Кровь и мёд

В конце концов осталось только одиночество

❞

Апрель.

Джисону пришлось вернуться в учебный строй и грызть гранит науки без особого голода и прежнего энтузиазма. И повлиял на это разговор с директрисой.

Раньше Хан не понимал, почему эту спокойную женщину многие живущие здесь называют ведьмой или горгульей. А когда она взялась его не просто отчитывать за пропуски, но и оскорблять стальным голосом, тогда до него дошло. Директриса с порога высказала своё разочарование в резкой перемене подростка и пригрозила ему «клеткой» за непослушание. Вдобавок предрекла нищенское существование отброса, если Хан не возьмётся за ум. Она не думала кричать и плескать эмоциями. Нет. Женщина била статистикой, что такие сорняки, которые тут содержатся, должны носом землю рыть и грязь глотать, чтобы кем-то стать, иначе они будут затоптаны и раздавлены.

Речь была ни капли не воодушевляющей и нифига не ободряющей. Выходил Джисон из кабинета с одной мыслью, что больше он сюда ни ногой. Зато на уроки ходить стал, чтобы и правда чего-то достичь. Пусть хотя бы и листа с хорошими баллами для начала.

Но вернувшись в учебный корпус, Джисон, себе не изменяя, возвращаться на уроки любимой некогда литературы не стал. Отсиживался у Хвана в уголке на последнем этаже, читал то, что должны были читать его одноклассники, или просто пялился бездумно в окно в ожидании звонков на переменку и следующий урок. Всё было не так. Отношения с Хёнджином тоже стали не такими. Парни вроде и продолжали дружить, но будто дружили врагами. Сынмин тоже переменился, и совсем не в лучшую сторону. Он стал напоминать самого Хвана, словно душами с ним поменялся. Всё чаще всегда тихий и стеснительный Сынмин стал колко шутить, иногда неуместно дерзить, а порой и обманывать. Такую перемену заметить было проще-простого. Наверное, потому что и сам Хан изменился. Он больше не искал ни в ком поддержки, отстранился и закрылся насовсем. Нельзя сказать, что он вдруг повзрослел или поумнел, и поэтому просто не мог найти общего языка со своими друзьями. Было что-то другое, не до конца ясное, но жутко колючее.

Одна переменная осталась такой, какая есть — посиделки после отбоя с Чаном, во время которых Хан выкуривал по две сигареты, смеясь про себя, что теперь уж точно с таким испоганенным здоровьем ему великим танцором не стать, да и о хореографии можно забыть.