Адриан
Я влюбился в Таисию Громову, когда мне было тринадцать лет.
Сейчас мне тридцать, и я люблю эту девушку.
Разница заключается лишь в том, что теперь я знаю наверняка, что это взаимно.
А моя одержимость и безграничная любовь размером с целую вселенную зашла настолько далеко, что я рассматриваю Таисию в роли своей жены и матери моих детей.
Что правильно, потому что больше я её не отпущу. Трех лет разлуки было вполне достаточно, чтобы сойти с ума и вернуть разум только для того, чтобы заполучить её обратно.
Она — причина моего существования, и это удивительно, — во что я превращаюсь без девушки, которая прямо сейчас идет со мной рука об руку по яблоневому саду у нашего особняка.
— Спасибо тебе, — вдруг произносит Таисия. — Я была так счастлива, что совсем забыла о благодарности. Ты сделал по-настоящему доброе дело, Адриан.
Мои губы расплываются в довольной улыбке, и я беру её за руку.
— Забавно звучит.
— Что именно?
— «Ты сделал по-настоящему доброе дело, Адриан» — я повторяю её слова. — Я не добрый.
— Предпочитаешь считать себя злодеем? — Таисия щурится от солнца, но это не мешает ей смотреть на меня не морочь мне голову взглядом.
— Я и есть злодей.
Из неё вырывается смешок.
— Поэтому ты приютил целое семейство, нашёл им работу и оплачиваешь лечение их сына?
Я закатываю глаза.
— Джойс и это тебе рассказала.
— За что я её очень благодарна, иначе бы точно думала, что ты злой.
— Я злой.
— А вот и нет, дорогой.
— Да.
Она останавливается на месте, принимая позу руки в боки.
— Нет, Адриан.
Я приближаюсь к её лицу, мой голос затихает, когда я произношу:
— Да, Таисия, — а затем я подхватываю её на руки и бегу вперёд по тропинке к дому.
— Что ты делаешь? — девушка смеется, её тело бьется об мое плечо, когда я бегу, от того, насколько она легкая. — Отпусти меня!
— Что говоришь? Тут так шумно, я ничего не слышу, — и как раз в этот момент позади особняка раздается шум газонокосилки.
Спасибо тебе, Реджинальд.
Так я добегаю до входной двери дома и ставлю её на ноги. Таисия пошатывается от легкого головокружения, поэтому я беру её за руку, помогая сохранять равновесие.
Она крепко держится за меня, но не прерывает зрительного контакта. Я вглядываюсь в её нефритовые зелёные глаза, не пытаясь скрыть улыбку на своем лице.
Поверить не могу, что совсем недавно Таисия носила линзы. Её настоящие глаза, не скрывающие за собой никакой лжи и боли, хранили в себе особенную значимость.
Я любил в них смотреть, никогда не признавался в этом себе, но сейчас осознаю, что всегда любил.
— Что ты так смотришь? — с вызовом произносит она, от чего я непроизвольно приподнимаю бровь.
— Нельзя?
Девушка старается сохранить серьезное выражение лица, но, когда её плечи опускаются, я понимаю, что она сдается. На её лице появляется яркая улыбка, её мягкие ладони вновь находят мои шершавые, и она дотрагивается до них с особой нежностью, присущей только ей.
Я борюсь с желанием прикрыть глаза, преодолевая непривычный страх потери.
Что, если, когда я закрою их, она исчезнет?
— Не исчезай, — не отрывая взгляда от её лица, произношу я.
Она сжимает мои руки в своих.
Нежно.
— Не исчезну.
Это было обещание? Потому что, если нет, я потребую его.
Потому что, если исчезнет она, от меня ничего не останется.
Так или иначе, фарфор не остается прежним, когда ты разбиваешь его, а после пытаешься склеить.
