Всего пара слов

Я люблю море

Я всегда любил море. Не знаю почему, но меня к нему тянуло, будто он – часть меня, а я – его. Как будто в детстве нас разлучили, и всё то время, пока я жил, нас притягивало нечто, что можно было бы назвать божественным вмешательством.
Но дело не в этом.
Далеко не в этом.
Помню, с родителями мы часто ходили на берег моря возле нашей старой фермы. Ничего необычного: желтоватый песок с изредка попадающимися на глаза разбросанными бутылками из-под дешёвого пива из небольшой пивной на окраине деревни, небольшие серые глыбы камней, наполовину истлевшие ракушки и мёртвая рыба, случайно оказавшаяся на берегу.
И море. Огромное пространство, настоящая свобода. Я его чувствовал, чувствовал его утробный рокот, зовущий меня туда, в глубины или хотя бы на его поверхность.
Родители не понимали, как я мог часами по плечи сидеть в едва тёплой воде и смотреть вдаль, на закат. Они не знали, что я видел здесь, не знали, почему мне так хочется опуститься на дно и замолчать навсегда. Хотелось, чтобы огромное давление выдавило мне воздух из лёгких, морская выжрала глаза, а органы растащили жадные до плоти рыбы и глубинные монстры.
Всё началось не так ужасно, как я мог себе представить. Я просто увидел одного человека, так же любящего смотреть на море, слушать вой ветров, приносящих запах солей. Мы вместе стояли на берегу, смотрели вдаль, иногда мне даже казалось – ещё немного, и всё случится, как в романтичных книжках о любви, которые так любила читать моя старшая сестра: мы возьмёмся за руки и уйдём в закат, в море, где нас никто никогда не достанет.
Я знал этого человека. Мой учитель математики – мистер Генри Фрейд.
– А правда, что вы родственник того самого? – спросил я однажды, и он грустно рассмеялся мне в ответ.
– Ах, если бы, друг мой, – отвечал Генри и хлопал меня по плечу. – Если бы это было так, то меня бы здесь не было.
– Наверное, меня тоже, – сказал я.
– Это ещё почему?
– А зачем мне быть здесь, если мне будет не с кем смотреть на море?
Генри широко улыбнулся, легко, беззлобно обнял меня. Вместе мы ещё долго бродили по берегу, разговаривали о всякой всячине, иногда доходили до маленького гастронома, где учитель покупал нам бутерброды с ветчиной и бутылку молока. Мы садились на берегу и продолжали смотреть, ведь глядеть в олицетворение свободы – это хорошо, а ещё и чувствовать себя сытым – вдвойне лучше.
Однажды ближе к осени, когда ветра стали приходить холодные, Генри отвёл меня чуть дальше, чем обычно, ближе к концу длинной ленты пляжа. Уже издали я стал замечать, что перед нами высился отвесный утёс.
– Зачем мы идём туда? – я вопросительно смотрел на него.
– Посмотрим на наше любимое место свысока, – слегка рассеянно ответил Генри, – разве тебе бы не хотелось этого?
– Ещё как хотелось бы.
– Тогда пойдём, – он легко схватил меня за кисть руки и повёл вверх, на вершину утёса. Мы сидели на самом краю и смотрели вдаль, на закат, на бескрайнее небо, на серые барашки пены, безвольно выбрасывающиеся на берег. Мне было хорошо, даже слишком хорошо. Я наконец-то смог найти того, кто разделял мои увлечения – свою родственную душу.
Иногда Генри не приходил на пляж в обычное время, и я начинал волноваться. Я не знал, где он жил, поэтому просто продолжал сидеть у берега практически до самого захода солнца, надеялся, что он появится и расскажет, что же случилось.
Неделя без него шла очень медленно, натужно, словно Бог оттягивал тот момент, когда мы с Генри вновь сможем вместе любоваться морем.
На второй неделе он всё же объявился: обросший реденькой бородкой, в ветхой, но выглаженной одежде, с усталостью в глазах и глубокими вздохами. Казалось, у него было много чего сказать мне, но Генри молчал. Мы стояли у берега и молчали.
Меня это напрягало, но ровно до тех пор, пока он не решил сходить на утёс.
Мы вновь сидели на самом краю, я нервно болтал ногами над пропастью и думал, как же ловко я смеялся смерти в лицо, раз мог беззаботно сидеть у обрыва и дразнить морскую пучину своими тонкими, по-детски маленькими ножками. Хотя, чего греха таить, я тогда и был ребёнком.
Когда уже начинало темнеть, Генри вдруг встал.
– Уже уходим? – спросил я и поднялся вслед за ним, услышав, как за мной осыпались камни с края утёса.
– Нет, не уходим, – помотал головой Генри. Его голос впервые стал звучать жутко, отчего у меня мурашки пробежали по спине. – Просто... просто хотел кое-что передать тебе. Чтобы ты помнил обо мне. Всегда.
– Ты уезжаешь отсюда?
– Да, уезжаю.
Он достал из внутреннего кармана пиджака пожелтевший, слегка помятый конверт, на котором было неровным почерком написано моё имя.
– Письмо? – недоумевающе посмотрел я на него. – Ты уезжаешь навсегда?
– Да, я никогда сюда не вернусь.
– Возьми меня с собой! – взмолился я, скрепляя руки в объятиях этого мужчины средних лет.
– Не могу, мой друг. Да и родители твои вряд ли одобрят.
– А мы им не скажем.
– Рано или поздно они найдут тебя и вернут домой.
– Не важно.
– Прости, не могу. Закрой глаза.
Я отстранился:
– Зачем?
– Хочу показать тебе одну вещь.
Я отвернулся, послушно закрыл глаза. Я слушал, как он что-то доставал из карманов, что-то ворошил. Казалось, он делал какую-то скульптуру.
Когда он сказал открывать глаза, его голос звучал дальше обычного.
Я обернулся.
Генри стоял на самом краю утёса, без пиджака, в одной белой фланелевой рубашке.
– Прости меня, – прошептал он, и даже сквозь вой морского ветра я услышал его последние слова.
И только потом я заметил, что он привязал к шее огромный булыжник. Генри кинул его вниз, и через секунду сам оказался в глубине океана.
И всё, что мне осталось: письмо и пиджак.
Трясущимися руками я развернул конверт, подошёл поближе к краю, тайно надеясь увидеть его живым и здоровым. Раскрыл письмо:

Если ты читаешь это, значит я уже в лучшем месте. Рано или поздно ты тоже окажешься там, но это будет через много-много лет.
Прости, что ушёл так внезапно. Ты не виноват, нисколько. Всё было в моей голове. Я был сам себе врагом.
Спасибо, что помогал мне продолжать жить. Но такая жизнь убогого, одинокого учителя мне не по душе.
Надеюсь, мы увидимся в раю.

Я упал на колени, слёзы сами покатились по моим щекам. Письмо выпало из рук, и ветер унёс его туда же, куда и Генри.
С тех пор я полюбил море сильнее всего на свете. Знал, что где-то в глубинах лежит его разложившееся тело, что оно ждало меня.
И я готовился отправиться за ним, ибо так никогда и не встретил того, кто смог бы меня понимать так же, как Генри Фрейд, обыкновенный учитель из ниоткуда.