«Тачдаун» Сола Рэйн

Глава 20. Хантер

– Святые котики, как же тебе идет этот образ! – всхлипывает Макэйо, прикладывая пальцы к большим темным губам. – Это платье буквально окутывает тебя женственностью, чувственностью, сексом…
– Я в нем похожа на стриптизершу, которая выпрыгивает из торта, – бормочу я себе под нос, застегивая в ушах длинные висячие сережки из белого золота, которые мама взяла в аренду. – Декольте порнозвезды и гигантский бант на талии. И кто только додумался до этого «великолепия»?
– Каролина Эррера, – сообщает мама, глядя на меня с таким видом, будто мои слова нанесли ей личную обиду. – Которая, в отличие от тебя, знает толк в стиле. Ты хоть представляешь, сколько стоит это платье?
– Надеюсь, гораздо меньше, чем нам заплатит этот безвкусный уродливый старикан, – отвечаю я, разглядывая себя в напольное зеркало гостиной.
На моем лице слишком много косметики, но вынуждена признать: Макэйо поработал на славу. На глазах безупречно ровные черные стрелки в сочетании с сияющими нюдовыми тенями и несколькими слоями туши на ресницах, а на губах бледно-розовый блеск в оттенке «невинная вагина» или «заткнись, его деньги здесь не при чем!». Я выгляжу как Барби. От настоящей Хантер не осталось и следа. И это меня полностью устраивает. В чужом образе гораздо легче притворяться.
– Стивен – очень красивый мужчина, – возражает Руби. – И он вовсе не старый.
– Тогда, что с ним не так? – Я качаю головой, и прямые волосы, стянутые в тугой высокий хвост, хлещут меня по открытой спине. – Почему красивый успешный миллионер пользуется услугами эскорт-агентств? Он гей? Импотент?
– Автобизнесмен, – отвечает Мак так, будто это все объясняет.
Я сдвигаю брови.
– И что с того? Я же не хостес, срывающая покрывало с новых тачек, а его домашний прием – не автовыставка.
– Ты – олицетворение его успеха, милочка, – воркует Макэйо, порхая кисточкой с мерцающей пудрой по моему лицу. Он вынужден делать это, стоя на носочках, потому что на убийственной шпильке я выше его на полторы головы. – Глядя на тебя, хочется купить не только машину, с которой ты ассоциируешься, но и согласиться на любую сделку, подписать любую бумажку… Никто так не привлекает внимание к автоиндустрии, как красивые девушки. Руби, ты согласна со мной?
– Всегда, мой сладкий, – отвечает мама, проверяя свой телефон. – Кстати, машина уже ждет. Повторим правила, Хантер?
– Нет, – вздыхаю я.
Руби на свой обычный манер игнорирует меня.
– Итак, в разговорах об искусстве ссылайся на любовь к постмодернизму, в нем все равно никто не разбирается. В разговорах о кино: на работы Райана Куглера[60], – он черный, сейчас это всех заводит. Если речь зайдет о путешествиях…
– То я расскажу им слезливую историю о своей несуществующей аэрофобии.
– Литература?
– Последняя книга из списка Риз Уизерспун, которую ты пересказала мне этим утром.
– Ее название?
– «На Крыше», Маргарет Уилкерсон Секстон.
Она поднимает ладонь, я отбиваю.
– Это очень серьезный клиент, Хантер. – Руби строго смотрит на меня. – Любая твоя ошибка, даже самая незначительная, может стоить нам хренову кучу денег. Поэтому, пожалуйста, строго придерживайся всех инструкций.
– И ради всего святого, никаких разговоров о серийных маньяках, крови и убийствах, – умоляет Мак, складывая руки в молитве.
– Вы даже не представляете себе, как эта тема всех взбодрит.
– Хантер! – одновременно восклицают Мак и мама.
– Шутка! Хе-хе, – подмигиваю я, направляясь к входной двери.
Руби идет следом, шепотом обращаясь к Макэйо:
– Тебе не кажется, что она сегодня какая-то подозрительно милая?
– Может, влюбилась? – предполагает розововолосый гаваец.
Я опускаю голову, чтобы спрятать улыбку, и выхожу на улицу.
Сильный ветер тут же ныряет под короткий подол моего платья и надувает его бутоном черного тюльпана. В воздухе пахнет озоном, плотные облака стремительно движутся по мрачному вечернему небу. Похоже, надвигается шторм. В октябре в Майами они не редкость.
– Эй, а если разговор зайдет о музыке? – кричит с крыльца Руби, когда я уже приближаюсь к машине.
– Тогда я сыграю им хэви-метал! – весело отвечаю я, разворачиваясь к ней, после чего приподнимаю одну ногу, сгибаю вторую и имитирую игру на электрогитаре, тряся головой.
Руби с Маком переглядываются, а затем как по команде возводят глаза к небу.
– Вовсе не обязательно привозить ее назад, – обращается мама к водителю, ожидающему у распахнутой задней дверцы.
Низкий седовласый мужчина, которому на вид едва ли перевалило за сорок, никак не реагирует на ее шутку. Он молча открывает пассажирскую дверцу роскошного черного автомобиля и с каменным лицом ждет, пока я заберусь на заднее сиденье.
Как только машина трогается с места, в клатче вибрирует телефон. Достаю его и открываю мессенджер.
Квотерхрен: Потри экран монеткой, если хочешь стереть эти дурацкие брюки.
К тексту прилагается фото самой аппетитной задницы в Соединенных Штатах, которая затянута в черную брючную ткань.
Чейз в деловом костюме – эта картина моментально возбуждает меня.
Интересно, по какому поводу он так принарядился и, что еще важнее, – для кого?
Я почти физически ощущаю, как во мне поднимается волна иррациональной ревности. Вода в ней такая же мутная, как и мои мысли. Не понимаю, что со мной творится. Прежде я никогда не испытывала подобных чувств.
С Чейзом я словно начинаю заново узнавать себя. То, как он смотрит на меня: будто сомневается в моем существовании, будто я уникальная, особенная. Идеальная. Как называет меня ангелом, – одним лишь словом моментально усмиряя всех моих внутренних демонов. То ощущение безопасности, которое всегда обеспечивают его крепкие медвежьи объятия… Все это вызывает зависимость.
Ради бога, сегодня в моем плейлисте впервые в жизни появилась Тейлор Свифт, а вместо того, чтобы посмотреть новый мини-сериал про Джефри Даммера[61], я включила на Нетфликс какую-то сопливую мелодраму про морского пехотинца и даже всплакнула в конце. Это похоже на какую-то опасную болезнь. Я чувствую себя иначе, даже когда просто думаю о Каннинге. Более… счастливой что ли.
И конечно, меня пугает то, что уровень моего счастья внезапно стал зависеть от другого человека. Люди ненадежны.
Немного поразмыслив, я решаю ничего не спрашивать у Чейза. Захочет – сам расскажет, по какому случаю надел деловой костюм и с кем он там без меня проводит время. Вместо этого я поворачиваюсь на сиденье и вытягиваю в сторону ноги, чтобы сделать для Каннинга фото его любимой части моего тела, когда слышу недовольный голос водителя:
– На частном приеме никаких телефонов.
Наши глаза встречаются в зеркале заднего вида, и по позвоночнику пробегает озноб. Какой же жуткий взгляд у этого типа. Немигающий, холодный и стеклянный, как у трупа.
– Я знаю правила, – с ноткой раздражения в голосе отвечаю я.
– В машине тоже запрещена фото и видеосъемка.
– Серьезно? Это что, объект, находящийся под охраной государства?
– Пожалуйста, мисс, переведите телефон в беззвучный режим и спрячьте его в сумочку, – произносит он металлическим голосом.
– Да чтоб тебя, – раздраженно бормочу я, засовывая мобильник обратно в клатч.
Некоторое время мы едем в полной тишине, пока инспектор Гаджет снова не решает ее нарушить:
– Вы из какого агентства?
– Из похоронного, – не скрывая злости, отвечаю я, разглядывая красочные фасады домов кубинского квартала Майами, на многих из которых запечатлены живописные граффити.
– Дерзкая и красивая – взрывоопасная смесь.
Я перевожу недоуменный взгляд на зеркало заднего вида, откуда на меня таращится пара серо-голубых, почти прозрачных глаз.
– Взрывоопасная смесь – это смесь воздуха и водорода. Повторите школьную программу по химии. Наличие элементарных знаний хоть немного компенсирует ваши убогие навыки флирта.
В ответ раздается короткий каркающий смех, и весь оставшийся путь мы проводим в полном молчании.
Наконец автомобиль въезжает на охраняемую территорию Бискейн-Пойнт, в Майами-Бич, и останавливается перед парадным входом белоснежного двухэтажного особняка. Какой-то незнакомый мужчина, судя по всему, сам Стивен, открывает для меня дверь машины и любезно предлагает свою помощь. Я берусь за предложенную руку и ступаю на красную ковровую дорожку, словно приехала на церемонию вручения премии «Оскар».
Пока водитель обменивается короткими фразами со Стивеном, я бегло оглядываю его.
На мужчине дорогой черный костюм, прекрасно облегающий крепкую фигуру, белая шелковая рубашка, расстегнутая на две верхние пуговицы, и кожаные броги с W-образными швами на мысках. Он высокий, широкоплечий, с темными, растрепанными ветром волосами и добрыми карими глазами. Черная голливудская борода и укороченные виски, которые немного серебрит седина, добавляют его образу банкира с Уолл-стрит необходимую нотку бунтарства.
Когда Стивен поворачивается ко мне лицом, у меня возникает такое чувство, будто раньше я его уже видела.
– Хантер. – Он кивает головой в знак вежливого приветствия, и я выдаю ему заготовленную улыбочку, пристально вглядываясь в немолодое, но довольно привлекательное лицо.
– Мистер… – Я осекаюсь. Руби никогда не называет мне фамилию клиента, чтобы я не путалась при посторонних и сразу обращалась к нему по имени. – Стивен.
– Или просто Стив. – Он кладет руку мне на талию, и мы направляемся к настежь распахнутым парадным дверям. – В жизни ты выглядишь еще лучше, чем на фотографиях.
Я хмурю брови.
На каких фотографиях?
В фойе мы проходим мимо приветствующего нас швейцара который, выглядит так, будто вышел из сериала «Бриджертоны», пересекаем холл и входим в главный зал. Со второго этажа свешивается массивная хрустальная люстра, озаряющая гладкий мраморный пол. На стенах в тяжелых золоченых рамах висят картины, изображающие сцены исторических сражений. Из панорамного окна, расположенного напротив пустого каменного камина, открывается вид на залив Бискейн и сверкающий огнями горизонт ночного Майами. В воздухе витает смесь дорогих духов, дыма сигар и аппетитной еды. В углу струнное трио – две скрипки и виолончель, исполняет музыку Бетховена. Гостей пока немного, всего несколько не очень молодых пар, но вечер только начинается.
Официант с подносом шампанского предлагает мне бокал, и я с благодарностью его принимаю. По контракту мне разрешено выпить всего один бокал за вечер, что делает это мероприятие отстойным с первых же его минут.
Следующие два часа мы со Стивеном проводим в разговорах с его дружками и партнерами по бизнесу, которые прибывают один за другим, словно кто-то печатает их на 3D-принтере у входа. Потому что все они выглядят и ведут себя почти одинаково.
Как правило, это высокомерные немолодые мужчины в идеально сшитых дорогих костюмах, и их переделанные, обвешанные драгоценностями спутницы. Та самая господствующая элита, достигшая вершины пищевой цепочки, которая считает пластиковым мусором всех, кто находится за пределами их социального круга. Это читается буквально во всем: в их мимике и жестах, в осанке и походке, в картонных эмоциях и пафосном, фальшивом смехе.
Несмотря на всю мою внешнюю невозмутимость, внутри я напряжена, как натянутый лук. И дело вовсе не в кучке богатеньких ублюдков. Всему виной гребаная ладонь Стива, которая в какой-то момент опустилась гораздо ниже моей талии и с тех пор не поднимается ни на дюйм. А я даже не могу сделать ему замечание, потому что мы ни на секунду не остаемся наедине.
Кроме того, чем дольше я смотрю на Стивена, тем настойчивее становится ощущение дежавю. Я определенно его где-то видела. Но где?
– Почему ты так напряжена? – спрашивает он, когда впервые за вечер рядом с нами никого нет.
– Поднимите руку выше, и я расслаблюсь.
Стивен моментально выполняет мою просьбу, и смущенная улыбка задирает уголки его небольших губ. Я с облегчением выдыхаю и тут же морщусь.
– Простите. Это было не слишком вежливо.
– Нет, это ты меня прости, Хантер. Рядом с такой красивой девушкой очень легко потерять голову, а вместе с ней и контроль над своими руками. Этого больше не повторится. Даю слово.
Его слова звучат искренне.
Я киваю и чувствую, что действительно понемногу расслабляюсь.
– Если вы позволите мне второй бокал шампанского, то, так уж и быть, я не буду требовать с вас компенсацию морального вреда.
Стивен запрокидывает голову и смеется. Его смех такой настоящий и заразительный, что я не выдерживаю и присоединяюсь к нему.
– Хорошо, но только при одном условии.
Я настораживаюсь.
– При каком?
– Сначала ты должна что-нибудь съесть.
Его почти отцовская забота вызывает у меня неподдельную улыбку.
– Ладно. – Пожимаю плечами.
– Вот и чудненько! Наша кухарка Берта приготовила изумит… – Он осекается на полуслове и застывает с открытым ртом, глядя куда-то позади меня. – Сынок?
Я поворачиваюсь. И у меня перехватывает дыхание.
В нескольких шагах от нас стоит Чейз.