Примечание к части с возвращением меня ееее. надеюсь, вы хорошо провели это
лето с:
куплет, что используется в тексте это песня мертвые дельфины - провода
плейлист:
Eric Lebrun - À la claire fontaine
Angèle - Nombreux
Joep Beving, Maarten Vos - The One As Two
14. Большой камин
Джисон ехал на велосипеде по влажной дороге. Поле ветреное, свежее,
максимально шумное, цветастое, невыносимо жгучее, как воздух в бабушкиной
теплице. Совсем не такое, каким запомнилось Джисону в ту ночь —
таинственным и томным.
Армии скачущих кузнечиков бились о колеса, о голые ноги, щекотали слух
зудящим стрекотом, нарастающим будто и в небе тоже. Безоблачном синем
небе, что впереди натыкалось на качающиеся верхушки деревьев. Там у
подножья леса Джисона ждали хёны.
Сегодня днем он привычно занимался у Уджина. Хен посреди урока внезапно
пригласил его на рыбалку. Вот так вот просто, по-приятельски, словно вчера
Джисон совсем-совсем не косанул перед Чаном. Сам Чан идею Уджина
мгновенно подхватил, а Джисон весь оставшийся урок размышлял, как бы
повежливее отказать. Но Чан улыбался так заботливо, сверкал ямочками и
неприкрытым предвкушением. Отказ прозвучал как согласие.
И только дома Джисон встал в ступор — может рыбачить он и не будет, но у
реки таращиться желанием не горел. И вообще — отпустит ли его бабушка
после недавней пьянки? Но инициатива Уджина — хороший повод наладить
отношения с Чаном, таким шансом не разбрасываются, даже из-за фобии.
Джисон не думал, что цена за такую возможность будет примерно космической,
он не предполагал увидеть впереди среди высокой зелени Минхо, шагающего
прямым маршрутом к тому же месту. Уджин обманщик — не он ли говорил, что
Минхо редко с ними тусит? Видеть его так скоро, буквально на следующий
день — чертовски нервно и смущающе.
Велосипед подскочил на кочке. Джисон крикнул первое, что пришло в голову:
— Хэй! Может подвезти?
Минхо резко повернулся. Он жмурился от солнца, закрывал обзор ладонью.
Джисон, остановившись рядом, кивнул на заднюю сидушку.
— На своих двоих дойду, — равнодушный отказ. Джисон почему-то верил, что
это равнодушие и не равнодушие вовсе — так, наигранное нечто. Потому что
Минхо стеснялся так же как и он.
— О, ну тогда вместе пройдемся, — Минхо на долю секунды закатил глаза и с
той же резкостью зашагал вперед, не дожидаясь, пока Джисон перекинет ногу
через высокую раму и слезет с велосипеда.
141/286Лес на горизонте с каждым шагом лениво качался из стороны в сторону, и
воздух вокруг волнился и дрожал, как сквозь толстенные выпуклые очки. У
Джисона всё тело вымокло. Он сказал об этом, после того как вытер лицо, и
увидел на ладони жирный блеск. Минхо точно так же блестел, но при этом
молчал надутый, как рыба-ёж. Потом спустя еще несколько спонтанных жалоб
на погоду и в целом на жизнь, до Джисона дошло, что Минхо не отвечал, не
потому что ему нечего сказать. Он намеренно игнорировал.
— Ты молчишь, значит ты злишься на меня? — пришлось остановиться — на
кроссовках развязались шнурки. Джисон наклонился к ногам и почувствовал
себя лохом последним. Хен по такой жаре ходил в практичных сланцах.
— Нет, — покачал головой. Минхо упрямо не пересекался с ним взглядом. Это
ведь не значит, что Джисон все с концами похерил, не значит же?
— Что бы я ни сделал, извини. Я, наверное, дурак, да?
Они неловко стояли на рваной дороге посреди поля и громкого стрекота: Минхо,
насупившись, глядел в небо; Джисон считал, сколько кузнечиков ударится о
коленку, а сколько попадется в корзину велосипеда.
— Извиняться — похоже, твоя привычка? — Минхо устало выдохнул, перестав
держать лицо. Предстал обмякшим, потерянным, самую малость
раскрасневшимся.
Джисон хотел ответить, что нет, что ему просто стыдно и страшно, что он без
понятия, как со всем разобраться. Хотел сказать, мол, давай, хён, не будем
усложнять, потому что да, с тобой сложно, невыносимо сложно. Может забудем
всё и начнем заново?
Минхо опередил его мысли, сказав: «Едь вперед». Джисон посчитал, что это
конец всему. Поправил лямки чехла, послушно убрал подножку и уже
оттолкнулся, как:
— Только медленнее, а то не запрыгну.
Внутренний голос заскулил от счастья. Улыбку пришлось глушить в рукаве
футболки, но когда Минхо на ходу схватился за плечи, Джисон случайно задел
щекой его пальцы и на месте чуть не помер.
Велосипед под весом двоих скрипел еще более жалобно, вклинивался в жаркий
воздух, как в застывающий желатин. У края лужи кучковалась стая белых
бабочек. Джисон проехался по грязи, и они в одно мгновение разлетелись в
разные стороны, как лепестки на ветру. Тень Минхо сзади нависала над
собственной. Хен смотрел куда-то. Джисон повернулся в ту же сторону — там,
рядом с крошечным фонарным столбом одиноко стояла заброшенная автобусная
остановка.
Уджин махал им рукой, колдуя над палаткой. Чана Джисон заприметил у реки —
тот рыбачил на мостике среди качающихся веток тальника. Противно пахло
застоявшейся водой. Минхо принялся разжигать костер, Джисон помогал
Уджину поставить палатку.
142/286— Впервые на природе ночуешь?
В стороне послышался треск подожжённых полешек. Минхо вытирал руки о
штанины.
— Не, ходил однажды в поход. Еще в средней школе, — Джисон отвечал
неосознанно, ловил себя на мысли, что хочет смотреть на Минхо без
перерывов. — Но там все было не так первобытно.
Уджин слегка рассмеялся. Джисон, кряхтя, принялся цеплять брезент, но на
последней петле не дотянул до колышка буквально сантиметр и позорно рухнул
на землю.
Пока он отряхивался, краснел и злился, Уджин закончил работу за него и
произнес:
— Природа и должна быть первобытной. В такой обстановке легче подружиться
и узнать друг друга получше. Как считаешь?
Джисон в ответ протянул задумчивое: «Э-э-э, да, наверное».
Слова Уджина навели на мысли, что эта ночевка изначально не просто встреча,
не просто приятное времяпровождение — хотя насколько приятным оно может
быть вблизи реки? Он смотрел на Уджина и видел в его глазах что-то задорное,
какую-то хитринку.
— Ты как сам? — хён хлопнул пару раз в ладони, избавляясь от грязи. — Сильно
болел после выпускного?
Джисон готов был уже (до чего смешно) привычно каяться за тот случай, но
Уджин не спешил упрекать, вообще звучал без намека на наезд. Он, заметив,
как Джисон мечется на месте, поспешил продолжить:
— Всё нормально, не извиняйся за это. Я тоже на полвечера пропал — Чонина
выцеплял. Ну и набегались с ним, ужас. Если бы не Чан, так и не поймали бы.
Чан, будто услышав, что говорят о нем, что-то крикнул с берега.
Минхо, жаривший зефир, наблюдал, как он поднимается по угору с удочкой на
плече и с ведерком в руке.
— Клюет? — спросил и протянул потемневшую от жара зефирину. Чан съел ее
прямо с рук.
Джисон резко почувствовал, что хочет занять чем-то руки, и принялся
агрессивно расчехлять гитару.
— Да так себе, — ответ Чана прозвучал невнятно из-за занятого рта. — Мелочь
одна попадается.
Позже, когда разогрев с Уджином на гитаре был уже в самом разгаре, и Минхо
уже наполнил тарелку готовым, немного подгоревшим зефиром, Чан вновь
поднялся с реки. Босым, с потемневшими от воды краями шорт, и мокрыми
волосами.
143/286— Ну даёте! — он снял футболку и достал из сумки махровое полотенце. —
Пойдемте купаться, хватит на жаре преть. Уджин-а!
Урок свернулся, так и не начавшись толком. Уджин подвел мелодию к финалу и
засуетился на месте. Джисон почувствовал себя ужасно одиноко и паршиво,
потому что повеселиться с хенами не мог. Песок, наверное, ужасно холодный и
зыбкий. Противный, как и шапка тины у самого берега.
— Я лучше еще потренируюсь, — он специально пересел спиной к реке. Минхо
был буквально в локте от него.
Уджин похлопал по плечу, сказал: «Молодец, Хани». В груди затрепетало и уши
раскраснелись от такого нежного обращения. Уджин не злился на него, а, если
не злился он, значит и Чан все забыл. Может и правда — на природе легче
понять друг друга?
Хены не настаивали, когда Джисон отказался купаться, зато к Минхо Чан
прицепился как вошь.
— Да не пойду я! — Минхо замахнулся своим сланцем, когда Чан шутливо задрал
его футболку. — У меня запасного белья нет, и полотенце я не взял.
— Да какая разница! Никто трусы не брал.
Раздался громкий «бултых», руки покрылись гусиной кожей, а пальцы забыли,
как играть. Уджин весело крикнул с реки, что водичка в самый раз. Чан рванул к
мостику, махнув на Минхо рукой. Тот наблюдал за ними неуверенно, чесал
локти — видать, решался.
Джисон и так не мог толком сориентироваться в игре, а, когда Минхо зачем-то
уперся глазами в его профиль, и вовсе все попытки отвлечься ограничились
долгим и бессмысленным взглядом в огонь. Минхо еще некоторое время
поочередно смотрел то на плещущихся хёнов, то на Джисона, обмякшего в
анабиозе. Затем сквозь треск костра послышался вздох смирения.
Минхо встал и снял футболку. Джисон вдохнул носом, весь побледнел, как
поганка. Раздался звук пряжки ремня и шорох снятых штанов. Минхо, второпях
переступая лавку, сказал приглядеть за огнем. Джисон сдавленно угукнул и
выдохнул так, словно только что чуть не отдал богу душу.
Солнце грело прохладный речной воздух и спину под футболкой, оно
причудливо игралось среди узких длинных листьев, дрожало, оглаживая щеки и
шею. Джисон небрежно встряхнул горячими волосами. Он считал, что
справляется хорошо, несмотря на все нервяки.
Чан и Уджин заливисто смеялись, хлопали по воде ладонями, ныряли, кричали
что-то веселое. Минхо не было слышно, но Уджин временами звал его по имени.
Джисон про себя тоже звал. Правда, грустил от этого — вдруг, не переставая
думать о Минхо, он мысленно ему докучал?
Джисон плавно прошелся по струнам. Внутренний голос мелодично вытянул:
«Тру-у-ус». Да, Джисон может и трус, но трус прогрессивный, потому что свою
144/286трусость не оправдывает, ищет, как ее загладить. Вчера вот попытался —
сказал, как есть, признался, хоть и был соблазн соврать, сказать, что не помнит
ничего — пьяный же был. Это может и было опрометчиво, зато и Минхо, и он сам
теперь как на ладони. Правда, от всей этой ситуации именно Минхо испытывал
большую неловкость. Они за все время так и не поговорили толком, казалось,
словно виток их взаимоотношений крутанулся в обратку.
Дрова тихо шипели и вкусно пахли. За спиной послышался шорох травы и
шмыганье. Джисон бездумно обернулся и в ту же секунду пожалел — Минхо на
ходу вытирал шею полотенцем. Дозвался, блин.
Хен сел ближе к огню, разведя колени. Вода стекала с его волос, ноги до
середины икр облепил песок. Он слишком сильно вытирал лицо полотенцем, от
этого его щеки густо краснели. Джисон улыбнулся в ладонь и сам зарделся.
— Почему не идешь купаться? — Минхо попросил рукой тарелку. Джисон спешно
протянул.
— Гитара важнее. А то лажаю часто.
Минхо, жуя, на это ответил отрицательным кивком.
— Когда мы рядом, — он немного замялся. В его голосе чувствовалось скрытое
смущение, — мне тоже не по себе. Сходи, поплавай. Я здесь посижу, постараюсь
не отсвечивать.
Джисон уткнулся взглядом ему в лицо с немым, но таким громким: «Чего-о-о?».
Потом понял, как это на самом деле забавно выглядит, и рассмеялся в ладонь.
Минхо тоже не сдержался.
— Ну ты выдал, — Джисон резко почувствовал эйфорию, бешенную и приятную,
как при их первой прогулке. — Это вообще-то мои слова.
— Кто успел, тот и съел, — Минхо ворошил веткой головешки и медленно
обсыхал. У него помимо щек краснели еще и кончики ушей, и Джисон всеми
силами старался не лыбиться от счастья слишком сильно. Он агрессивно тер
лоб, чувствовал эту невысказанность, чувствовал, что нужно хоть капельку всё
разъяснить.
— Это ведь я всё начал, мне и расхлебывать. Просто забей.
Но вопреки желаниям, Минхо почему-то забивать не хотел. Улыбка на его лице
тут же угасла, взгляд стал вопросительным, рот приоткрылся, чтобы ответить
что-то. Джисон быстро продолжил:
— Я просто не хочу в воду, хен. Не хочу потом как ты сидеть здесь мокрым
слизняком.
Минхо сделал громкое влажное «пф-ф-ф» в ладонь. Джисон повторил «мок-рый
слиз-няк» по слогам, как дразнилку, и вернулся к гитаре.
Они сидели молча некоторое время: Джисон тренировался, на удивление,
расслабленно и с успехом; Минхо, доев зефир, теперь запекал картошку в
фольге. Идиллия длилась ровно до того момента, пока кто-то за спиной не
145/286завизжал как резанный.
Чан на речке смеялся как не в себя, Уджин не отставал и брал выше. Минхо
наблюдал за ними, держась за лоб, неожиданно громко вторил им обоим, а
потом, когда Джисон спросил, что произошло, принялся объяснять на руках, как
именно Уджин встал, чтоб подбросить Чана, и как именно Чан оттолкнулся, чуть
не утопив Уджина. Минхо жестикулировал ярко и объяснял потешно. Он может и
держал дистанцию, но Джисон чувствовал, что Минхо рядом с ним больше не
сдерживается. Значило ли это, что хён не против сближения? Наверное, больше
да, чем нет.
За спиной ребята опять принялись громко бултыхаться и смеяться. Минхо
кричал какие-то нелепые междометия им в ответ зычно и смешно. Джисон
вспомнил, что не всегда боялся воды. Он в далеком детстве ездил с родителями
в санаторий. Сидя на надувном круге, катался от одного края бассейна к
другому, от отцовских рук, до маминых и обратно. Это потом уже было первое
лето в деревне, первый укус шершня в пятку, первые игрушечные войны с
ребятишками. Дедушкина сторожевая собака к его приезду ощенилась
четырьмя. Вся семья тогда, он помнил, отдыхала на берегу. Взрослые жарили
мясо и на маленького Джисона не обращали внимание.
— Эх, душевно вышло, — Чан похвалил сам себя, закончив чисто. — Может еще
одну?
Уджин пожал плечами, и под пальцами Чана началась новая мелодия. Джисон
не был уверен слышал ли ее когда-то. Минхо насторожился и перестал
копошиться с вещами в рюкзаке, когда Уджин принялся петь.
Атмосфера у ослабевшего огня веяла тоской и апатией, немного сонливостью,
немного романтикой. Пахло жаром углей, печеной картошкой и влажными
волосами. У Минхо голова до сих пор не высохла, у Чана растрепанные завитки
от ветерка кудрявились сильнее. Хены пели среди шелеста листвы, среди
редкого комариного писка. Пели в ночи, еще неуверенно-светлой, только что
начавшейся, среди понимающих вздохов, тяжелых, безрадостных, потому что
невеселая песня, не для всех. Но точно для них.
В кармане и в сердце большая пустыня
Мы как дрова для большого камина.
Займи мое место, примерь мою цену.
Возьми мою руку, сожми мою вену.
Если ты тоже остался в живых,
Я буду рад разделить на двоих.
Голос Уджина оборвался грустно и нежно. Джисон топил безнадегу в бутылке
апельсинового сока, теплого от угасшего зноя и еще более кислого. Смотрел на
свою блестящую гитару в руках хена и тоже хотел спеть что-нибудь трогающее.
Из трогающего — только разученная с Уджином песня про любовь, что так часто
крутили по излюбленной бабушкиной программе.
С ней Джисон справился вполне сносно, Уджин даже почти не подсказывал.
Минхо шустро оделся, сел на прежнее место, расслабившись, прикрыл глаза.
Джисону нравилось думать, что Минхо наслаждался не ночной прохладой, а его
пением.
146/286— Мда-а-а, — начал Чан, вырвав всех из пучины задумчивости. — Совсем народ
стух. Может есть у кого смешные истории из прошлого? Я могу начать
первым, — и он в предвкушении обратился к Джисону: — Ты можешь мне не
верить, но мелким я мечтал стать пожарным.
Джисон, смекнув, о чем пойдет речь, заговорчески переглянулся с Уджином.
— Хен, я уже знаю, каким пакостником ты был в детстве. Мне уже всё доложили.
Чан с притворным недовольством ударил Уджина по плечу и воскликнул:
— Ну, бес! Я ведь так красочно рассказать хотел. Всю малину мне испортил.
— Красочно рассказать? — Уджин смеялся. — Поди приврать, как ты героически
боролся с огнем наравне со взрослыми? Знаем — плавали.
— Тогда ты рассказывай, раз такой умный.
Как только Уджин заикнулся, что однажды в школе пропустил районные
соревнования, Минхо неожиданно прыснул в кулак и сказал, что история эта
скорее печальная, чем смешная.
— У нас с Чонином только недавно отношения наладились, — рассказывал
Уджин. — До универа так вообще, что ни день, то драка. Я уже не помню, из-за
чего мы тогда разругались, но насолил я ему сильно. Помню, что все его
комиксы спрятал вместе с приставкой. Визг тогда стоял — мама не горюй! А
вечером… Я конечно знал, что Чонин та еще мстительная козявка, но…
По итогу Уджин весь следующий день провел в туалете, ни о каких
соревнованиях и речи не могло быть. Брат подсыпал слабительное в его бутылку
с огуречным смузи, не пожадничал, аж два пакетика бахнул — знал прекрасно,
что Уджин каждый вечер пьет «свою зеленую парашу» для очищения.
— Вот и очистился. Чуть в больницу не попал.
Джисон припомнил, как Чонин бейсбольным мячиком чуть не попал ему в
голову, и подумал, что еще легко отделался. Пацан-то совсем ку-ку.
— Ты хоть отлупил его? — злого-то Уджина было трудно представить, а Уджина,
раздающего щелбаны в воспитательных целях, так вообще.
— Куда ему? — за него ответил Чан. Он в знак солидарности хлопнул Уджина по
спине. — Он потом еще три дня на площадку не выходил. Вообще… лишиться
возможности разделить победу с командой, то еще разочарование. Вы же
победили тогда, да?
Уджин грустно кивнул. В голове не к месту всплыло имя, которое Хенджин как
бы между делом произнес. Кан Донхо. Вроде, из-за него Чан отказался от
лидерства в команде. Но многим ли словам Хенджина можно верить?
Помнится, при первой встрече он говорил, что Минхо ужасный человек, каких
еще поискать. А на деле что? На деле Минхо понимающий и Джисона кажется
простил. Он интересный, пусть и молчаливый. Смех у него забавный — он такого
147/286радостного Минхо видел может и не впервые, но хотя бы не украдкой. А еще
взгляд приятный прямо до мурашек, если хен не злой.
Вот как сейчас.
Минхо почему-то смотрел на него. Джисон приподнял брови, мол, что? Минхо
отзеркалил и приподнял тоже.
Ждал истории. Как и Чан с Уджином.
— Чего молчишь? Твоя очередь.
В сущности, рассказать было нечего. Ничего на ум не приходило кроме
локальных мемов с Сынмином и школьных шуток над противной историчкой,
которую весь класс за спиной называл бульдогом. Джисон решил поднять то, что
всплыло в памяти пару часов назад, когда хёны баловались на речке.
У маленького Джисона с самого начала как-то не задались отношения с местной
малышней, обижали его часто. Подробностей очередной стычки у бабушкиного
участка уже и не вспомнить.
— Вроде, много детей было, но ярко запомнил только двух: первый вечно в
хвосте прятался, наверное, на шухере стоял, а второй конкретно вымораживал!
Обзывал меня через забор толстым бурундуком, — Джисон невольно нахохлился.
Чан шлепнул себя по коленке, смеясь.
Джисон может и был толстым в том возрасте, но разве термин «толстый»
применим к ребенку семи лет? Да и в принципе к людям любого возраста. Вот и
Джисон считал, что нет, поэтому и кинул в обидчика влажной ботвой с огорода.
— Прямо трехочковым в лицо! Он даже закашлялся, наверно, через щель во рту
земли наелся. Ну думаю, всё — я тебе задницу надрал, гуляй, гадюка, до
следующего раза. Так хер! — этот уродец беззубый ко мне через забор полез.
Свою территорию тогда Джисон готов был защищать всеми возможными
способами, доступными семилетнему мальчику. Вот он и заорал, что есть мочи,
что бабушку позовет. Шпана махом удрала — только пятки сверкали. Главный
задира еще долго слезал с забора, высоты боялся, а под конец позорно
соскользнул и покатился колбаской вниз прямо в кусты каменной крапивы.
Джисон напоследок коршуном зыркнул на поверженного врага, и важно
подумал, что нет — всё-таки никого страшнее его бабушки в мире просто не
существует.
— Соглашусь, — произнес Чан, глубоко проникшись историей. — Я даже деда
так не боюсь, как ее.
— Хён, теперь ты, — Джисон, полный нетерпеливого любопытства, повернулся
лицом к Минхо. Его истории он ждал с особым интересом.
Минхо хмурился, выглядел максимально нагруженным и задумчивым, словно
решал какие-то супер глобальные проблемы в голове, а когда принялся чесать
макушку, Джисон подумал, что у него кризис.
— Даже не знаю, — ответил неуверенно. Джисон недовольно фыркнул. Как-то
148/286несправедливо получается: он же что-то рассказал, пусть и не очень смешное, а
хён, выходит, обломщик?
— Крыша, — подсказал Уджин и улыбнулся. Он шуршал горячей фольгой, чистя
картофель.
Минхо в ответ весь засиял, вспомнив что-то очень приятное.
Его история тоже началась с детства. Отец подарил на день рождения
велосипед, красивый, самый модный на то время. Минхо очень любил хвастаться
подарком перед друзьями — в подтверждение Уджин, как свидетель, согласно
кивнул. Но однажды маленький Минхо серьезно напакостил соседям, и мама,
разозлившись, спрятала любимый велосипед на крыше. Тогда он и Уджин
придумали идеальный план по спасению: пока мама не видит, сам Минхо
залезет на крышу, скинет велосипед, а Уджин внизу его поймает.
— Меня по итогу придавило, — Уджин и обозначил пальцем на боку круг. — Вот
таку-у-щий синяк был. А ты помнишь, как мы потом поехали ворошить
муравейник?
— Помню, — Минхо кивнул, все так же улыбаясь. — А еще помню, как я лизал
соломинку, а муравей цапнул меня за язык. Больно было. Но вкусно.
Джисон встрепенулся:
— Подожди. А зачем ты соломинки лизал, хен?
— Муравьиная кислота же.
Но Джисон все равно не догнал, что это за детская шалость такая. Он сложно
смотрел на хена в ожидании объяснения. Чан, оперативно подключившись,
доходчиво растолковал, что к чему. Джисон еще раз убедился, что ребята здесь
сидят суровые. Потому что кто в здравом уме будет ради забавы муравьев есть?
— Ну не совсем муравьев. Только их яд, — Уджин поспешил оправдаться, но
легче от этого не стало.
Еще некоторое время они поспорили о том, вредна ли муравьиная кислота для
человека и стоит ли вообще рисковать своим языком ради такой сомнительной
экзотики, на что Чан не уставал повторять: «Признай, что у тебя просто не было
детства». Джисон в ответ привычно петушился, доказывал обратное. Так на свет
родилось его чистосердечное, как он еще в школе выкрал классный журнал и
лихо заштриховал там все свои плохие оценки.
— Так что, я бы попросил! Детство у меня было и еще какое!
Над тихой речной гладью раздавался эхом их смех, словно что-то единично
живое среди всей этой глуши, до которой не доходили ни белые фонари трассы,
ни огоньки деревенских улиц. Единственный свет — угасающие теплые угли и
экран телефона, если кто-то включал посмотреть время.
Комар укусил в губу. Джисон равнодушно его смахнул, так как всецело был
погружен в разговоры об университете, где учились хены. Так Джисон узнал,
что живут они в трех часах езды от Инчхона, узнал, что Уджин бывал в его
районе, а у Чана в Инчхоне живет тетя. Они, воодушевившись такими
149/286совпадениями, пообещали в обязательном порядке встретиться — Джисон знал
просто отпадный бар на набережной.
Минхо под конец совсем поблек, слился с лавочкой, не говорил, не смеялся.
Джисон переломил горячий картофель и протянул, но тот отказался. Джисон не
обратил на это внимание, он узнавал хенов с другой стороны, и ему льстил
интерес Чана и Уджина к нему. Пару раз даже прозвучало предложение как-
нибудь посетить их общагу и тренажерный зал.
Затем разговор плавно перетек в интересующую Джисона тему: как все они
втроем так тесно сдружились? В случае Минхо и Уджина ничего нового он не
узнал — друзья детства, этим все сказано. Но вот Чан, на удивление, пребывал в
их компании не больше двух лет. С Уджином он подружился на почве общих
интересов, а вот с Минхо…
— Сложилось так, — сказал. — Друг моего друга и мне друг тоже.
Джисон на его пронзительный взгляд только кивнул. Незачем ему знать
подробностей. После вечеринки на выпускном Джисон понял — вынюхивать что-
то себе дороже.
Может Джисон и правда в это верил, но после уклончивого ответа Чана всё
равно почувствовал себя здесь лишним, ведь при нем о многом не поговоришь.
Подумалось опять, что Уджин обманщик — он ведь сам говорил о сближении.
Джисону до сих пор не доверяют, и он сам отчасти согласен с этим, но всё же
немножко неприятно.
Уджин спросил, чем занимаются его родители, и это «немножко неприятно»
раздулось до непомерного «бесит пиздец», потому что после того как он сам
рассказал о своей маме, об отце, послушал о семьях Чана и Уджина, он вполне
очевидно рассчитывал, что Минхо, наконец, хоть немного расшевелится и
расскажет тоже. Джисону ведь ужасно интересно.
Минхо хмурился, смотрел холодно, и Джисон в начале запаниковал, ведь за этот
вечер совсем забыл, что хен может так смотреть. Затем появилась обида — всё
ведь так хорошо начиналось! Джисон снова не понимал, что сделал не так, не
понимал, как вести себя рядом с Минхо, о чем с ним говорить, а о чем молчать. К
кульминации, когда Чан, заметив искристое напряжение между ними, попросил,
мол, давайте не будем банальщину обсуждать, Джисон уже конкретно вскипел.
Почему он обязан следить за своим языком в присутствии Минхо? Почему обязан
переживать за свой нормальный интерес в его сторону? Почему должен бояться
его взгляда, его холода и презрения?
Минхо, что, пуп земли что ли? Дохуя таинственный нашелся.
«Да вертел я ваши тайны на…».
— Пойду ветки принесу, — Джисон вскочил с лавки, и, подгоняемый гневом,
прямой наводкой драпанул в лес.
— Только сухие ищи! — крикнул Уджин в спину, на что Джисон зло гаркнул, что
именно их и принесет.
150/286
Минхо ни разу не проводил взглядом удаляющуюся фигуру Джисона. Чан
озирался на лес в смятении. Уджин весь скис.
— Зачем нам ветки? — опасливо спросил Чан. — Есть же еще, что в костер
кидать.
— Он обиделся, — объяснил Уджин.
Ну, детский сад, честное слово. Минхо встал и до хруста прогнулся в спине. В
палатку что ли свалить? — достало всё. Знал же, что сегодняшние посиделки
ничем хорошим не кончатся, потому что в присутствии Хана проблемы растут,
как грибы после дождя. Вот и вышло всё, как думалось.
— Не надо было про родителей спрашивать, — Минхо сказал специально без
эмоций, но Чан заметно напрягся.
— Можно было про маму наврать что-нибудь, — после этого ответа ощерился
уже Минхо. Он согласился впервые за долгое время посидеть с ними в компании
не для того, чтобы слушать чьи-то упреки. От кого, от кого, но от Чана такого
ожидал меньше всего.
— Я не могу про нее врать, — он сказал это твердо, не отрывая от лица Чана
взгляда, — потому что знаю, что скоро вообще ее не увижу. Отец оформил ее в
санаторий. Скоро увезут, — нерадостный звонок из больницы был сегодня утром.
Сонми еще ничего не знала.
Чан сдержанно-облегченно потер переносицу, Уджин тут же расслабил плечи и
посмотрел на друга с укором.
— Ну это же хорошо, — произнес Чан. — Ее вылечат. Там наверное кедры кругом,
против астмы хорошо помогает.
Минхо скривил рот, хотел ответить, мол, какой к черту кедр? Только ингаляции
и сильные таблетки. Отец ее быстрее в гроб загонит, чем вылечит.
— А с сестрой как тогда? — Уджин теребил собственные ладони у разведённых
колен и понимал больше, чем Чан.
Минхо ничего не ответил. Ему не нравилась вся эта атмосфера, словно два-три
слова, и всё — хоть собак спускай. С Чаном он может и ругался по первости, но
сейчас границы были расставлены четко и каждый обязан был их соблюдать. Во
всяком случае, на это оставалось надеяться. Минхо замолчал, сел на место и
принялся корить себя за чрезмерную чувствительность. Последнее время нервы
совсем ни к черту.
Чан ведь ничего плохого не имел в виду.
Правда, спустя несколько мгновений мертвой тишины Минхо со злостью
отказался от этих мыслей. Чан обнял себя за плечи и в жалкой попытке
успокоить всех (и в первую очередь Минхо) сказал:
— Всё нормально же, нечего переживать. Может ей действительно так лучше
будет, здесь ведь пыль кругом, а в санатории воздух наверняка хороший и
151/286врачей полно. Может зря ты так на отца бычишься?
У Минхо волосы зашевелись на затылке. Уджин, почувствовав, что дело уже
пахнет жареным, поспешил сгладить ситуацию.
— Давай не будем, Чани? — он опасливо придержал его за напрягшиеся плечи,
но тот его попытки не оценил.
— Да что ты со мной как с дурачком каким-то, — вспылил и стряхнул руку. — Что
я, не понимаю, что ли, о чем речь?
Комфорт рядом с Чаном растрескался как старая брусчатка. Границы, что так
долго и с вниманием друг к другу выстраивались, обвалились, потому что Чан
впервые так открыто пренебрег им, впервые упрекнул так неаккуратно, словно и
не друзья они, словно не они пережили столько дерьма вместе, словно не
спасали друг друга никогда и никогда друг другом не дорожили.
— А что ты вообще понимаешь? — явно не Минхо, явно не его жизнь и не его
проблемы. — Зря на отца бычусь, говоришь? Кедры хорошо при астме помогают?
Отец весной хотел лишить маму родительских прав и забрать сестру, а ты
говоришь, что понимаешь, о чем речь.
У Чана на лице играли желваки. У Уджина на лице читался испуг и готовность
растащить их обоих, если дело перерастет в драку. Он слабо отозвался,
попытался привести в чувство хоть одного, но Чан сжал кулаки на коленях,
напружинился весь, приготовился дать отпор.
— Я вижу, что ты вконец сдаешь. По углам шкеришься от нас, курить стал по-
страшному. А на выпускном себя видел вообще? Ты же убухался в край. Такими
темпами от тебя ничего не останется до следующего лета, понимаешь?
Минхо, фыркнув, резко встал с места. Еще нравоучений не хватало. Поотчитывал
уже, достаточно.
— Ты куда? Меня дослушать не хочешь? — требовательно спросил Чан, и его
интонация только усилила желание поскорее исчезнуть.
— Наслушался уже, — ответ вышел злым и горьким. Минхо переступил через
лавочку.
— Твою налево, — тихо протянул Уджин. Прогоревшее в середине полено с
мягким шорохом переломилось.
В лесу темно — черт ногу сломит. Минхо пользовался вялым фонариком от
зажигалки, спотыкался о корни и агрессивно рвал влажные ветки, что лезли в
лицо. Чан впервые так выбесил до дикого желания начистить ему рожу, никогда
он себе такого не позволял, никогда не лез с поучениями, а тут вдруг раз — и
ножом в спину.
В конце концов, Минхо самому решать, стоит ли себя уничтожать. В этом
вопросе только он имел право на мнение — потому что это его жизнь и его
проблемы. А Чану, этому моралисту, у которого в семье все в порядке, никогда
не понять, что у Минхо в душе.
152/286— Ты че здесь забыл? — Джисон стоял под шапкой листьев с ветками в руках. Ну
просто полное комбо, блять, не иначе! — Я же спецом свалил, чтоб вы там своей
компашкой поболтали.
Выглядел он максимально не радостно, мог даже посоревноваться в степени
взвинчивости. Но Минхо не горел желанием ни в чем соревноваться, он просто
по-человечески хотел побыть наедине с собой. Джисон светил фонариком
телефона и смотрел обиженно.
— А ты-то чего психуешь? — Минхо звучал с откровенным наездом, всем своим
видом давал понять, что у Джисона просто не должно быть причин так себя
вести.
— Действительно, — подошел ближе. — Чего мне психовать? Твоя же жизнь
меня ебать не должна.
— А ебет?
— Ебет. Потому что я с тобой нормально общаться хочу, а не на цыплячьих
правах.
Минхо поджал губы и прошил его самым презрительным из всех своих взглядов.
Но Джисон не дрогнул, таращился точно так же, даже в разы эмоциональнее,
словно еще шаг и кинется как псина бешеная. Какой же абсурд! Еще бы Минхо
отношения с малолетками не выяснял. Пусть Джисон и переступил порог
совершеннолетия, от этого он резко не повзрослел.
— С чего ты вообще взял, что я хочу о себе рассказывать? — и издевательский
смешок в надежде, что мальчишка перед ним стухнет и уйдет сам. — Ты что
думал, раз посмеялись сегодня у костерка, за жизнь поговорили, так всё шито-
крыто уже, можно и за ручку походить?
— Вот значит, как? — Джисон, вопреки всему спешил в наступление. — Я жопу
себе рву, чтоб хоть как-то сблизиться с тобой, а ты не только мне не доверяешь,
но еще и всерьез не воспринимаешь!
— Назови мне хоть одну причину, почему я не должен это делать.
Джисон с досады пнул влажную кочку. Грязь противно плюхнулась в лужу и
забрызгала у Минхо лодыжку.
— Наверное потому что мы с тобой бро, не? — захотелось засмеяться. Это
дурацкое слово не уживалось у Минхо в голове, оно не подходило их разговору,
звучало по-подростковому преувеличено. Джисон никогда не будет ему братом,
и сам Минхо никогда не будет братом Джисону. — Я собираю эти сраные ветки
сейчас, потому что ваши тайны меня уже вымотали всего! Блин, зачем меня
вообще в компанию приглашать? Чтобы я думал о ваших недомолвках и
чувствовал себя лишним?
— Ты даже с таким плёвым делом справиться не можешь, — Минхо резко
выхватил у него из рук одну ветку и переломил о колено. Громкий треск
ожидаемо не раздался. — Тебе сказали сушняк собрать, а тут сырое всё. Ты
хочешь, чтоб мы в дыму задохнулись?
153/286— Да пошел ты! — Джисон с низким рычанием швырнул ветки Минхо под ноги.
Тот согнулся тут же - одна из веток ударила прямо по большому пальцу. — Сам
тогда собирай. Утром же дождя не было. Придурок.
Джисон как держатель последнего слова закончил их ссору, намереваясь уйти
из леса. Минхо даже обрадовался — наконец-то долгожданное одиночество, но
перед этим Джисон ощутимо задел бедром его скрюченную над кровоточащим
пальцем фигуру. Минхо не удержал равновесие — сел на сырую землю.
— Ты долбанутый? — тут же кинул вдогонку.
А в ответ получил едкий совет поумерить свое чсв, мол, так и прет из всех
щелей.
Они в гневной тишине пускали друг в друга молнии, пока Минхо не
почувствовал, что заднице на земле стало мокро и холодно.
Гордый Джисон подпирал спиной ствол дерева — виднелись только макушка и
напряженные плечи. Минхо недалеко сидел на корточках, жевал травинку и
смотрел на чернеющую впереди воду. К этому месту они пришли негласно,
потому что тратить зазря слова не хотелось никому. Минхо хотел спуститься
ниже, к самому берегу, где дорога более ровная и нет этих треклятых корней и
ямок, но минутой ранее Джисон встал как вкопанный, приклеился к своему
дереву — и ни туда и ни сюда теперь. Вот и мучали друг друга тишиной, глотали
обиду и недовольно сопели.
Минхо вертел в руках зажигалку — фонарик не был нужен, от луны и так
светло — поглядывал в сторону, где одиноко над водой блестел мостик, где
рядом с ним, среди изогнутых стволов деревьев ярко горел костер. Конечно, он
не потух — Чан ведь сказал, что есть, чем огонь поддержать. Это Джисон
подорвался с места и рванул искать сушняк в сыром лесу, хотя можно было
вообще не париться и сказать, что пошел отлить. Кто тут еще придурок? Минхо
обернулся, встретившись с чужим взглядом — Джисон тихо цокнул языком и
шмыгнул обратно.
— Так и будешь там стоять? — безразлично поинтересовался Минхо.
— Тебе какая разница?
— В общем-то никакой.
— Ну вот и всё.
Еще несколько мгновений Минхо слушал, как где-то на противоположном берегу
крякают утки, потом Джисон сзади с шумом набрал воздуха и выдал возмущенно
утвердительное:
— Ты такой бесячий, пиздец!
Не обязательно было видеть его лицо, чтобы знать, что Джисон совершенно
точно надул щеки и выпучил глаза, наверняка, еще и руки на груди скрестил.
154/286— Ты вроде говорил, что я нравлюсь тебе, — в начале, этой фразой хотелось
подколоть, но какой же парадокс! — от нее самому стало как-то неловко.
— Да, но, блин, просто будь человеком, — усталый вздох из-за дерева. — Давай
нормально поговорим.
И Минхо согласился спустя несколько минут сомнений. Но разговаривать с
голосом за спиной не особо прельщало, а Джисон категорически не хотел
вылезать из своего укрытия. Когда Минхо решил несильно вытолкнуть его из
тени, тот так уперся ногами и руками, словно Минхо не на удобную дорогу вел, а
прямиком в военкомат.
— Тебя чего так колбасит-то? Воды боишься?
— Пф-ф-ф, — Джисон махнул ладонью, словно Минхо только что сказал полный
бред. — Кроссовки не хочу угробить, запнусь еще, ноги намочу.
Минхо опустил глаза на его обувь — уже вся изляпаная, с чистой-то из леса не
выйдешь. Джисон занервничал, понял, что враки такие себе.
— Просто…
— Я тоже плавать не умею, — Минхо кивнул. — Здесь нечего стыдиться.
— А? — Джисон хлопал глазами. Очень уж забавно со стороны выглядело. — Ты
же с хенами купался!
— Так я руками, — Минхо поднял ладони и сжал пальцы как коготки у кошек, —
по дну. До куда достану. У берега так и плещусь.
Джисон в неверии рассмеялся — он считал, что его разыгрывают.
— Так там же песок один, — говорил. — А у тебя руки детские, хён. Ты ими
наверно всю грязь со дна поднимаешь.
Минхо глянул на свои ладони — да, пальцы коротковаты будут, ну и что? Да и
песка там мало — только ил и камни. Джисона всего скрючило, он оттолкнулся
от дерева с демонстративным отвращением.
— Ненавижу ил, тину и этот противный гнилой запах. Фу!
Когда они всё же спускаются вниз, под подошвой начинают чувствоваться
сглаженные камешки. Джисон нервно жался сбоку, но при этом умудрялся
делать весьма нормальный вид — привычно шутил и болтал. Но Минхо не
слепой — чужая рука, что временами цеплялась за рукава его футболки,
говорила о многом утаённом. Появилась причина хоть немного, но начать
Джисону эмпанировать, причина рассказать о себе.
Минхо выдохнул в ночной холод и начал:
— Моя мама в молодости занималась танцами. Дедушка часто брал ее
маленькую с собой в страны Европы. У нас много в доме вещей оттуда: ее
кровать, тумба, старые напольные часы, еще очень много книг на английском.
Мало кто знает, чем мама занималась до того как ее родители переехали сюда,
155/286но это хорошо. Пусть ее лучше не замечают — мне так спокойнее.
Джисон вдумчиво смотрел себе под ноги, молчал первое время. Потом, когда
Минхо хотел добавить с угрозой, мол, только попробуй кому-то ляпнуть об этом,
Джисон произнес тихое и такое искреннее: «Спасибо».
Минхо недоумевал — за что? Ведь это именно из-за него Джисон чувствовал себя
лишним в их компании.
— За то, что доверяешь мне, — легкий удар по плечу. — Я никогда не предам
твое доверие хён, я обещаю.
Вода сбоку пошла рябью, вместе с ней и луна растянулась гармошкой. Вокруг
тоскливо и безнадежно романтично. Романтично. Минхо никогда не думал об
этом слове в таком ключе.
— А расскажи про своего дедушку? Он очень хороший человек, да?
— Хороший. Но я не знал его, он умер, когда мне было три, — но Минхо всё равно
его любил. Помнится, в детстве мама превращала свои воспоминания о нем в
волшебные сказки, полные приключений. — По его рисункам и эскизам я
временами учусь.
— Значит он был художником? — Джисон выглядел воодушевленным.
— Нет. Не знаю, — Минхо не хотелось давать повода для восторга, потому что
дедушка — только его вдохновение, и Джисон своей солнечной улыбкой посягал
на святое — на сердце, в котором Минхо ревностно берег всё самое важное. —
Может и был, но неизвестным.
— Ты хочешь быть как он?
Страшно ответить правдой, ибо хотеть стать как дедушка одновременно и
амбициозно и несерьезно для его возраста, когда должны волновать вещи иного
толка. Но Джисон уповал на его откровенность и, помнится, в первую их
прогулку Минхо сам задавал подобные вопросы.
— Верно. Он мой пример для подражания.
«В покойном дедушке больше чести, чем в живом отце».
Джисон кивнул, удовлетворённый ответом, не решаясь спросить что-то еще.
Зато решился Минхо — раз уж оба сейчас так щедры на правду.
— Мне бы желательно не впритык к воде идти, — Джисон невесело
рассмеялся. — А то долбанет еще — опять на себе потащишь?
— Всё настолько серьезно?
— Только ты никому не говори, — Джисон остановился. Он не выглядел
уверенным, но говорил спокойно. Минхо почему-то занервничал. — Я к врачу
хожу. Терапия, все дела. Так что да — всё капец как серьезно.
Теперь настала очередь Минхо кивать, потому что подобное услышать ожидал
156/286меньше всего. Оттого не знал, не мог даже прикинуть, как правильно
отреагировать, чтоб ненароком не обидеть. В памяти всплыл их давний
разговор, где Джисон упоминал причины своей нерешительности, причины, от
которых он напрямую зависит и из-за которых живет жизнью, которой жить не
хочет. Речь о фобии?
Джисон за время пути к костру силился пару раз слинять в лес. Тогда в голове
затесалась совсем отчаянная, но вполне дельная идея.
— Представь, что это тоже часть терапии, — Минхо обвел рукой тихую гладь. —
Может поможет?
— Я знаю, как это делать, — грустная улыбка. — Я встретился с тобой впервые,
когда именно этим и занимался.
Минхо протянул локоть. Джисон ухватился за его предплечье — так всю
оставшуюся дорогу и не отпускал. Ближе к мостику он пошутил, что за ручку
они сегодня всё же походили.
— Помогло хоть немного? — Минхо поспешил соскочить. Душил стыд за свое
тупое поведение. Джисон понял это, ответил правдиво, что не особо.
А после легонько прошелся пальцами вдоль руки и взял ладонь Минхо в свою,
объяснил всё так же шутливо, мол, чтоб уж наверняка «всё шито-крыто» было.
Это может и обескуражило немного, но совсем не так как вчера вечером.
Сегодня Минхо знал, что так надо — теперь у них общие тайны и интуитивная
обязанность эти тайны защищать.
У костра, где неизменно сидели Уджин и Чан, они расцепились. Джисон пожелал
всем спокойной ночи и исчез в темноте. Минхо некоторое время смотрел на
Чана — тот, опустив голову, теребил в руках шарик из фольги. За него
безмолвно извинялся Уджин. Будь виноват Уджин, Минхо простил бы сразу. Чан
же на контакт не шел, да и у самого Минхо обида еще не остыла. В этой
ситуации оба хороши — да, но мириться еще рано. Минхо зашуршал сланцами по
траве в сторону единственной палатки.
Джисон хоть и слышал эту песню ранее, но на высокой ноте всё же восторженно
присвистнул. На припеве он сказал, что за столько времени здесь уже позабыл,
что его друг Сынмин хорошо поет. Минхо кивал в ответ — кавер действительно
спет неплохо. Он устал, а голос Сынмина мурлыкал из динамика телефона,
развевал неуверенность и внушал умиротворение, словно поддерживал
проклюнувшееся чувство — непонятное чувство, которому Минхо пока не мог
дать ни названия, ни определения. Это чувство оседало теплым шлейфом на
коже, когда Джисон случайно касался его предплечья или когда упирался
коленкой ему в бедро.
Джисон под конец песни сважничал, сказал, что у его друга самый отменный
вокал. Минхо, некстати задумавшись о горячей тесноте между ними, конкретно
словил приход и ляпнул, что Джисон всё равно поет лучше.
— Ага, в десять раз! Бред какой-то, — легкий ненастоящий удар по плечу и
искристый смущенный смех. В ответку хотелось смеяться тоже.
157/286— Хен, какая музыка тебе нравится? — Минхо ответил, что спокойная. — О! И
мне! Я сейчас наушники поищу и включу одну. Там от скрипки аж ноги
подкашиваются, сам убедишься.
Через брезентовый полог несло прохладой, но внутри жарко от частых
разговоров и совместного распутывания наушников, потому что Джисон как
паровоз дышал, когда бесился, а Минхо уже взмок весь в этом тесном мареве.
Сквозь щель видно и слышно, как на гитаре тихо играл Уджин. Чан без лица в
той же позе. Он расстроенный ждал утешения. Минхо расстроенный всегда
уходил в себя.
Сейчас Джисон не давал этому случиться — протягивал руку с наушником.
Хандра и грусть выцветали рядом с ним, как выцветают от солнца бесполезные
объявления на стенках старой автобусной остановки. «Я помню всё» тянулось в
памяти золотисто-желтой густотой, и Минхо знал, какие эти слова на вкус и был
уверен, что от них слипаются губы, и рот еще долго полнится слюной.
— Как тебе? — Джисон был на расстоянии поцелуя, снова упирался коленкой в
бедро. Минхо слышал нежную скрипку.
— Очень…
— Эмоционально? — Минхо несколько раз кивнул, глянул на его руки, покрытые
мурашками, затем на свои — абсолютно такие же.
— Тут еще одна есть. Тоже красивая. Сейчас, — Джисон опустил голову к экрану
телефона. Макушка у него пушистая от жары, а пряди у лба влажные. Минхо
аккуратно принюхался — всё так же яблочно-сладко и медово-горько.
Вновь ворвалась скрипка, но уже более драматичная вкупе с другими
чувственными акцентами. Веки невольно опустились. Минхо представил
растрепанные пряди под зелено-желтыми бликами листвы, представил кислый
сок в стеклянном графине, по краям которого ползали пчелы, — прозрачное
донышко отбрасывало подсвеченную тень. Представил свои босые ноги на
смятой траве и тарзанку, закрепленную между двумя ветками. Он видел ветер
на коже, видел на щеках мотыльков с размашистыми крыльями, видел лампу в
железном подсвечнике у себя на крыльце — то, как свет дрожал от теней, то,
как грел.
То же тепло прошлось по скуле дыханием, и плечи дернулись от мурашек. Минхо
раскрыл глаза — перед ним расширенные зрачки и тени-стрелки от ресниц под
веками. У Джисона приглушенный свет на кончиках волос, а губы влажные и
красные как фруктовый лед. Минхо временами ел такой с сестрой — рот
немного щекотало от кислой шипучки, что таяла ближе к деревянной палочке.
Ему почему-то нравилось сравнивать Джисона с чем-то приятным глазу и вкусу.
Если Минхо наклонится немного вперед, обязательно коснется его носа своим, а
если еще на немного, шипучка-Джисон взорвется. На языке. Тысячью вкусов.
— Что ты делаешь? — Минхо быстро облизал губы. Джисон облизал тоже.
— Ты мне нравишься. Так нравишься, — прозвучало хрипло, казалось,
бесконтрольно. — И я не трус.
Верно, Джисон не трус. Он брал на себя инициативу, а для этого нужна
158/286храбрость. Минхо тоже не трус, потому что не отрицал, что ведомым быть
волнительно и приятно.
Джисон одной ладонью рисовал круги большим пальцем на оголенном
предплечье, а другой — на его щеке. Вдыхал носом глубоко, выдыхал жарко,
губами касался мелко, почти невесомо, оттого Минхо не знал, как ответить, как
подстроиться. Он только раз моргнул, а Джисон уже шустро перескочил вниз по
подбородку к шее, став у горла уже медленнее и чувственнее. У Минхо
пересыхало во рту, он временами глотал, а чужие губы и язык с тихими чмоками
ловили дергающееся адамово яблоко.
— Хён, — Минхо посмотрел на него. Джисон вынул наушник из его уха, швырнул
провода куда-то, прижался лбом ко лбу. Вновь позвал тихим, полной истомы
голосом: — Хён.
Минхо ленно подался вперед, крепко прижался к губам, запустил руку в светлые
волосы, надавил. Джисон издал короткий тихий звук, похожий на скулеж —
появилось ощущение, что едет крыша, что вокруг не ткань палатки, а каменная
раскаленная кладка большого камина, и они двое внутри огня горят пуще любых
дров.
Телефон у ног коротко завибрировал, но Джисон не обратил внимание, несильно
куснул и поднялся к уху. Минхо сквозь плывущий от неги воздух опустил взгляд
на подсвеченный экран, где висела белая строчка уведомления.
0:25 Джинни:
Нужно встретиться. Завтра в…
Сначала ощутимо качнуло так, словно Минхо сейчас в лодке, что неудачно
вывели к берегу. Минхо действительно врезался, но в страшное тяжелое
осознание — то, что они делают никакая ни храбрость, это настоящее безумие.
Джисон совсем слетел с катушек, к шее присосался как пиявка, гладил щеки,
плечи, пальцами сжимал бедра, а Минхо чувствовал, как ныло всё тело, и сердце
в висках стучало набатом.
Раны, оставленные Хенджином, принялись кровоточить. Стало так же панически
страшно и неистово гневно, как несколько лет назад на крыше школы. Там, где
Хенджин вытянул из него признание. Там Хенджин сказал:
«Ничего особенного не произошло. Ты всегда был таким, не так ли? Так к чему
сейчас отнекиваться? В курсе уже все. Но, похоже… все, кроме тебя?»
— Прекращай, — Минхо терпеливо оттолкнул. Джисон, пунцовый с ног до
головы, замер в локте от него, потерялся, не знал, что делать.
«Ничего особ…»
«Ничего особенного не произошло».
«…не произошло».
Хенджин смеялся ему в лицо. Смеялся больно, почти истерически, смотрел до
трясучки злобно, а у Минхо чесались кулаки. Через некоторое время они
вцепятся друг в друга, у Минхо рот наполнится кровью, а спустя еще пару
ударов на крышу прибежит Уджин и растащит их. Потому что Хенджина больше
некому защищать, Минхо больше некому бить — цепной Дружок может умереть
159/286в реанимации. Минхо так думал. Все так думали.
А еще он думал, что признался в содеянном лишь дважды. Себе — когда
Чанбину на уроке вызвали скорую, и Хенджину — потому что тот вынудил.
Но он ошибался, и эта ошибка грозилась уничтожить его даже сейчас, внутри
холодной палатки.
Экран потух, уведомление от «Джинни» искромсало всего в клочья. Джисон
смотрел взглядом побитой собаки, пытался сказать что-то.
— По-послушай…
Минхо с горечью понял, что его обещание не продержалось даже сутки. Не
стоило ему доверять, не стоило так скоро подпускать к себе.
— Нет. Мне не нужно ничего доказывать. Просто уйди.
Три долгих мучительных секунды Джисон обдумывал его слова, затем убитый,
шелестя брезентом, послушно вышел. Сон не приходил долго. В момент, когда
захотелось плакать, в палатку заполз Уджин. Минхо лежал спиной к нему и
бесшумно растирал по щекам слезы.
160/286
