Вечер блистал во всём своём великолепии. Рыжее как расплавленный металл солнце освещало пустынную равнину, раскинувшуюся прямо перед останками вымершей цивилизации. Кое-где завывал ветер, сдувая горы песка, превращая это облако в настоящее бедствие. Если после Армагеддона хоть что-то можно назвать этим странным словом.
Мы сидели в одном из зданий около пустыни. Выбрать это место пришло в голову нашему стратегу и координатору Эбби. Ну, в общем-то она была права – с высоты двадцать шестого этажа можно сразу заметить угрозу, откуда бы та не исходила.
Дети, что остались в живых, сидели возле маленького костра, разожжённого из деревянных ножек стола, частей шкафов и обрывков штор. Два мальчика и одна девочка – и они были нашей единственной надеждой на спасение.
Я много думал о разных вещах с тех самых пор, когда нашему миру настал конец. Теперь ничего нет, все удобства и та иерархическая система, выстроенная за многие тысячилетия, была разрушена всего за каких-то пару дней. Теперь оставалось довольствоваться тем, что есть, и пировать на костях тех, кто погиб за нас восемнадцатого июня.
Наушники сломались, заряд телефона почти на нуле, нет Вай-Фая – вот они, главные проблемы нового мира.
Вскоре дети ушли спать в другую комнату, где сидел наш лучший стрелок Джек и охранял нас от всех опасностей. Он был хорошим парнем, но неразговорчивым и довольно странным.
– Ты отдал Альберту свою порцию, – заметила Эбби, присаживаясь рядом со мной, заворожённо глядя на пламя костра.
– Ну да, – ответил я. – Это плохо?
– В нашем положении лучше едой не разбрасываться, сам понимаешь. Времена не те.
– Ты видела Альберта? – возмутился я. – Ему пятнадцать, а весит он от силы килограмм сорок пять.
– Понимаю, – виновато ответила Эбби, – мы ведь нашли его под завалом. Ему и так нелегко пришлось.
– Это называется вежливость, понимаешь? Даже не так, скорее, сострадание. Я отказался от чего-то малого, что у меня и так есть, – я пощупал свой чуть пухлый живот, – ради благого дела. Я всегда так делаю, и тебе советую.
– Вряд ли это можно назвать вежливостью, – парировала она. – Вежливость – это, скорее всего, жертва собой на благо общества в целом. И пример с отдельным человеком тут не подходит.
– Вот поэтому наш мир вот так просто развалился.
– Ты о чём? – Эбби подняла правую бровь.
– Даже если брать в пример типичный случай, можно заметить, что стало причиной развала Земли. Ну вот, например, я еду в метро на работу. Сижу на удобном месте, слушаю аудиокнигу и ни о чём не беспокоюсь. Как вдруг на одной из станций в вагон входит старушка. Останавливается возле меня и смотрит ненавистным взглядом. Мне становится стыдно, и я понимаю, что не хочу вставать со своего насиженного места. Но я встаю.
– И какое это отношение имеет к нашему положению?
– Дослушай, пожалуйста. Я встаю, осознавая, что ненависть во мне разгорается всё сильнее. Я уже начинаю проклинать эту старушку, а всё почему? Из-за вежливости. Не просто вежливости, а лицемерной вежливости. Чисто теоретически я никакой старушке не должен уступать место, если сам того не захочу. Тогда бы это была настоящая вежливость, от которой становиться тепло на душе. Но ведь наше общество навязывало такое поведение всегда. Какая бы девушка, женщина, бабушка не вошли в тот злосчастный вагон – результат будет одним и тем же. Мне придётся уступить место, иначе мой авторитет в глазах других людей упадёт.
– То есть ты хочешь сказать, что лицемерие влечёт за собой катастрофу?
– Именно. Понятие вежливости в нашем прошлом мире очень относительное. Для меня оно означает привычку приносить в жертву мелкие удобства. А для тебя, например, совсем другое. Неопределённость также сгубила нас.
– Теперь я начинаю понимать, – вздохнула Эбби, смотря на костёр. Её тёмные волосы ниспадали волнистыми кудрями на плечи, а глаза цвета свежего луга сияли в свете почти севшего солнца.
Я встал со своего места и распахнул небольшое окно. Холодный ветер влетел в комнату, освежая воздух и мысли. Пахло чем-то горелым – наверняка кто-то внизу рискнул зажечь костёр и скоро поплатится за это жизнью. Мародёров и головорезов в наше время не убавилось. Наоборот – отчаянные времена требуют отчаянных мер.
– Уэйд, – она медленно подошла сзади, – почему ты такой? Такой... вежливый. Разве новые обстоятельства не заставили тебя изменить своё представление о мире? Свои убеждения и мировоззрение?
– Наш мир исчез не так давно, чтобы терять свою человечность, – я развернулся к ней. – Вежливость нужна во все времена, и неважно, что творится вокруг – искренняя вежливость поможет нам объединиться и выжить.
– Однако добродетели в наше время не так много, – вздохнула Эбби.
– Тут ты совершенно права, – я снова встал лицом к окну, она рядом. Мы смотрели на то, как последние лучи солнца озаряли мёртвый мир. Это было так похоже на нас. Мы тоже умирали, наш мир катился к чертям, а души наши гнили заживо. Последние лучи цивилизации уже скрывались за горизонтом, а мы пытаемся искать то, что давно скрыто во тьме – человечность, доброту, и что самое главное, вежливость. Без неё мы ничто, ровно как и Земля без своего Солнца всего лишь огромный булыжник. Но у нас булыжник был вместо сердца, а единственное, чего мы хотим – это быть нужным кому-то. А для этого нужно быть гуманным несмотря ни на что.

ВЫ ЧИТАЕТЕ
Всего пара слов
ContoИногда история может растянуться на сотни томов, продолжая великую историю уже давно знакомых героев. Но, похоже, пришло время коротких историй. Всего из пары слов.