♟️Очень плохие короли♟️

14. Джексон

Я вдыхаю дым сигары. Мой перстень  отражает мерцающий свет фонарей на лужайке и ослепительные вечерние платья разгоряченных студенток, прогуливающихся по саду.
Опираясь предплечьями на балюстраду балкона, я наблюдаю за каждым подъезжающим спортивным автомобилем.
– Могу я сделать что-нибудь еще для тебя, Джекс? - спрашивает какая-то сучка, которая только что отсосала мне, впиваясь своими длинными ногтями в мою рубашку от Givenchy.
– Исчезни.
Она смотрит на меня так, словно это совершенно немыслимо, чтобы я требовал от нее подобное, и отпускает меня с театральным возгласом. Ее шаги гулко разносятся по полу, когда она выходит из моей спальни.
Она тоже не смогла помешать мне думать о тебе, так что она бесполезна.
Это не совсем моя спальня. Я почти не бываю здесь один. Если не Сильвиан дремлет на диване, то Зейн, который часто слишком обкуренный, чтобы найти свою комнату после учёбы. Раньше я водил девушек из кампуса в постель, но эта привычка исчерпалась.
Я знаю, что могу заполучить любую из них, и мне надоело это выяснять.
Мне не хватает вызова.
Игры.
Даже если это просто обычная игра между женщиной и мужчиной, в кошки-мышки, победа или поражение. Даже если бы я относился к каждой из этих гребаных студенток как к дерьму, они все равно позволили бы мне вдуть им. А я отношусь к ним, как к дерьму. Ко всем. Я мудак, гребаный придурок, каждое мое слово - ложь, а они все равно позволяют мне их трахать.
Каждая гребаная сука. Но не ты, верно?
– Кого ты ждешь?
Рис прислоняется к балюстраде рядом со мной и смотрит на подъехавший "Роллс-Ройс".
Я делаю глоток и окидываю взглядом одного из пешек, прогуливающихся под нами. Некоторые из них настолько глупы, что даже не осознают, как сильно я их ненавижу.
– О, я могу точно сказать, кого именно.
Сильвиан присоединяется ко мне с другой стороны и закуривает сигарету.
– Рост около метр семьдесят, довольно большие сиськи, задница как футбольный мяч, постоянно носит хвостик? - спрашивает Зейн. Он стоит рядом с Сильвианом, надев одну из наших масок и держа в руках бутылку виски, из которой я только что налил себе.
Ромео, также в маске, появляется рядом с Рисом.
– Да, я знаю, кого ты имеешь в виду.
– Вы, ребята, как всегда, лучше всех знаете мои фантазии.
Я выпрямляюсь и опираюсь руками на перила. Подо мной простирается мое королевство. Весь этот чертов университет лежит у моих ног.
– Но я не жду нашей Доул конкретно. Я жду, когда начнется игра.
Наша игра.
Наша больная, извращенная, весьма гениальная игра.
Та, что увенчала меня.
С помощью которой я все контролирую.
Я и люди рядом со мной.
Когда подъезжает черный лимузин, я понимаю, что это должен быть тот самый, с Амабелль. Остальные девушки уже в доме. Каждую из них забрали лично, несмотря на то, что наш дом братства находится менее чем в миле от кампуса. Никто не приходит пешком. Когда еще у студентов будет шанс продемонстрировать свои тачки стоимостью в миллион долларов?
Дверь машины открывается, и мы выжидательно молчим.
Каждый из моих королей так же облажался, как и я, и не может дождаться, когда это дерьмо начнется по-настоящему. Уверен, Амабелль не хотела этого, но момент, когда она ставит свои стройные ноги на бордюр в туфлях на высоком каблуке, можно назвать кинематографиченским.
Ты прекрасна.
В этом твоя проблема.
Помимо сильного духа, некоторых действительно забавных реплик и твоего чертовски аппетитного рта, ты, прежде всего, красива.
Кончик твоего носа прекрасен, как и твои румяные щеки, твои постоянные попытки спрятаться от чужих взглядов. Но ты затмеваешь всех. Как будто никто другой не был так реален, как ты.
Во мне возникает нечто, что я редко испытывал и что лучше всего описать словом "очарованный". Я не из тех, кого можно "очаровать", особенно жалкими шлюхами, которых кормит фонд моего отца, но она... другая.
Амабелль выпрямляется во весь рост, неуверенно смотрит в сторону дома и позволяет легкой ткани, обернутой вокруг бедер, спадать вниз. Харпер проделала огромную работу, превратив нашу маленькую Доул в лебедя.
Черты ее миленького личика теперь подчеркнуты.
Ее длинные волосы ниспадают ей на плечи, прилегая к открытому декольте.
Если раньше ее можно было трахнуть, то теперь она кажется слишком драгоценной, чтобы просто трахнуть.
Конечно, Харпер не смогла помешать Амабелль прийти. Ни одна из стипендиаток никогда не позволяла себе отказаться от тысячи долларов, которые они получают на нашей вечеринке. Вероятно, Харпер хотела, чтобы Амабелль сопровождала ее. Я не помню ни одной вечеринки прошлого года, на которой бы Харпер не присутствовала. И если она действительно порвала с Клариссой, ей нужен кто-то другой, чтобы сыграть ее подругу, верно?
Дочь главного судьи Верховного суда выходит из машины вслед за Амабелль, но я не замечаю ее.
Мой взгляд прикован к маленькой принцессе, которая еще не знает, что её ждет.
Ты вызвала всеобщий интерес, Белль. Ты упрямая, волевая и способная бросить вызов смерти. Это было уже опасно, когда Сильвиан подошел к тебе ближе, чем на милю. И Рису, похоже, ты тоже приглянулась.
Но возбуждать мой интерес смертельно опасно, Белль.
Смертельно.
Ее взгляд метался по лужайке перед домом нашего братства. Дворца, скорее. В главном здании есть два боковых крыла и двадцать комнат, размером с номера любого отеля. Отдельные группы образовались на лужайке перед колоннами крыльца. И нет никого, кто бы не смотрел в ее сторону. Смотрел на нее так же, как и мы.
Смущенная этим, Амабелль направляется к дому.
Приятно наблюдать, как кровь приливает к твоим щекам. Это то, что так привлекает в тебе Сильвиана? Он зависим от колотящегося сердца. Пристрастился к твоему уваленному пульсу.
И редко когда мне не нравится то же, что и ему.
Я снова делаю глубокую затяжку и выпускаю дым изо рта.
– Итак, - начинает Рис. – Кто-нибудь уже принял решение?
– Я возьму Рэйчел.
Зейн подносит бутылку к губам и позволяет виски стечь ему в горло.
– С ней я, по крайней мере, не рискую, что она прочтет мне свою феминистскую брошюру.
Рис поднимает бровь. Он, кажется, не в восторге. Ни по поводу того, что Зейн хочет выбрать Рэйчел, ни о его ехидном замечании в адрес Амабелль.
Я стараюсь не обращать внимания на возбуждение, которое возникает во мне, когда я продолжаю наблюдать за Амабелль. Робкими шагами она следует за бойкой Харпер, и, кажется, с каждой секундой ей все меньше хочется входить в дом.
Правильно, именно так. Твои инстинкты хорошо контролируют тебя.
Но сможешь ли ты сопротивляться?
Ее взгляд скользит по большому знаку альфы комплекса, обрамленному львом, и внезапно падает на нас. Она колеблется. Застывает. Возможно, размышляет, стоит ли ей повернуть назад.
Я поднимаю за нее тост и улыбаюсь.
И в тот момент, когда она не может ничего сделать, кроме как стоять и отвечать мне взаимностью, разрываясь между чувствами, переполняющими ее лицо, я знаю, что хочу ее.
Я хочу ее так сильно, как никого до нее.
Я хочу держать ее шею в своей руке.
Ощутить вкус ее тяжелого дыхания.
Я хочу, чтобы она лежала подо мной и умоляла.
Я хочу слышать, как ты умоляешь, Белль.
Твои слезы должны умолять меня не останавливаться.
Это очень отличается от всех остальных.
Это хуже.
Глубже.
Сильнее.
Харпер замечает, что Амабелль больше нет позади нее, возвращается и хватает ее за руку. Она тоже смотрит на нас, гримасничает и тянет Амабелль за собой.
Мне кажется, я знаю, откуда во мне эта буря. В твоих глазах есть блеск, который предназначен для всех нас. Ты не просто хочешь одного из нас. Ты хочешь нас. Хочешь вкусить объединенную мощь королей. Чувствовать. Страдать. Это ведь правда, не так ли? Ты не могла принять решение.
Даже если тебе приставят к голове пистолет.
Во всяком случае, пока не сейчас.
Мне все становится безразлично. Гребаная игра и гребаные правила. Между нами есть нечто большее. Больше влечения, чем я когда-либо смел надеяться. Мысль о том, чтобы выгнать всех пешек из моего дома, чтобы мы могли посвятить себя единственной настоящей леди, воодушевляет меня. Неизмеримо.
– Хорошо, хорошо, - говорит Зейн, вертя бутылку в руке. – Вы будете бороться за то, кто ее получит.
Я закатываю глаза.
– Что?
– Она всем вам нравится, Джекс, - говорит он, пожимая плечами. – Она - жалкая шлюха из трущоб, но вы смотрите на нее так, как будто она дочь принцессы Дианы. Мне подготовить жребий?
Мое левое веко дергается. Почему меня беспокоит, когда он называет тебя шлюхой? Хочу ли я, чтобы только я мог тебя так называть?
– В этом году никто из нас не использует ее как шахматную фигуру.
Сильвиан отталкивается от балюстрады и прислоняется к старомодному стеклу двери моего патио. Руки в карманах, снова держит дистанцию. Могу ли я предположить, что будет дальше? Догадываюсь, и почему-то мне стало любопытно.
Еще любопытнее, чем раньше.
Было бы чертовски скучно играть с тобой в ту же игру, что и со всеми остальными.
Представь, что мы будем толкать тебя по шахматной доске, теперь, когда Харпер все тебе рассказала, и ты точно знаешь, что происходит.
Где тут веселье?
Где тайна?
– Зейн прав,- говорит Сильвиан.
Рис усмехается.
– Я когда-нибудь слышал, чтобы ты говорил что-нибудь подобное? - спрашивает он Сильвиан. – Ты признаешь, что Зейн прав из всех людей?
– Жребий нам не поможет, потому что мы знаем, что в любом случае у Мэйбл есть наибольший потенциал. Кто бы ни получил ее в качестве дамы, он победит. Мы согласны с этим, не так ли?
Зейн поднимает бровь, но мы, остальные, соглашаемся с ним.
Ты сильная, Белль. Сильнее, чем все остальные. Если бы за тобой стоял хоть один король, ты могла бы уничтожить мир.
Все остальные сучки в твоем общежитии в один миг сдались бы, если бы четыре из пяти Королей ополчились на них. Но не ты.
Мы это знаем.
И Сильвиан тоже это знает.
– У меня есть идея получше,- говорит он.
– Идея, как сделать наше спари еще интереснее? - спрашиваю я заинтересованно. Меня все не терпится узнать, кого ты выберешь.
– Да.
Сильвиан прикуривает очередную сигарету и в его глазах пляшут искорки. Я узнаю в нем себя, свою вторую половину, монстра, которого трудно контролировать.
– Наша ставка больше не сработает, если мы снова будем играть в шахматы со стипендиатками. Даже если Ромео получит Мэйбл в качестве фигуры, она слишком много знает.
– Так что ты предлагаешь? - критически спрашивает Зейн.
Сильвиан делает глубокую затяжку и позволяет струйкам дыма окутать его лицо.
– В этом году мы не будем играть в шахматы.
– Но во что? - спрашиваю я.
– Мы открываем арену.
Когда он смотрит мне в глаза, и уголки его рта растягиваются в дьявольской улыбке, я понимаю, что он задумал что-то гениальное.
Но действительно ли правила созданы для нас?
Или для тебя, Белль?