и воспитательницы. Не трогайте, прошу! Оставьте меня в покое! «Я больше так не буду!» — хотелось надрывно кричать мне и топать ножками, как малое дитя.
Но бесполезно.
Как Бог не слышал меня, так и другие не вникали в мои слова.
Для них я грешник, ничего более.
Святой отец пробасил что-то на латыни и вновь плеснул жидкость в моё замершее лицо.
