Личная жизнь Плюшки. Я вернулась в родную квартиру ближе к десяти. Непривычно спокойно. Мамы не видно, телевизор не орет, не шумит стиральная машинка. Стянула сапоги и подвигала пальцами ног. Саднят. Стянула носки, под которыми наливались краснотой мозоли. Вот бы рухнуть в постель, укрыться теплым одеялом... Или вначале покушать? Живот тоскливо заурчал. Я, недоумевая, куда запропастилась мама, стала брякать крышками от кастрюль. Котлеты, пюре. Навалила всего в глубокую тарелку и поставила в микроволновку. А сама позвала маму. -- Я тут, -- шепотом ответили из гостиной. Чего это с ней? Живем вдвоем, нам будить некого. Родственников или приехавших погостить друзей не предвещалось. Время детское, мама так рано не ложится. Устала или голова болит? Но только я переступила порог комнаты, как поняла причину. Мама читала в кресле книжку, а на её коленках мирно дремал рыжий комок. Крохотный, с ладошку. Обернув вокруг лап полосатый хвост, котенок посапывал. Навострил ушки, когда я на цыпочках приблизилась к маме, но не проснулся. Чудо! Носик розовый, пуговкой. Шерстка светлая, солнечная. А белесые усы топорщатся во все стороны, как колючки кактуса. Мама отложила книгу, потерла глаза кулаками. -- Улегся на меня и не слезает, -- оправдывалась она. -- Ну как я эту прелесть разбужу? И то верно. Граф-то вырос в здорового кота, прожорливого и вредного. Его сгонять ничуть не жалко. Так и не прогонишь толком: когтями впивается в кожу и мерзко орет. А вот малыш... Я погладила котенка по мягкой шерстке. Он любопытно приоткрыл желтый глаз. -- Кто тебе его подарил? -- мама откинулась на спинку. Повела плечами. Сама гадаю. О, а вот и шарф. На кровати растянулась сине-белая шерстяная змея. На ощупь -- невесомая, теплая. Хорошее дополнение к куртке. -- Возлюбленный появился? -- мама понимающе подмигнула. Щеки заалели. Если б возлюбленный... Незнамо кто. Как-то заполучил мой адрес, номер телефона. Знаки внимания приятны, но хорошего в них мало: сегодня вручает котят, а завтра подкараулит у подъезда и... -- Зато гулять стала, от компьютера оторвалась, -- подытожила мама. -- А то целыми днями пялилась туда и по клавишам стучала. -- Мам! -- я поперхнулась от возмущения. -- Ты сама как засядешь за онлайн-игры -- намертво. -- У меня азарт, -- потупилась мама. -- Мне позволительно. Просигналила микроволновка. Котенок поднялся, вытянулся во всю длину и, взмахнув хвостом, побежал впереди меня. Пока я брала вилку, он носился кругами и пищал. Я боялась ненароком раздавить его. На шум притопал ленивый Граф. Он по-отечески укусил котенка за ухо, и тот утих, забрался под длинную, до пола, скатерть. -- С меня -- паштет, -- пообещала я коту. Около полуночи малыша осенило, и он научился прыгать. Точнее -- решил, что научился. О перемещениях котенка по квартире я узнавала по отчетливому буханью и оханью мамы. Маленький гость полностью завоевал её сердце. А спать он улегся на моей голове. Я, впрочем, так утомилась, что не противилась. Так и уснула, изредка отмахиваясь от хвоста. Утром, отплевываясь от шерсти, я окончательно определилась: котенка зовут Пушистом. В восемь часов телефон, как по графику, затренькал стандартной мелодией. Сообщение, "Доброе утро, принцесса", вызвало легкую улыбку. Насвистывая незатейливый мотивчик, я налила соку, соорудила бутерброд с колбасой и сыром, который умяла за просмотром телевизора. И, вполне довольная жизнью, отправилась собираться. Обожаю пятницы. Очередная беда с одеждой! Ну, что за жизнь! Джинсы я забыла простирнуть, поэтому на них пятна серой грязи. Чистых рубашек нет. Воришка из шкафа вновь взялся за своё. -- Надень платьишко, -- убеждала играющаяся с котенком мама. Граф, в отместку, играл с ней -- уцепившись когтями за кожу, влез по спине и укусил за шею. Я признала поражение, достала колготки. Примерила строгое серое платье: чуть выше колена, неглубокий вырез, короткий рукав. И неожиданно понравилась себе. Всю жизнь ощущала себя в платьях как в мешке. А тут -- вполне прилично. Расчесала волосы, заколола прядь у уха заколкой. Подкрасила глаза чуть ярче обычного. Мне вдруг мучительно захотелось стать самой красивой. То ли для анонимного поклонника, то ли для кого-то вполне известного. Не разобрать. Полная незнакомых переживаний, я побежала в школу. С Иркой отношения явно натянулись струной. Вроде всё так же, но что-то неуловимо изменилось. Сплетничаем как-то иначе -- без честности. Говорим мало. Переписываемся -- о ерунде. Она похвалилась, якобы Артем наобещал ей золотых гор и остался ночевать в родительской комнате. А что, ему ж всё равно некуда идти. И что она поняла: он -- её судьба, неповторимый и необходимый. И что даже удалила сообщения от предыдущих поклонников. Правда, номера в записной книжке оставила. Я отмалчивалась. И о поклоннике не обмолвилась, и про подарки со странными сообщениями "позабыла". Внезапно подумалось, что с большей вероятностью я бы поделилась переживаниями с Викой. Та поняла бы и не устроила какой-нибудь дешевый спектакль под названием: "Сначала отловим поклонника, а потом ты его бросишь!" После урока химичка остановила меня и одобрительно показала большой палец. -- Диана, у тебя появилось чувство стиля! А то вечно пацанкой ходила: растянутые джинсы, волосы взлохмаченные. Я вот всегда говорила... Я покивала в такт её словам и сбежала скорее, чем учительница завела лекцию о том, как молодежь не заботится о своей внешности, ярко красится или, напротив, предпочитает юбочкам брюки. Подобные комплименты звучат смешно. Вроде хвалят, но по сути-то говорят, что раньше я была некрасивая и одевалась плохо. Привычный гомон столовой превратился в малозаметный фон. Носились дети, толкались старшеклассники, вопили все, кому не лень. А я сидела, опустив подбородок на ладони, и посматривала на столик Паши. Тот хохотал, дрался вилкой, как мечом, с друзьями. Я б и не пялилась туда, но они общались так живо, что невозможно не обратить внимания. Покрутила головой в подтверждении теории. Да нет, представление увлекло одну меня. Что со мной? Раньше глупые игры парней волновали меньше всего. -- Что думаешь насчет Артема? -- отвлеклась я и отпила сок из пакетика. -- В смысле? -- изумилась Ирка. -- Ну, он же не станет вечно существовать у тебя. -- Не станет, -- опечалилась она. -- Но что-нибудь придумаем. А есть идеи? Увы, нет. Кроме одной. Надо как-то прикрыть фонд. Я подумывала сдать его полиции, но после передумала. Кто их заподозрит? По всему выходит, что "Помощь нуждающимся" ни при чем. Воровали-то их сотрудники, а руководители чисты и наивны; кормят старушек макаронами. Ткнуть на брошь? Так наверняка она уже надежно спрятана. Если не перепродана. Где добыть доказательства? Показать фотографию на смартфоне? Так бесполезно, а полицейские ещё и нас могут вписать в разряд воришек. Мы заходили к Валентине Степановне последними. С Викой я за день не пересеклась, к Паше подходить стеснялась. А с Иркой важные вопросы обсуждать не получалось -- я заводила речь о фонде, а подруга перебивала рассказом об очередном мальчике (нет-нет, всё несерьезно) или сериале. Когда уроки кончились, понурившись, на минутку заглянула к Плюшке -- как к последнему оплоту надежды. Та увлеченно строчила что-то на клавиатуре, высунув язык от усердия. Чужое присутствие она заподозрила погодя. -- О, -- Жанна оскалилась, -- кого набираем сегодня? Пожарных? Слесарей? Я невесело прыснула. -- Никого. У меня беседа мировой важности. -- А я тут с какого бока? -- Больше не к кому. -- Присаживайся, -- посерьезнела Плюшка. Я тщетно постаралась найти, куда. -- Да прям на вещи. -- Она кинула мне барбариску. -- На, закуси горе. А то совсем кислая. Кто обидел? Поудобнее устроившись на троне из одежды, я развернула конфету, засунула за щеку. -- Я к тебе за чисто теоретическим советом. Плюшка изобразила немой вопрос. -- Ну, который не имеет под собой реальной основы, -- занервничала я. -- Так, узнать, как бы в подобной ситуации поступила ты. И не более того. Допустим, чисто теоретически есть некая компания. И они творят плохие вещи. -- Чисто теоретически? -- ехидно подсказала Жанна, хрустя леденцом. -- Угу. И я обязана сдать их правосудию, но как?! Всю голову сломала. Она свела темные брови на переносице. Я поерзала по одежде. Изучающий взор Плюшки забирался под кожу, прожигал до костей, останавливал дыхание. Она слышала гораздо больше, чем я говорила. Понятно, почему у неё нет друзей. Мало кто выдержит постоянную атаку взглядом. -- Так, чисто теоретически не получится, -- наконец, известила она. -- Рассказывай целиком. И я выложила всё до последней точки. Получилось легко, без запинки. Как давно отрепетированный текст. Жанна не перебивала, лишь испытующе поглядывала на меня и посасывала карандаш. -- И это Паша? -- спросила она, когда я окончила пересказ. Я удивилась. О чем речь? Я объясняла про темные делишки фонда. Про него -- так, мельком. -- Ой, да ладно! -- растягивая гласные, произнесла Плюшка. -- Я взаправду поверю, что тебе надо излить душу о кражах? Ты ради этого приплелась ко мне? -- Именно. -- Ага-ага. Признавайся, втюрилась в Пашку? В моего одноклассника? Меня залихорадило. Жар, что ли, поднялся? И щеки горят. Определенно заболела. Надо прекращать носиться по сугробам в тоненьких сапожках. -- Нет, конечно. -- Ну-ну. То-то ты о нем говорить избегаешь. Про Вику -- обычным тоном. А как Паша -- "напарник", "он". И почти без имени. А глазки -- в пол, ручки сразу теребят что-нибудь. Явный признак. -- И ничего не признак! -- я взметнулась с кресла и закружила по кабинету. -- Глупости! Я переживаю о действительно важных вещах. А ты... -- А я -- о Паше, -- сыронизировала Плюшка. -- Боишься признаться, что влюбилась. Подсознание уже вдуплило, а ты всё отнекиваешься. Сядь, глубоко выдохни. И на едином дыхании: "Я люблю Пашу". Помогает. Я сглотнула застрявший в горле комок. По ощущениям тот напоминал маленького ежа. Глупости. Разве б я не докумекала, что полюбила кого-то? Взрослая девочка, разбираюсь в душевных терзаниях. И в сердце не щемит, и бабочки не порхают, и тумана в голове нет. И при слове "Пашка" внутренности не перекручиваются в узел. Никаких признаков "заболевания". Плюшка тоже встала и вразвалочку прошлась взад-вперед. Потянулась. Размяла позвоночник, покрутила запястьями. И, наконец, остановилась у окна. Поводила по стеклу пальцем. -- Ладно, -- смиловалась она. -- Забьем на Пашу. Так вот, как поступить с фондом? Есть отличный вариант: разведите их. -- В смысле? Плюшка предложила план, которому самое место в фильмах о расследованиях. Мы должны были поймать "Фонд продуктовой помощи нуждающимся" на живца. То есть -- на Артема. Убедить руководителей, что приведем его, допустим, за вознаграждение; но мимолетом признаться, что услышали его вариант событий и задумались. А после разговорить, обсудить тонкости "работы", но не угрожать последствиями, а... предложить своё участие. Дескать, Артем-то не согласился, а вот для нас подобная подработка -- самое то. И услышанную реакцию записать на диктофон, который потом отдадим полицейским. У нас улики на руках, Артем спасен, плохие люди посажены. -- Больно надо полиции ходить с детьми. Жанна рассмеялась. -- Папа Вики, если не ошибаюсь, -- следователь. Или оперативник? Вечно их путаю. Короче говоря, он точно за вас вступится. Сейчас всё упирается в доказательства вины. А так, когда припрете к стенке, они обязательно признаются! Главное -- стройте из себя людей, которые ради денег готовы на всё. Я слабо верила, что злодеи, как в кино, станут изливать перед нами души. Впрочем, Плюшка права. Нам достаточно отрывистого "Да, вы приняты", чтобы обозначить их причастность к воровству. Вот бы ещё в ящичках где-нибудь драгоценности найти. И вернуть законным владельцам. -- Спасибо тебе, Жанночка! -- я чуть не расцеловала её. Жанна, не отрываясь от созерцания школьного двора, махнула рукой. -- Ерунда. Ну, вали теперь. Мне ещё статью дописывать. Я покорно направилась к двери. -- И тебе спасибо. -- Внезапно послышался едва уловимый голос Плюшки. Я обернулась. -- Ты -- единственная, кто зашел ко мне... поболтать. Остальные считают, что я до безумия увлечена газетой, и мне не требуется общение. И поэтому совсем избегают... Я до недавнего времени думала так же, но не стала озвучивать позорные мысли. Наверное, ей трудно. Совсем одна, хотя рядом толпы подростков. Заперлась в пыльном кабинете и не вылезает до вечера, в столовую не ходит, каждую перемену -- здесь. А всем плевать. Правильно, кого волнует Плюшка? -- Нет, Жан, ты замечательная. -- Заливай больше, -- сладко пропела она. -- Иди, собирай своих Шерлоков, делись с ними... Но внезапно замолчала. Я, приглядевшись, поняла, что Жанна неотрывно смотрит в окно. Взгляд её стал чуть рассеянным, она прикусила губу. Пальцы сжали край подоконника, со щек сошел румянец. -- Эй, -- я поводила ладонью у нее перед глазами. -- А? -- Плюшка встряхнула головой. -- Ерунда. Но я уже примерно поняла, кто мог стать объектом её оцепенения. По направлению к школьным воротам шел низкорослый блондин в кожаной черной куртке и обтягивающих джинсах. На ногах -- "слипы" в черно-синюю клеточку. То ли альтернативщик, то ли скейтер. Ну, или просто понравился стиль одежды. Ха! Вот так Плюшка! Провела целую лекцию о том, как нужно распознавать чувства, а сама? Засмотрелась на мальчика, как фанат музыкальной группы -- на их новый альбом. Ещё немного, и сожрет взглядом. -- Жанночка, -- присвистнула я, сузив глаза, -- да ты втрескалась по самую макушку! "Сядь и скажи", бла-бла-бла. Ты-то сама это сказала? -- Сказала, -- Плюшка вернулась за стол и обхватила голову руками, -- и помогло. Осознать, но не справиться. Он такой... Симпатичный, веселый, обаятельный? Знаем, слышала подобное от Ирки. С одним отличием: у той голос не хрипнет, когда она вещает об очередном возлюбленном. Плюшка же словно глотнула хорошего вина и теперь пребывает в состоянии, близком к опьянению. -- Единственный, -- закончила она. Я, едва распахнувшая рот для язвительного замечания, не смогла выдавить и слова. Нет, тут всё серьезнее влюбленности. Ирка с её "душевными муками" нескоро дорастет до Жанны; мне и вовсе не о чем говорить. -- Сколько же лет ты его любишь? -- я присела на краешек стола и погладила Плюшку по плечу. -- С первого класса... -- Голос совсем сел. -- И до сих пор не сказала ему?! Особо боязливые девочки всегда спасались четырнадцатым февраля и красочными валентинками. Признавались в любви, дописывая в конце: "Если разделяешь чувства -- сообщи", и кидали в специальный ящик. Легкое решение: возлюбленный прочтет, но в глаза ему смотреть не надо. Откажет -- смолчит, нет -- признается. -- Он бы не понял. -- Плюшка вздрогнула. -- Какой он и какая я? Мне подойти-то страшно. Знаешь, только встречаю его, и всё... Как наркоз ввели под язык. Да и учимся в параллельных классах, не буду ж я навязываться? В параллельных, значит. Насколько помню, Вика учится не в классе Паши, а тот -- одноклассник Плюшки. Цепочка простая, и решение одно: связаться с Викой. Может, та поможет одинокой Плюшке если не обрести счастье, то хотя бы сообщить о чувствах. Уж она-то должна общаться с этим загадочным мальчиком в черно-синих "слипах". Я собиралась успокоить Плюшку да сбежать, но план не удался, потому что пациент не желал лечения. Жанна выгнала меня после пяти минут беседы, напоследок заметив: -- Я в твою жизнь лезла косвенно, а ты в моей уселась и тапочки попросила. Иди, психолог. И я пошла. Прямиком к Вике, с которой созвонилась и кратко обрисовала ситуацию. Без имен и конкретных личностей, чтобы заранее не перегружать информацией. А напарница загорелась таким интересом "свести пару влюбленных", что даже потребовала меня поторопиться.
