The One

Пролог

Октябрь 2012

"Love is a vampire's greatest weakness,
and we are not weak, Elijah.
We do not feel, and we do not care."
Klaus, The Vampire Diaries

«Любовь – самая большая слабость вампиров,
А мы не слабы, Элайджа.
Мы не чувствуем, нам все равно».
Клаус Майклсон

Она медленно передвигалась по комнате, слегка ссутулившись и очень тяжело дыша. В ней угасала жизнь – капля за каплей покидала ее тело, подобно солнцу, прятавшемуся на ночь за горизонт. Отличие лишь в том, что рассвет для нее не наступит.
Он понимал, почему она отослала всех из дома, в том числе и его, но он остался в кресле с альбомом на своих коленях и карандашом в руке. Она никогда не сможет его прогнать, он никуда не уйдет.
Оглядевшись, она улыбнулась одной единственной картине – матери с ребенком на коленях. Своей простотой и лучистым счастьем, миром и спокойствием композиция напоминала икону с изображением Божьей матери и младенца Иисуса. Единственная картина, для которой он использовал светлые и добрые цвета, в которую вложил ощущение домашнего уюта и любви. Среди мрачных и одиноких шедевров притаился тонкий луч света.
Единственный раз, когда ему удалось запечатлеть счастье в подобном рисунке.
Пошатнувшись около мольберта, она тут же ощутила его руки. Он медленно отнес ее к дивану, но не посмел выпустить из своих объятий. Подняв глаза, она не смогла противиться слезам. Отрешенность, обреченность и боль была написана на лице ее любимого, в притворной смеси злости и страха. Ее рука мягко легла на его щеку, заставляя посмотреть на нее.
- Никлаус, - проговорила она обветренными губами.
Молодая женщина умирала с каждой секундой, и бессмертному существу это было отвратительно и болезненно сознавать. Рассматривая ее, Майклсон видел неровные шрамы на ее шее, знал о шрамах на ее груди, напротив сердца. Это он оставил их своими когтями, когда прогнал ее.
На теле вампира или гибрида нет шрамов. Они исцеляются, напоминая только линией крови о своем недавнем существовании. На теле бессмертных нет места следам отличия воина, нет места доблести сражений, но сердце, застывшее на века, покрыто рубцами пережитых декад. Пусть эти шрамы невидимы, пусть они не скрыты от других глаз, пусть они уже не болят, как раньше, они существуют глубоко-глубоко в запертом на тысячи замков, за стенами безразличия и власти, одиноком сердце.
Клаус прочертил пальцами по ее шрамам, склоняя голову, чтобы подарить целомудренный поцелуй в лоб. Она прикрыла голубые глаза, прежде чем произнести:
- Ты виноват в этом, Никлаус.
Она говорила шепотом, как когда-то давно, умирая рядом с ним, когда он имел возможность ее спасти. Тогда она говорила также открыто, явно манипулируя его израненным сердцем, чтобы выжить, разрывая давно зажившие раны, заставляя его душу кровоточить. Давила на его чувства, его человечность, чтобы он дал ей своей крови и спас.
- Ты сделал меня своей слабостью, Клаус. Ты сделал меня мишенью своими чувствами ко мне. Весь мир боится тебя и ненавидит, поклоняется и возвышает. Мстит. Твое могущество обращается против тех, кем ты дорожишь. Ты не имеешь права любить кого-то и приближать к себе.
Гибрид сжал зубы, сильнее прижав к себе ее, его глаза покрывались стеклянной коркой сдерживаемых слез. Она говорила все тише, погружаясь в темноту спасительного беспамятства.
- Потеряв меня, ты выживешь, будешь жить день за днем, пока твоя рана заживает и рубцуется. У тебя всего лишь будет на один шрам больше.
Клаус зажмурил глаза. По щеке спускалась слеза, провожающая в последний путь ту, которую он пустил сквозь все преграды к своему сердцу. Та, чьи шрамы стали его шрамами. Та, чей свет он погасил своими чувствами, словно черная краска, съевшая последний след белого холста.
Ее сердце затихало, дыхание слабо, но мирное, пока он укачивал ее на коленях, а в голове Майклсона горели ее слова.
«Ты сделал меня своей слабостью».
- Прости меня, - прошептал он ей, зарываясь в ее волосы лицом, - Кэролайн.
И бессмертное сердце закровоточило, открывая рану за раной. Срывая шрам за шрамом. Пока боль не утихнет, пока сердце не затихнет, одиночество будет идти рядом с его душой, пока смерть не разлучит их, но Клаус бессмертен. Его шрамы останутся с ним. Навечно.