19. И хочется, и колется
Лишь бы не снилось счастье в ночи
Всё ль позабылось? Только молчи
Слезы катились сквозь сердце в ручьи
Ночью приснились руки твои
Ноги путались среди обуви. Куртка на крючке туго натянулась, когда Джисон
уперся в нее затылком и потянул на себя, схватив за воротник. Минхо
чувствовал, как собственные колени дрожали, еще немного, и он шлепнется
замертво, если Джисон и дальше продолжит так глубоко целовать и тесно
прижимать к себе. Несколько мгновений назад тот неуклюже обулся и поспешил
попрощаться, ведь «мне и так нехило влетело», кто бы мог подумать, что одного
взгляда напоследок им будет достаточно, чтобы кинуться друг на друга.
Дыхание сбилось, сознание заполнил приятный туман, хотелось продолжить
еще быстрее, еще смелее, превратиться во что-то текучее, но Джисон резко
отпрянул.
— Мне действительно пора. Мы же… еще увидимся?
Минхо несколько раз моргнул, приходя в себя. Сообразив, что под «увидимся»
подразумевается повтор всего того, чем они занимались сейчас и на чердаке, он
смущенно кивнул и расцепил объятья. Джисон тут же нескромно закряхтел,
хватаясь за поясницу, и, не оборачиваясь, чтоб вновь не сорваться, вышел за
дверь.
Еще некоторое время Минхо просто стоял, тихонько смачивал губы языком,
вспоминая, как это было, потом истома чуть спала, и он включил свет, чтоб
прибрать всё, что они здесь наворотили. В момент, когда он нагнулся расставить
обувь, по крыльцу торопливо затопали, и дверь распахнулась.
— Блин, пакет забыл, — Джисон просунулся через щель, схватил свои вещи и
был таков.
Остаток ночи шел в хаотичных раздумьях. Минхо, свернувшись клубком,
обнимал подушку, разморенный представлял вместо нее чужие плечи. Это
ощущение — когда обнимает тот, кому ты не безразличен — хотелось навсегда
запомнить. Джисон как-то смог углядеть среди вороха колкостей Минхо что-то,
за что теперь цеплялся со всех сил, смог заставить чувствовать что-то, что
казалось самому Минхо давно забытым. Если посмотреть объективно, Джисон
никогда не вызывал равнодушия: поначалу это были презрение и зависть, затем
опаска, а сейчас что-то странное, горько-приятное — когда и хочется, и колется.
Что же делает этот Хан Джисон? Понимает ли он сам, что происходит, или, как и
Минхо, тычет пальцем в небо?
Как бы то ни было, чтоб решиться дать им двоим начало, не хватит ни
храбрости, ни сил. Не хватит сил и на Хенджина — их неразрешенная вражда
висела над Минхо подобно гильотине, и Хенджин мог в любой момент опустить
рычаг. После случая на складе у него появилось больше причин так поступить.
219/286Зато сил хватит, чтоб позвонить тому, кого отвергал так долго и чьей помощью
безрассудно пренебрегал. «Господи, сколько же я потерял времени?».
После продолжительных густых гудков на том конце удивленно спросили:
— Минхо? Ты поздно.
Отец не поздоровался. Даже когда множество раз звонил сам, он никогда не
здоровался.
Мама спустилась во двор в струящемся голубом платье и раскинула руки для
объятий. Она будто помолодела, будто вернулась в ту часть своего прошлого,
когда еще не вышла замуж, не родила сына, в то время она танцевала, и
болезнь еще не сковала ее легкие. Ее лицо — Минхо не видел его таким давно —
свежее, розовощекое, под глазами нет черных кругов, улыбка ласковая,
неуставшая. И на губах — надо же! — помада. Последний раз мама красила
губы, когда Минхо ещё неоперившимся птенцом бегал по коридорам младшей
школы. От нее больше не пахло больничной палатой, жидким беродуалом и
ароматическими свечами, теперь это был запах дома — пряный, уютный. Этот
запах целовал сердце и обнимал душу.
— Сонми, ты погляди, кто наконец-то приехал!
Густо-зеленые верхушки сосен низко скрипели. Под кроссовки попадали
хрустящие шишки. Солнце — расплавленная монета — стекало по колючим
лапам-веткам, капало на бревенчатое крыльцо, с которого радостно спускались
маленькие ноги в резиновых тапочках. Минхо охнул — Сонми с разбега
набросилась на него, повисла на шее кульком. Они не виделись почти неделю,
для сестры это сродни вечности. Её смех такой родной — звонкий,
переливчатый, а у мамы в глазах столько любви, что прямо здесь бы
расплакаться. И стыдно по-страшному, ведь с такой же всепрощающей любовью
она смотрела не только на него — на отца тоже. Тот часть их семьи, как бы
неистово Минхо не отторгал эту мысль, и сейчас, пусть и ненадолго, но они все
вместе.
Отец решил тактично не отсвечивать. Забрал из багажника бумажные пакеты с
продуктами и зашел в дом первым. Мама всплеснула руками: «В самом деле,
чего у порога торчим!» и поднялась следом. Минхо вошел внутрь враскорячку —
Сонми не отлипла от него даже после щекотки.
— Сегодня готовит папа, — белые тонкие руки матери передали отцу связку
салата. Холодильник задребезжал стеклянными бутылками, открываясь. — Жаль, что ты не приехал вчера. Мы взяли у Руты-щи муку, такие слойки
получились, м-м-м, — затем она повернулась к отцу: — Вкусно было, скажи же?
Тот отвлеченно промычал, мол, да, очень. Перед тем как уйти с кухни мама
потрепала его по голове, отчего он сконфузился. Минхо никогда не видел отца
таким — идеальная укладка была беспощадно испорчена и сам он вдруг стал
каким-то сжавшимся, малость нелепым.
— Там мясо на дне. Достань, — но голос всё такой же требовательный. Минхо
поспешил исполнить.
220/286Их дальнейшее молчание грозилось назреть тяжелой тучей, если бы не Сонми.
Она добралась до коробки с леденцами, набила ими карманы своего пастельного
комбинезона, успела спрятать парочку за щеку, прежде чем отец додумался
спрятать всё на верхнюю полку: «Выплюнь! Аппетит испортишь».
— А где, — Минхо нервно кашлянул. Не по себе спрашивать об этом, но: — Где
Рута?
— Уехала к дочерям. В университет, разбираться с документами.
Минхо ограничился тихим «понятно». Он вспомнил, что сводные сестры одного с
ним года, стало быть не так давно закончили второй курс. И это так странно
ощущалось, ведь сам он после школы закончил разве что бесполезные курсы в
местной шараге. То, с какой истеричностью он тогда отказывался от отцовских
денег, сейчас вводило в ступор.
Руту и ее дочерей он видел только однажды, почти сразу после развода. Отец в
то время настойчиво желал забрать сына к себе в этот загородный дом посреди
соснового леса. Его новую жену Минхо невзлюбил сразу — слишком высокая,
слишком стройная, слишком по-европейски красивая. И эти волосы вьющиеся
обесцвеченные, и эта маленькая родинка над губой, прямо как у какой-то
актрисы, — сильно злили подростка-Минхо. Она поздоровалась с ним на своём
языке, он ничего не понял и не поздоровался вообще. Акцент и манера речи у
нее были отталкивающие, а попытки угодить ему — еще более отталкивающие.
Ее дочери в противоположность воспринимались спокойнее, главным образом
из-за внешности — они не казались какими-то чужеродно-зарубежными, потому
что наполовину кореянки, и говорили попонятнее и поприятнее, правда их
имена Минхо забыл сразу как услышал.
— Ты уволился с работы, как я просил? — густой низкий голос вклинился в его
мысли. Затем послышался мелкий хруст — это Сонми выдала себя в попытке
бесшумно съесть леденец.
— Уволился. Но последний день не отработал, — Минхо призывно зашуршал
фантиком, и сестра недовольно сплюнула в него остатки конфеты. Отработай он
позавчера как положено — до утра, он бы оказался здесь намного раньше.
— Всё ясно, — загремела посуда, вода полилась из крана в кастрюлю. —
Поговорим об этом позже. Можешь идти к матери.
Сонми неожиданно отказалась последовать за ним, когда Минхо взял ее за руку,
стала ближе к плите, с любопытством заглядывая в закипающую воду.
— Она сейчас со мной, — широкая ладонь опустилась ей на плечо. Гладко
выбритое лицо кивнуло в сторону проёма. — Иди.
Мама поливала приоконную клумбу из маленькой лейки с длинным носиком.
Рядом на книжном столике лежал раскрытый журнал — размашистые круги от
маркера краснели на фотографиях и абзацах. В кресле на мягкой подушке
тянулись, зевая, два рыжих кота. Минхо почесал их за ушами и с грустью
увидел, что его руку они не узнали. Мама повернулась к нему, волосы черной
волной стекли с ее плеча.
221/286— Я хотела позвонить, как меня выписали, но Минджу сказал, что привезет тебя
сам. Сомневалась, конечно, ты же у меня такой упертый, но вот ты здесь, — она
прижала к себе, обняв за плечо. — Я рада тебя видеть.
— Я скучал, — под окном шумели кузнечики, ветер шептался с цветами. Минхо
вдохнул запах смолы. — Ты в порядке?
— Да, мне уже намного лучше, — ее пальцы аккуратно спрятали прядь волос
ему за ухо. — Пользуюсь ингалятором только перед сном и по утрам, таблетки
по рецепту пью. С твоей мамой все хорошо, не волнуйся.
— Значит, — он чуть отстранился, заглянул ей в глаза с надеждой, — в
санаторий можно не ехать?
— Ох, Минхо-я, — мама тихонько рассмеялась. — Это ненадолго, ты и моргнуть
не успеешь — я уже вернусь. Перед тем как Рута-щи уехала, она очень сильно
помогла нам с выбором, так что… да, она хорошая женщина.
Насколько бы хорошей мачеха не была, нет гарантий, что она в глубине души не
мечтает сплавить маму далеко и надолго, но Минхо не стал это озвучивать.
Сейчас не время для яда, мама поправилась — остальное неважно.
— Расскажи что-нибудь, милый. В деревне всё как прежде? Как там Уджин-и? С
братом воюет, поди.
Он ответил, что да, как и прежде — душно и липко, а Чонину сейчас не до
пакостей, проигрыш городской команде сбил ему спесивость, так что Уджин
целыми днями на стадионе — поддерживает моральный дух брата и свой тоже.
— Как вернусь, передам от тебя привет.
Мама заметно расстроилась.
— Я думала, ты останешься до завтра.
Минхо мотнул головой — он потратит сегодняшний день на сбор вещей, и было
бы неплохо в доме прибраться, вымести всю пыль. Жаль, что он не сможет так
же легко вымести все чувства из груди. Как же поздно они с Джисоном
спохватились!
Позже на кухне мама, разливая сок по стаканам, мягко попросила Сонми
прекратить раскачиваться на стуле. Минхо на манер отца выпрямился, убрал
локти со стола, когда тот сделал ему замечание. Ругаться с ним или цепляться к
нему сейчас нежелательно. Желательно — угодить хотя бы по мелочи. Кто
знает, какая из этих мелочей поможет, когда они отобедают, и Минхо уйдет с
отцом в кабинет, чтоб начать переломный во всех смыслах разговор.
Мяч отлетел от ног Чана к чужим ногам. На футбольной площадке стояла возня
из криков, тяжелого дыхания, чьего-то кашля, чьего-то падения. На
волейбольной — судья налег на свисток, и команда справа перестроилась,
напружинилась в ожидании. Уджин не играл с ними — соседствовал с Минхо на
нижних трибунах, стирал пот с лица горловиной футболки и жадно пил воду. Он
почему-то не спросил сходу, как всё прошло с отцом, но это волновало его
222/286достаточно, иначе бы он не позвонил после обеда, не позвал бы на стадион. Зато
Минхо сразу вспомнил то, о чем заикнулся Джисон в то утро после драки с
Чанбином.
«Мне ещё совсем хреново стало, когда Уджин-хен вчера начал толкать что-то
про то, что жалеет, что свёл нас».
Друг отнекиваться не стал — да, всё так и было, ответил, что поступил он
объективно по-скотски, но:
— Я тогда не знал, что думать.
— А когда я рассказал тебе, из-за чего мы поругались, ты тоже не знал, что
думать?
Уджин ответил не сразу, несколько мгновений размышлял.
— Я был удивлен. Прости, мы дружим так долго, но…
Он неприятно умолк. Минхо почувствовал, как душит страх, в горле словно
комок ржавых игл елозил туда-сюда.
— Но что?
— В тот момент, когда ты рассказал, — Уджин сцепил руки в замок, его пальцы
хрустнули. Минхо нервничал еще сильнее, когда видел его таким. — Я
почувствовал, что не так уж хорошо тебя знаю, как хотелось бы. Так что всё
верно… я не знал, что думать и что делать.
Немилосердно мучила жажда, но вода закончилась в три глотка. Говорить что-то
сейчас, когда всё еще толком не осело и стоит острой мыслью: «А правильно ли
это?» — некомфортно и страшно до трясущихся пальцев. Может статься, дружба
с Уджином, проверенная временем, запнется об этот порог.
Уджину в противоположность говорить хотелось, причем о самом
нежелательном.
— Скажи, тебе было хорошо с Минсон?
Минхо вспыхнул больше не от раздражения, а от неожиданности.
— Хорошо, но это совсем другое! — и резко отвернулся, в надежде, что до
Уджина дойдет — вопрос о Минсон вообще ни к месту.
Придавила тоска по ней — царапающая, совсем нелепая. С волейбольной
площадки вновь раздался свист. Кто-то крикнул оттуда: «Хён, ты спустишься?»
на что Уджин махнул рукой, мол, начинайте без меня.
— Прости, — он вернулся к разговору в страхе, что молчание привнесет обиду. —
Просто я пытаюсь всё верно понять.
— Не старайся — я сам ничего не понимаю, — «И чего хочу — тем более». — Когда пойму, мы ещё раз это обсудим.
223/286— Как скажешь. Не хочу давить, — появилось ложное ощущение, что на этом
тема исчерпана. Чан весь в мыле шел в их сторону, по пути взяв у какого-то
мальчугана бутылку морса. Уджин задал вопрос, на который и так знал ответ: —
Чан, он ведь не в курсе, да?
В глазах Уджина как бы читалось грустное: «Как всегда?». Если бы он сказал
что-то такое вслух, Минхо пожалел бы, что доверился ему, сбежал бы со
стадиона успокаивать оскорбленную душу. Но на следующий день обида бы
прошла, он уверен — они бы обговорили всё еще раз и что-нибудь да решили.
Вот только не будет ни следующего дня, ни следующего раза. Ни с ним, ни с
кем-либо еще. Решать нужно здесь и сейчас.
Уджин попросил глотнуть пару раз, когда Чан встал у кромки трибун.
— Секретничаете о чем-то? — у того будто чуйка какая-то. — Притаились тут в
тенечке. Не думал, что вся компашка соберется.
Действительно, подумалось Минхо, жаль, что втроем не так уж часто видимся.
Голова пошла кругом, когда до него дошло, что Чан имел в виду не только их.
Уджин удивленно спросил, мол, Джисона? Отпустили? — что-то фантастическое,
однако.
— Фантастический здесь я, — Чан зачесал пятерней кудри, красуясь. — Смог
договориться даже без мытья банок!
У Минхо нехорошо забилось сердце и уши принялись гореть. Джисон скоро будет
здесь, и что делать, если кому-то из них захочется коснуться другого прямо в
компании — вопрос конкретный. Уже сейчас в мыслях всплывали их ночные
обжимания, и Минхо беспокойно ёрзал на месте. Его метания, должно быть,
отразились на лице, потому что, когда Чан вернулся на площадку, Уджину будто
приспичило собрать комбо по неловким вопросам.
— Так вы с Джисоном еще в ссоре?
— Н-нет, — то, каким тоном это было сказано, отбило у друга всякое желание
расспрашивать подробности их «примирения».
Вместо этого он возвратился к тому, о чем хотел поинтересоваться еще в самом
начале — Как прошла встреча с отцом? Минхо кратко обрисовал ситуацию и
условия, которые вынужден был принять, чтоб в будущем гарантированно
получить помощь и семьи, и юриста. Без ругани с отцом, конечно, не обошлось.
— Знаешь, как он назвал меня? Бестолочью. Сказал, что ситуацию с Чанбином
можно было решить по-другому. Блин, это я сейчас знаю, что можно было. А
тогда? — много ли мозгов у восемнадцатилетнего? — он сделал паузу, чтоб не
сорваться на матерщину. — Ладно, плевать. Главное, что он согласился всё
уладить.
— Если так, то расскажи Чану всё. Я имею в виду вообще всё. Его это тоже
касается, будет нечестно по отношению к нему, если ты промолчишь.
— Когда всё решится — обязательно.
Этот ответ Уджину не понравился, но недовольство он не выказал, только
224/286отвернулся, нахмурившись, мол, знаем ваше «обязательно» — плавали. Его
понять можно — Минхо не только будто не доверял Чану, но и создавал
нехорошие условия, при которых и Уджин будто не доверял тоже. Они вдвоем
знали тайну и варились в ней, а их общий друг был долгое время как на отшибе.
Наверняка Чан сильно расстроится, когда Минхо откроется ему до конца. Если
откроется.
Джисон заявился с кривым от раздражения лицом. Поговорить хоть чуть-чуть,
даже подышать в сторону друг друга не получилось — Уджин быстро сцапал
Джисона медвежьими руками и потащил вглубь стадиона. Тот совсем скис,
плелся на пробежку как на казнь, стыдливо бубня под нос, что его вообще-то
ненадолго отпустили.
Слева беговая дорожка огибала волейбольную площадку, справа — Чан и его
малышня носились с мячом. Когда-то в школьные годы Минхо так же сидел на
трибунах, наблюдая за другими. Сейчас — наблюдали за ним. Джисон без
усталости закончил с Уджином круг, на повороте он поднял голову проверить,
смотрит ли Минхо на него. Убедившись, что да, смотрит при том топко и
неотрывно, улыбнулся себе, отчего его щеки пуще округлились, и побежал
дальше. До того же поворота, чтоб поднять голову снова.
Минхо не мог перестать думать о том, как бы всё получилось, учись они в одной
школе. И получилось бы? Влюбился бы Джисон в него наивного и незрелого? Или
же ему больше по душе сегодняшний Минхо — грубиян со скрытыми шипами
под кожей? Нет, эти глупые «если бы да кабы» погоды не сделают — с какой
стороны не глянь, они вдвоем из разных миров. Однако была в этой разности
своя прелесть горькая и волнующая. Драма тоже — была.
«Что-то», что приятно волнилось в груди, Минхо трудно назвать любовью и
обычной симпатией — язык не повернется. Подобное для него впервые, но так
ли важно искать этому название? — «Всё уже происходит и то, как я это назову,
ничего не поменяет». Хенджин в тот роковой день сказал, что Минхо всегда был
«таким», что об этом в курсе все, кроме него самого. Так ли его слова далеки от
правды теперь? Какая жестокая ирония — подвергаться осуждению и травле,
потому что кое-кто пустил слух об его латентной гомосексуальности, чтобы
потом спустя два года убедиться, что никакой это не слух. Минхо тяжело уронил
лицо в ладони, пропустив Джисона на повороте. Стыдно от себя, тошно от всего.
Небо уже сгустилось дымчатой синевой, когда Уджин и Джисон закончили, а Чан
дал добро малышне идти по домам. Уджин держал Минхо по правую сторону от
себя, а Джисона и Чана по левую, но не подавал вида, что делал это специально,
также как Минхо не подавал вида, что его это как-то беспокоит.
Их отвлеченный треп оборвался на перекрестке. Там Джисон остановился и
сказал, что погулять ещё он, конечно, не против, но, если сейчас он не польет
огород...
— …домашние растянут меня на дыбе, так что звиняйте, — он неловко топтался
на месте и с тихим шкрябаньем чесал уголки огрубевших локтей. Это виделось
потешным — Минхо не смог усмехнуться беззвучно. Джисон мгновенно обратил
на него свои по-мультяшному возмущенные глаза. — Чего, хён, смешно тебе?
Попробуй-ка с пятнадцатилитровкой по грядкам побегать, я посмотрю на тебя!
Минхо пожал плечами, ответил, что это не проблема, и он попробует. На это Чан
225/286рассмеялся и пожелал «огородным труженикам» удачи. Уджин только натянуто
улыбнулся — полив огорода рано или поздно закончится, а что будет потом, ему
ясно как божий день. Он еще не привык. Минхо тоже. Страшно думать, как
может отреагировать Чан.
Если бы Минхо при первой встрече с Джисоном кто-то сказал, что в недалеком
будущем он будет бегать с лейкой по участку Ханов, он бы вначале не понял, а
потом нескромно покрутил бы у виска. Но вот она, удивительная правда: он
между грядок с капустой — ноги в шлепанцах мокрые, лодыжки в земле, пока
Джисон в жаркой теплице льет четвертое ведро на огурцы. Смахивало всё на
откровенный сюр, но это даже весело. Свет горел только на кухне — там играло
радио, и высокая черноволосая Чжин-нуна, с которой когда-то работала его
мама, рылась в верхнем шкафу, пританцовывая. Джисон вполголоса попросил не
шуметь и держаться подальше от света: «Сейчас быстренько всё сделаем и
свалим беспалевно».
Под конец, когда железная бочка оказалась вычерпана подчистую, он включил
шланг, чтоб вымыться. Минхо резонно спросил, отчего они как угорелые скакали
с ведрами-лейками, если шлангом попроще будет?
— Короткий. Три метра всего, — Джисон надавил большим пальцем, и вода под
напором хлынула ему и Минхо на ноги, смывая землю. — Бабушка сказала, что
купит длинный, когда я уеду. Ну, типа, чтоб я сейчас не халтурил.
— А ты часто халтуришь?
— Да, я вообще недобросовестный, — он чуть наклонился вперед, играя
бровями, — в душе бунтарь и дебошир.
— Какая-то плохая реклама.
— А мне нужна реклама?
— Верно, — Минхо хмыкнул. — Болванам не нужна.
Он несдержанно ахнул, когда вместо ответа Джисон замочил ему бедро, вода
проткнула кожу острым холодом.
— Ай-яй, а сам-то, хен? Тоже дебошир. Я же просил быть тише!
Его громкий шепот, скачущий от беззвучного смеха, Минхо превратил в яркий
вскрик, выхватив из его рук шланг. Началось мокрое противостояние, веселая
чехарда среди цветочных клумб и леек. Подтрунивающее «Ну что, добегался?»
озвучивалось то Минхо, то Джисоном, в зависимости, кто в тот момент владел
водой. Но тут радио на кухне резко умолкло, и Чжин распахнула окно. У Минхо
что-то пережгло в голове от неожиданности — он замер как сурикат. Джисон,
ругнувшись сквозь зубы, схватил его поперек живота и кинул в кусты, закрыв
собой. На этот безбожно громкий треск веток нуна высунулась через подоконник
и крикнула Джисона по имени.
Минхо не мог и вздоха сделать, но не потому что на него всем весом давили.
Джисон целовался, с шумом втягивая воздух, смело лапая под футболкой, пока
над их укрытием скакал свет фонарика. Нуна окликнула еще раз, но уже не так
226/286уверенно. Минхо опасался, как бы его не понесло как в прошлый раз — с языка
слетит чего-нибудь, и не заметишь. Джисон, словно прочитав его мысли,
благоразумно остановился, чтоб прислушаться. Минхо тоже притаился. Земля
втыкалась ему в лопатки мелкими камешками и щепками. Благо им хватило ума
отключить воду, иначе лежали бы сейчас в луже. В чужих волосах засели листья,
он стряхнул их, но Джисон воспринял это как призыв к действию, вновь
наклонился к губам. Тут раздался долгожданный звук закрывшегося окна.
Минхо прижался теснее и шире открыл рот. Свет на кухне погас.
Они шли дворами несуразные, точно пьяные, их распирало от взаимного
желания заняться какой-нибудь ерундой. Джисон — что неудивительно — начал
первым. Развернулся к Минхо лицом и пошагал вперед спиной без страха, что
запнется, ведь обязал Минхо озвучивать каждую ямку в асфальте, каждый
камешек.
— Гляди в оба хен! От тебя зависит моя жизнь.
— Разве что твоя задница.
— А чем жизнь не задница?
— Хочешь сказать, ты хорошо живешь? — кивок. Минхо наклонился вперед,
заглядывая ему за спину. — Что-то не видно.
Джисон с нарочито рассерженным: «Офигел?» пихнул его в плечо.
Чья-то кошка шарахнулась от их хохота и сиганула в щель забора. Шарахнулся и
какой-то тучный мужик, что катил велосипед со спущенной шиной — пробубнил
себе под нос, что «опять наркоманьё зашаталось, совсем стыд потеряли». Где-то
на цепи визгливо взвыла собачонка, и Джисон посчитал своим долгом ее
перелаять. Стоит ли говорить, что после этого по всей улице поднялся
страшный вой, от которого глохли уши и появлялись отрезвляющие мысли по
типу: «Стоит прекратить, это же хулиганство». Наверное, карма думала так
же — Минхо не углядел впереди кочку, и Джисон некрасиво упал, сделав свою
«жизнь» заметно поплоще.
Заброшенная остановка встретила их непроглядной тьмой — перегорел уличный
фонарь. Минхо устало плюхнулся на лавочку, не заботясь, чисто ли там. Джисон
сел рядом и предложил подурачиться еще. Оба они были взбудоражены днем
сегодняшним и вчерашним, их эмоции нуждались в выходе. Поначалу игра в
ассоциации казалась забавной, но потом Минхо всё чаще начал замечать
определенную закономерность: он специально обходил стороной такие
неловкие слова как «симпатия», «наушники», «записка», «палатка», но Джисон
то и дело кидал на них затравки, вынуждая вспоминать синонимы. Так вполне
безобидный ряд из «фестиваль» — «сладкая вата» — «розовый» — «кисельный»
Минхо без задней мысли продолжил словом «берег».
— «Мы», — Джисон повернулся лицом в нетерпении. Его торжествующий голос
будто звучал в голове: «Теперь не отвертишься».
Он, очевидно, хотел услышать о его чувствах, ведь о своих говорил столько раз.
Но что Минхо мог на это ответить? Сейчас подобное он обсуждать не готов даже
с Уджином, а когда готов будет — Джисон уже исчезнет из его жизни, вполне
227/286статься и из мыслей тоже. Весёлость враз улетучилась, будто не бывало, ночь
выдохлась, сделалась невыносимой. Молчаливое ожидание в чужом лице —
давящим.
Джисон поднялся на ноги, когда понял, что ловить нечего.
— Какая-то глупая игра, да? — сказал он. Минхо не стал на это отмалчиваться,
немного раздражённо ответил, что да, глупая. Очень. — Я не должен был так
делать. Но ты разрешаешь мне себя целовать, и я подумал, что…
— Тебе нужно прекратить думать. Как видишь, ни к чему хорошему это не
приводит.
— Ну, а тебе, хён, — он специально выделил это слово, — укоротить свой едкий
язык и пойти на…
— Ладно, прости, — Минхо примирительно поднял руки — вот только обид не
хватало. — Куда хочешь, пойду, только давай не будем выяснять, почему я
отвечаю на твои поцелуи, а не бью в морду, как по канону положено.
Джисон немного постоял-помолчал, качнулся с пятки на носок и сел обратно.
— Ей-богу, лучше б бил.
В ответ Минхо грустно улыбнулся и потянулся к его лицу. Тогда он подумал, что
кусаче-нетерпеливо целоваться не абы где, а именно на заброшенной
автобусной остановке — какой-то максимально тошнотный, никуда негодный
символизм. Была уверенность, что Джисон подобное так же не оценит, когда
Минхо, наконец, найдет в себе смелость сказать, что завтра уезжает.
Примечание к части
Как видите, по части загонов Минхо не переплюнет даже многострадальный
Джисон.
Куплет, что используется в самом начале, из песни polnalybvi - Лишь бы не
снилось.
Да, мы медленно, но верно идем к концу, но о том, как скоро я допишу этот
фанфик, ничего говорить не буду, потому что сама не знаю.
Знаю только, что в ближайшие 2 месяца проды, к сожалению, не будет, потому
что я скоро уезжаю к тете в деревню, а это отсутствие интернета и вообще
какой-либо связи с внешним миром. Опять же, не могу обещать, что как в
прошлый раз забацаю две главы за раз - дай бог, сил хватит на одну хаха
Большое спасибо за поддержку и за то, что ждете меня :з
228/286
