Летний бал.
Стояли самые жаркие июльские дни, когда в обычном течении времени настала в свой черед та суббота, на которую был назначен бал у Морсера.
Было десять часов вечера; могучие деревья графского сада отчетливо вырисовывались на фоне неба, по которому, открывая усыпанную звездами синеву, скользили последние тучи - остатки недавней грозы.
Из зал нижнего этажа доносились звуки музыки и возгласы пар, кружившихся в вихре вальса, а сквозь решетчатые ставни вырывались яркие снопы света.
В саду хлопотал десяток слуг, которым хозяйка дома, успокоенная тем, что погода все более прояснялась, только что отдала приказание накрыть там к ужину.
До сих пор было неясно, подать ли ужин в столовой или под большим тентом на лужайке. Чудное синее небо, все усеянное звездами, разрешило вопрос в пользу лужайки.
В аллеях сада, по итальянскому обычаю, зажигали разноцветные фонарики, а накрытый к ужину стол убирали цветами и свечами, как принято в странах, где хоть сколько-нибудь понимают роскошь стола, - вид роскоши, который в законченной форме встречается реже всех остальных.
В ту минуту, как графиня де Морсер, отдав последние распоряжения, снова вернулась в гостиную, комнаты стали наполняться гостями. Их привлекло не столько высокое положение графа, сколько очаровательное гостеприимство графини; все заранее были уверены, что благодаря прекрасному вкусу Мерседес на этом бале будет немало такого, о чем можно потом рассказать и чему при случае можно даже подражать.
Госпожа Данглар, которую глубоко встревожили описанные нами ранее события, не знала, ехать ли ей к г-же де Морсер; но утром ее карета встретилась с каретой Вильфора. Вильфор сделал знак, экипажи подъехали друг к другу, и, наклонившись к окну, королевский прокурор спросил:
- Ведь вы будете у госпожи де Морсер?
- Нет, - отвечала г-жа Данглар, - я себя очень плохо чувствую.
- Напрасно, - возразил Вильфор, бросая на нее многозначительный взгляд, - было бы очень важно, чтобы вас там видели.
- Вы думаете? - спросила баронесса.
- Я в этом убежден.
- В таком случае я буду.
И кареты разъехались в разные стороны. Итак, г-жа Данглар явилась на бал, блистая не только своей природной красотой, но и роскошью наряда; она вошла в ту самую минуту, как Мерседес входила в противоположную дверь.
Графиня послала Альбера навстречу г-же Данглар. Он подошел к баронессе, сделал ей по поводу ее туалета несколько вполне заслуженных комплиментов и предложил ей руку, чтобы провести ее туда, куда она пожелает.
При этом Альбер искал кого-то глазами.
- Вы ищете мою дочь? - с улыбкой спросила баронесса.
- Откровенно говоря - да, - сказал Альбер, - неужели вы были так жестоки, что не привезли ее с собой?
- Успокойтесь, она встретила мадемуазель де Вильфор и пошла с ней; видите, вот они идут следом за нами, обе в белых платьях, одна с букетом камелий, а другая с букетом незабудок; но скажите мне...
- Вы тоже кого-нибудь ищете? - спросил, улыбаясь, Альбер.
- Разве вы не ждете графа Монте-Кристо?
- Семнадцать! - ответил Альбер.
- Что это значит?
- Это значит, - сказал, смеясь, виконт, - что вы семнадцатая задаете мне этот вопрос. Везет же графу!.. Его можно поздравить...
- А вы всем отвечаете так же, как мне?
- Ах, простите, я ведь вам так и не ответил. Не беспокойтесь, сударыня; модный человек у нас будет, он удостаивает нас этой чести.
- Были вы вчера в Опере?
- Нет.
- А он там был.
- Вот как? И этот эксцентричный человек снова выкинул что-нибудь оригинальное?
- Разве он может без этого? Эльслер танцевала в «Хромом бесе»; албанская княжна была в полном восторге. После качучи граф продел букет в великолепное кольцо и бросил его очаровательной танцовщице, и она в знак благодарности появилась с его кольцом в третьем акте. А его албанская княжна тоже приедет?
- Нет, нам придется отказаться от удовольствия ее видеть; ее положение в доме графа недостаточно ясно.
- Послушайте, оставьте меня здесь и пойдите поздороваться с госпожой де Вильфор, - сказала баронесса, - я вижу, что она умирает от желания поговорить с вами.
Альбер поклонился г-же Данглар и направился к г-же де Вильфор, которая уже издали приготовилась заговорить с ним.
- Держу пари, - прервал ее Альбер, - я знаю, что вы мне скажете.
- Да неужели?
- Если я отгадаю, вы сознаетесь?
- Да.
- Честное слово?
- Честное слово.
- Вы собираетесь меня спросить, здесь ли граф Монте-Кристо или приедет ли он.
- Вовсе нет. Сейчас меня интересует не он. Я хотела спросить, нет ли у вас известий от Франца?
- Да, вчера я получил от него письмо.
- И что он вам пишет?
- Что он выезжает одновременно с письмом.
- Отлично. Ну, а теперь о графе.
- Граф приедет, не беспокойтесь.
- Вы знаете, что его зовут не только Монте-Кристо?
- Нет, я этого не знал.
- Монте-Кристо - это название острова, а у него есть, кроме того, фамилия.
- Я никогда ее не слышал.
- Значит, я лучше осведомлена, чем вы: его зовут Дзакконе.
- Возможно.
- Он мальтиец.
- Тоже возможно.
- Сын судовладельца.
- Знаете, вам надо рассказать все это вслух, вы имели бы огромный успех.
- Он служил в Индии, разрабатывает серебряные рудники в Фессалии и приехал в Париж, чтобы открыть в Отейле заведение минеральных вод.
- Ну и новости, честное слово! - сказал Морсер. - Вы мне разрешите их повторить?
- Да, но понемножку, не все сразу, и не говорите, что они исходят от меня.
- Почему?
- Потому что это почти подслушанный секрет.
- Чей?
- Полиции.
- Значит, об этом говорилось...
- Вчера вечером у префекта. Вы ведь понимаете, Париж взволновался при виде этой необычайной роскоши, и полиция навела справки.
- Само собой! Не хватает только, чтобы графа арестовали за бродяжничество, ввиду того что он слишком богат.
- По правде говоря, это вполне могло бы случиться, если бы сведения не оказались такими благоприятными.
- Бедный граф! А он знает о грозившей ему опасности?
- Не думаю.
- В таком случае следует предупредить его. Я не премину это сделать, как только он приедет.
В эту минуту к ним подошел красивый молодой брюнет с живыми глазами и почтительно поклонился г-же де Вильфор.
Альбер протянул ему руку.
- Сударыня, - сказал Альбер, - имею честь представить вам Максимилиана Морреля, капитана спаги, одного из наших славных, а главное, храбрых офицеров.
- Я уже имела удовольствие познакомиться с господином Моррелем в Отейле, у графа Монте-Кристо, - ответила г-жа де Вильфор, отворачиваясь с подчеркнутой холодностью.
Этот ответ, и особенно его тон, заставил сжаться сердце бедного Морреля; но его ожидала награда: обернувшись, он увидел в дверях молодую девушку в белом; ее расширенные и, казалось, ничего не выражающие глаза были устремлены на него; она медленно подносила к губам букет незабудок.
Моррель понял это приветствие и с тем же выражением в глазах, в свою очередь, поднес к губам платок; и обе эти живые статуи, с учащенно бьющимися сердцами и с мраморно-холодными лицами, разделенные всем пространством залы, на минуту забылись, вернее, забыли обо всем в этом немом созерцании.
Они могли бы долго стоять так, поглощенные друг другом, и никто не заметил бы их забытья: в залу вошел граф Монте-Кристо.
Как мы уже говорили, было ли то искусственное или природное обаяние, но где бы граф ни появлялся, он привлекал к себе всеобщее внимание. Не его фрак, правда безукоризненного покроя, но простой и без орденов; не белый жилет, без всякой вышивки; не панталоны, облегавшие его стройные ноги, - не это привлекало внимание. Матовый цвет лица, волнистые черные волосы, спокойное и ясное лицо, глубокий и печальный взор, наконец поразительно очерченный рот, так легко выражавший надменное презрение, - вот что приковывало к графу все взгляды.
Были мужчины красивее его, но не было ни одного столь значительного, если можно так выразиться. Все в нем изобличало глубину ума и чувств, постоянная работа мысли придала его чертам, взгляду и самым незначительным жестам несравненную выразительность и ясность.
А кроме того, наше парижское общество такое странное, что оно, быть может, и не заметило бы всего этого, если бы тут не скрывалась какая-то тайна, позлащенная блеском несметных богатств.
Как бы то ни было, граф под огнем любопытных взоров и градом мимолетных приветствий направился к г-же де Морсер; стоя перед камином, утопавшим в цветах, она видела в зеркале, висевшем напротив двери, как он вошел, и приготовилась его встретить.
Поэтому она обернулась к нему с натянутой улыбкой в ту самую минуту, как он почтительно перед ней склонился.
Она, вероятно, думала, что граф заговорит с ней; он, со своей стороны, вероятно, тоже думал, что она ему что-нибудь скажет; но оба они остались безмолвны, настолько, по-видимому, им казались недостойными этой минуты какие-нибудь банальные слова. И, обменявшись с ней поклоном, Монте-Кристо направился к Альберу, который шел к нему навстречу с протянутой рукой.
- Вы уже видели госпожу де Морсер? - спросил Альбер.
- Я только что имел честь поздороваться с ней, - сказал граф, - но я еще не видел вашего отца.
- Да вот он, видите? Беседует о политике в маленькой кучке больших знаменитостей.
- Неужели все эти господа - знаменитости? - сказал Монте-Кристо. - А я и не знал! Чем же они знамениты? Как вам известно, знаменитости бывают разные.
- Один из них ученый, вон тот, высокий и худой; он открыл в окрестностях Рима особый вид ящерицы, у которой одним позвонком больше, чем у других, и сделал в Академии наук доклад об этом открытии. Сообщение это долго оспаривали, но в конце концов победа осталась за высоким худым господином. Позвонок вызвал много шуму в ученом мире; высокий худой господин был всего лишь кавалером Почетного легиона, а теперь у него офицерский крест.
- Что ж, - сказал Монте-Кристо, - по-моему, отличие вполне заслуженное, так что если он найдет еще один позвонок, то его могут сделать командором?
- Очень возможно, - сказал Альбер.
- А вот этот, который изобрел себе такой странный синий фрак, расшитый зеленым, кто это?
- Он не сам придумал так вырядиться; это виновата Республика: она, как известно, отличалась художественным вкусом и, желая облечь академиков в мундир, поручила Давиду нарисовать для них костюм.
- Вот как, - сказал Монте-Кристо, - так этот господин - академик?
- Уже неделя, как он принадлежит к этому сонму ученых мужей.
- А в чем состоят его заслуги, его специальность?
- Специальность? Он, кажется, втыкает кроликам булавки в голову, кормит мареной кур и китовым усом выдалбливает спинной мозг у собак.
- И поэтому он состоит в Академии наук?
- Нет, во Французской академии.
- Но при чем тут Французская академия?
- Я вам сейчас объясню: говорят...
- Что его опыты сильно двинули вперед науку, да?
- Нет, что он прекрасно пишет.
- Это, наверное, очень льстит самолюбию кроликов, которым он втыкает в голову булавки, кур, которым он окрашивает кости в красный цвет, и собак, у которых он выдалбливает спинной мозг.
Альбер расхохотался.
- А вот этот? - спросил граф.
- Который?
- Третий отсюда.
- А, в васильковом фраке?
- Да.
- Это коллега моего отца. Недавно он горячо выступил против того, чтобы членам Палаты пэров был присвоен мундир. Его речь по этому вопросу имела большой успех; он был не в ладах с либеральной прессой, но этот благородный протест против намерений двора помирил его с ней. Говорят, его назначили послом.
- А в чем состоят его права на пэрство?
- Он написал две-три комические оперы, имеет пять-шесть акций газеты «Век» и пять или шесть лет голосовал за министерство.
- Браво, виконт! - сказал, смеясь, Монте-Кристо. - Вы очаровательный чичероне, теперь я попрошу вас об одной услуге.
- О какой?
- Вы не будете знакомить меня с этими господами, а если они пожелают познакомиться со мной, вы меня предупредите.
В эту минуту граф почувствовал, что кто-то тронул его за руку; он обернулся и увидел Данглара.
- Ах, это вы, барон! - сказал он.
- Почему вы зовете меня бароном? - сказал Данглар. - Вы же знаете, что я не придаю значения своему титулу. Не то, что вы, виконт; ведь вы им дорожите, правда?
- Разумеется, - отвечал Альбер, - потому что, перестань я быть виконтом, я обращусь в ничто, тогда как вы свободно можете пожертвовать баронским титулом и все же останетесь миллионером.
- Это, по-моему, наилучший титул при Июльской монархии, - сказал Данглар.
- К несчастью, - сказал Монте-Кристо, - миллионер не есть пожизненное звание, как барон, пэр Франции или академик; доказательством могут служить франкфуртские миллионеры Франк и Пульман, которые только что обанкротились.
- Неужели? - сказал Данглар, бледнея.
- Да, мне сегодня вечером привез это известие курьер; у меня в их банке лежало что-то около миллиона, но меня вовремя предупредили, и я с месяц назад потребовал его выплаты.
- Ах, черт, - сказал Данглар. - Они перевели на меня векселей на двести тысяч франков.
- Ну так вы предупреждены; их подпись стоит пять процентов.
- Да, но я предупрежден слишком поздно, - сказал Данглар. - Я уже выплатил по их векселям.
- Что ж, - сказал Монте-Кристо, - вот еще двести тысяч франков, которые последовали...
- Шш, - прервал Данглар, - не говорите об этом... особенно при Кавальканти-младшем, - прибавил банкир, подойдя ближе к Монте-Кристо, и с улыбкой обернулся к стоявшему невдалеке молодому человеку.
Альбер отошел от графа, чтобы переговорить со своей матерью. Данглар покинул его, чтобы поздороваться с Кавальканти-сыном. Монте-Кристо на минуту остался один.
Между тем духота становилась нестерпимой.
Лакеи разносили по гостиным подносы, полные фруктов и мороженого.
Монте-Кристо вытер платком лицо, влажное от пота, но отступил, когда мимо него проносили поднос, и не взял ничего прохладительного.
Госпожа де Морсер ни на минуту не теряла Монте-Кристо из виду. Она видела, как мимо него пронесли поднос, до которого он не дотронулся; она даже заметила, как он отодвинулся.
- Альбер, - сказала она, - обратил ты внимание на одну вещь?
- На что именно?
- Граф ни разу не принял приглашения на обед к твоему отцу.
- Да, но он приехал ко мне завтракать, и этот завтрак был его вступлением в свет.
- У тебя - это не то же, что у графа де Морсера, - прошептала Мерседес, - а я слежу за ним с той минуты, как он сюда вошел.
- И что же?
- Он до сих пор ни к чему не притронулся.
- Граф очень воздержанный человек.
Мерседес печально улыбнулась.
- Подойди к нему и, когда мимо понесут поднос, попроси его взять что-нибудь.
- Зачем это, матушка?
- Доставь мне это удовольствие, Альбер, - сказала Мерседес.
Альбер поцеловал матери руку и подошел к графу.
Мимо них пронесли поднос; г-жа де Морсер видела, как Альбер настойчиво угощал графа, даже взял блюдце с мороженым и предложил ему, но тот упорно отказывался.
Альбер вернулся к матери; графиня была очень бледна.
- Вот видишь, - сказала она, - он отказался.
- Да, но почему это вас огорчает?
- Знаешь, Альбер, женщины ведь странные создания. Мне было бы приятно, если бы граф съел что-нибудь в моем доме, хотя бы только зернышко граната. Впрочем, может быть, ему не нравится французская еда, может быть, у него какие-нибудь особенные вкусы.
- Да нет же, в Италии он ел все что угодно; вероятно, ему нездоровится сегодня.
- А потом, - сказала графиня, - раз он всю жизнь провел в жарких странах, он, может быть, не так страдает от жары, как мы?
- Не думаю; он жаловался на духоту и спрашивал, почему, если уж открыли окна, не открыли заодно и ставни.
- В самом деле, - сказала Мерседес, - у меня есть способ удостовериться, нарочно ли он от всего отказывается.
И она вышла из гостиной.
Через минуту ставни распахнулись; сквозь кусты жасмина и ломоноса, растущие перед окнами, можно было видеть весь сад, освещенный фонариками, и накрытый стол под тентом.
Танцоры и танцорки, игроки и беседующие радостно вскрикнули; их легкие с наслаждением впивали свежий воздух, широкими потоками врывавшийся в комнату.
В ту же минуту вновь появилась Мерседес, бледнее прежнего, но с тем решительным лицом, какое у нее иногда бывало. Она направилась прямо к той группе, которая окружала ее мужа.
- Не удерживайте здесь наших гостей, граф, - сказала она. - Если они не играют в карты, то им, наверное, будет приятнее подышать воздухом в саду, чем задыхаться в комнатах.
- Сударыня, - сказал галантный старый генерал, который в 1809 году распевал: «Отправимся в Сирию», - одни мы в сад не пойдем.
- Хорошо, - сказала Мерседес, - в таком случае я подам вам пример. - И, обернувшись к Монте-Кристо, она сказала: - Сделайте мне честь, граф, и предложите мне руку.
Граф чуть не пошатнулся от этих простых слов; потом он пристально посмотрел на Мерседес. Это был только миг, быстрый, как молния, но графине показалось, что он длился вечность, так много мыслей вложил Монте-Кристо в один этот взгляд.
Он предложил графине руку; она оперлась на нее, вернее, едва коснулась ее своей маленькой рукой, и они сошли вниз по одной из каменных лестниц крыльца, окаймленной рододендронами и камелиями.
Следом за ними, а также и по другой лестнице с радостными возгласами устремились человек двадцать, желающих погулять по саду.
