Я в долгу не останусь

22. Кащей

Оля

Что я чувствовала в тот самый момент, когда Кащей мне рассказывал всю правду о Валере? Обиду, разочарование, ненависть? Я и сама, если честно, не знала, что именно я испытывала. Боль? Возможно. Мерзко было, противно, хотела уши закрыть, убежать. Но я продолжала сидеть с мужчиной, стараясь не подавать виду, что в душе что-то происходило. Хотелось ли мне верить в то, что говорил кучерявый? Нет. Хотелось ли закрыть рот парню, сидящему напротив? Да. Я пыталась сфокусировать свой взгляд на чем-либо, пыталась подавить нарастающую истерику.

Я смотрела в свой бокал, не в силах поднять взгляд на бывшего лидера универсама. Он что-то говорил, повышал тон, потом вспоминал, где мы находимся и вновь начинал говорить тише, чтобы никто нас не слышал. Зачем он мне это рассказал? Для чего? Чтобы посмеяться надо мной, глупой и доверчивой? Или... Ему было не плевать на то, что мою честь почти опорочили?

Теперь я понимала Марата, который так странно ко мне относился. Я была ему противна, потому что он думал, что я использованная. Видела я это отвращение в его глазах и не понимала, что к чему. А ведь его понять можно было... Сам Туркин отшил его девушку, распустил слухи, запретил ему видеться с девушкой, которую изнасиловали. Я осушила бокал вина полностью, облизала губы и посмотрела на Кащея. Его зеленые глаза внимательно смотрели на меня, следили за мной.

— Это все? — устало спросила я, отодвигая блюдо от себя подальше. Мне хотелось домой. Хотелось улечься в кровать, накрыться одеялом и больше никогда не выходить в люди. Хотелось забыть об этих днях, как о страшном сне после пробуждения. Хотелось рвать на себе волосы, бить себя по щекам, тыкать в отражение свое в зеркале и орать: «дура». Я дура, потому что решилась дать шанс Валере, с которым у нас ничего и никогда не должно было быть. Отец был прав, отгоняя его от меня, Валера не принёс бы в мою жизнь никакой радости.

— Ну что ты, царевна, — Кащей поправил ворот своей черной рубашки, будто ему стало очень жарко и душно. Сверкнул своими зелеными глазами, попытался подбодрить улыбкой. Но мне было тошно от всего происходящего и от самой себя, — и так же было понятно, что он у тебя мразь последняя, — я губы сжала в тонкую линию, глаза прикрыла. Попыталась глубоко дышать, чтобы не заплакать. Не хотела выглядеть жалкой. И ведь не зря я чувствовала, что у нас с Валерой не будет все гладко и хорошо. Как знала.