Стендаль.Красное и черное

ОГОРЧЕНИЯ ЧИНОВНИКА

XXIII ОГОРЧЕНИЯ ЧИНОВНИКА
Il piacere di alzar la testa tutto Tannoe ben pagato dd certi quarti d'ora che bisogna passar Castf [14]. Но предоставим этому Человеку возиться с его жалкими опасениями; кто жевиноват, что он взял к себе в дом мужественного, благородного человека,когда ему требовалась лакейская душонка? Кто виноват, что он не умеетвыбирать своих слуг? Так уж оно заведено в XIX веке: если некаямогущественная, знатная особа сталкивается с мужественным человеком, она ли-бо убивает его, либо отправляет в изгнание, в тюрьму, или подвергает такимунижениям, что тот ничего умнее придумать не может, как умереть от горя.Случайно здесь вышло так, что страдания пока что достаются не на долюмужественного человека. В том-то и все несчастье маленьких французскихгородков, а также и выборных правительственных органов, как, например,скажем, в Нью-Йорке, что нет никакой возможности забыть о том, что в миресуществуют личности, подобные г-ну де Реналю. В городке, где всего двадцатьтысяч жителей, именно эти-то люди и создают общественное мнение, аобщественное мнение в стране, которой дана хартия, - это поистине нечтострашное. Человек с благородной, отважной душой, казалось бы, мог статьвашим другом, но он живет от вас на расстоянии сотни лье и судит о вас потому, как относится к вам общественное мнение вашего городка, а оносоздается глупцами, которым выпало счастье родиться знатными, богатыми иумеренными. Горе тому, кто от них отличается! Сразу же после обеда все семейство уехало в Вержи, но уже через два дняЖюльен снова увидел их всех в Верьере. Не прошло и часа после их приезда, как он, к своему крайнему удивлению,заметил, что г-жа де Реналь что-то от него скрывает. Едва он входил вкомнату, как она сразу обрывала разговор с мужем и словно дожидалась, чтобыон ушел Жюльен тотчас же позаботился, чтобы это больше не повторялось. Онсразу стал держаться холодно и сдержанно; г-жа де Реналь заметила это, но нестала доискиваться причины. "Уж не собирается ли она найти мне преемника? -подумал Жюльен. - А ведь еще только позавчера как она была нежна со мной!Но, говорят, знатные дамы всегда так поступают. Это как у королей: никогдаони не бывают так милостивы к своему министру, как в тот день, когда он,вернувшись домой, находит у себя указ о своей опале". Жюльен заметил, что в этих разговорах, которые так резко обрывались приего появлении, постоянно упоминалось об одном большом доме, принадлежащемгороду Верьеру; это был старый, но удобный и просторный дом, который стоялкак раз напротив церкви, на самом бойком торговом месте. "Но какая можетбыть связь, - размышлял Жюльен, - между этим домом и новым любовником?" И онв огорчении повторял про себя прелестную песенку Франциска I, которая длянего была новинкой, ибо не прошло еще месяца, как он узнал ее от г-жи деРеналь. А какими клятвами, какими ласками опровергалась тогда каждая строчкаэтой песенки: Красотки лицемерят. Безумен, кто им верит. Господин де Реналь отправился на почтовых в Безансон. Поездка эта,по-видимому, была решена в каких-нибудь два часа; у мэра был чрезвычайноозабоченный вид. Вернувшись, он швырнул на стол толстый сверток в серойбумажной обертке. - Вот она, эта дурацкая история, - пробурчал он жене. Через час Жюльен увидал, как человек, расклеивавший объявления, пришели унес с собой этот огромный сверток; он тотчас же бросился за этимчеловеком. "Вот я сейчас узнаю, в чем секрет, на первом же углу". Он стоял и с нетерпением ждал, пока наклейщик намазывал своей толстойкистью оборотную сторону объявления. Едва только он наклеил его на стену,как Жюльен, сгоравший от любопытства, увидел чрезвычайно подробноеобъявление в" сдаче внаем с публичных тортов того самого старого дома, окагором так часто упоминалось в разговорах г-на де Реналя с женой. Торги были назначены на завтра в два часа, в зале городской ратуши.Присуждение объявлялось действительным с тог" момента, когда погаснет третьясвечка. Жюльен был ужасно разочарован, но все же ему показалось странным,что объявление вывешивают накануне торгов. Как же об этом успеют узнать всежелающие принять в них участке? А впрочем, это объявление, помеченноеистекшим числом двухнедельной давности, хоть он и прочел его от первого допоследнего слова трижды, в разных местах, ровно ничего ему не объяснило. Он отправился взглянуть, что это за дом. Привратник, не заметив его, стаинственным видом пояснял соседу. - Э, что там! Напрасно стараться... Господин Малон обещал ему, что онполучит его за триста франков. Мэр вздумал было артачиться, - так его сейчасже в епископат вытребовали, к старшему викарию де Фрилеру. Появление Жюльена, по-видимому, сильно смутило друзей, они больше непромолвили ни слова. Жюльен не преминул отправиться на торги. В еле освещенном залетолпилась масса народу, но все както странно приглядывались друг к дружке.Затем все взоры устремились к столу, где на оловянном блюде Жюльен увиделтри маленьких зажженных огарка. Судебный пристав крикнул: "Триста франков,господа!" - Триста франков! Совсем одурели, - тихонько сказал какой-то человексвоему соседу. Жюльен случайно оказался между ними. - Да ведь ему больше восьмисот цена. Ну-ка я дерну надбавку. - Ну, что тебе за радость, скажи? Охота тебе злить господина Малона,господина Вально, епископа да еще этого старшего викария де Фрилера и всюэту шайку. - Триста двадцать! - крикнул другой. - Дурень! - выругался сосед. - А вот тут шпион мэра, гляди-ка, -добавил он, кивая на Жюльена. Жюльен мигом обернулся, чтобы расправиться с обидчиком, но два приятеляфраншконтейца уже не обращали на него ни малейшего внимания. Их хладнокровиепередалось и ему. В этот момент последний огарок вспыхнул и потух, и тягучийголос судебного пристава объявил во всеуслышание, что дом передается надевять лет г-ну де Сен-Жиро, начальнику канцелярии префектуры, за тристатридцать франков. Как только мэр вышел из зала, начались пересуды. - Вот вам лишних тридцать франков в городскую казну, доход с глупостиГрожо, - говорил один. - Но господин де Сен-Жиро расправится с Грожо, - отвечали ему. - Онпопомнит ему эти тридцать франков! - Экая подлость! - говорил толстяк, слева от Жюльена. - Да за такой домя бы восемьсот дал, пустил бы его под свою фабрику, да еще в барышах осталсябы. - Что же вы хотите? - отвечал ему молодой фабрикант из либералов. -Ведь де Сен-Жиро - член конгрегации. Четверо детей, и все на стипендиях.Эдакий бедняк! Вот и пришлось накинуть ему на содержание пятьсот франков,только и всего. - И подумать только, сам мэр ничего тут поделать не мог, - заметилтретий. - А уж какой роялист лютый, дальше некуда, только вот разве что неворует! - Не ворует? - подхватил еще один. - Наша птичка не лапает, она на летухапает! Да у них одна общая мошна, все туда валят, а к концу года поделят.Смотрите, вон тут Сорелев мальчишка, пойдем-ка отсюда похорошему. Жюльен вернулся домой в самом скверном настроении; г-жа де Ренальсидела очень грустная. - Вы с торгов? - спросила она. - Да, сударыня, и меня там приняли за шпиона господина мэра. - Ах, если бы он меня послушался и уехал куданибудь на это время! В эту минуту вошел г-н де Реналь, чрезвычайно мрачный. За обедом никтоне проронил ни слова. Г-н де Реналь велел Жюльену сопровождать детей вВержи; ехали все невеселые. Г-жа де Реналь утешала мужа: - Пора бы уж вам, друг мой, привыкнуть. Вечером все молча уселись у камина; только потрескивание буковыхполеньев нарушало тишину. Случается, что в самых дружных семьях наступаюттакие тоскливые минуты. Вдруг один из мальчиков радостно закричал: - Звонок! Звонок! - А, черт! Если это господин де Сен-Жиро вздумал донимать меня подвидом благодарности, так я ему выложу все, что думаю. Это уж слишком! Всущности, он всем обязан господину Вально, а я только скомпрометирован. Нучто, если проклятые якобинские газеты подхватят этот анекдотик и будут надомной всячески потешаться? Лакей распахнул дверь, и следом за ним в комнату вошел очень красивыйгосподин с пышными черными баками. - Господин мэр, я синьор Джеронимо. Вот письмо от кавалера де Бовези,атташе при неаполитанском посольстве; он передал мне его для вас в деньмоего отъезда, всего девять дней тому назад, - весело добавил синьорДжеронимо, поглядывая на г-жу де Реналь. - Синьор де Бовези, ваш кузен и мойблизкий друг, сударыня, говорил, что вы знаете итальянский язык. Веселый неаполитанец внес неожиданное оживление в этот скучный вечер.Г-жа де Реналь захотела непременно угостить его ужином. Она подняла весь домна ноги, ей хотелось во что бы то ни стало заставить Жюльена забыть о том,что его сегодня дважды чуть не в лицо обозвали шпионом. Синьор Джеронимо,знаменитый певец, человек вполне светский, был вместе с тем очень веселым,жизнерадостным человеком, - ныне эти качества уже несовместимы во Франции.После ужина он спел с г-жой де Реналь маленький дуэт, а потом развлекалобщество всякими занимательными рассказами. Когда в час ночи Жюльен сказалдетям, что пора идти спать, они жалобно взмолились. - Мы только еще немножко послушаем последнюю историю! - сказал старший. - Это история про меня, синьорине, - сказал синьор Джеронимо. - Восемьлет тому назад, когда я, как вы теперь, был учеником, я учился вНеаполитанской консерватории... Я хочу сказать, что мне было столько же лет,сколько вам, но я не имел чести быть сыном прославленного мэра прелестногогородка Верьера. При этих словах г-н де Реналь глубоко вздохнул и посмотрел на жену. - Синьор Дзингарелли, - продолжал молодой певец, слегка утрируя свойакцент, отчего дети так и покатывались с хохоту, - мой синьор Дзингареллибыл ужасно строгим учителем. Его не любили в консерватории, "а он хотел,чтобы все вели себя так, как если бы его боготворили. Я часто ухитрялсяудирать потихоньку. Я отправлялся в маленький театрик Сан-Карлино и гамслушал самую божественную музыку, но - бог ты мой! - как раздобыть восемьмонеток, восемь су, которые надо заплатить за входной билет? Такая громаднаясумма! - говорил он, поглядывая на детей, а они прыскали со смеху. - Как-тосиньор Джованноне, который был директором Сан-Карлино, услышал, как я пою, -мне было тогда шестнадцать лет, - он сказал: "Этот мальчик - сущий клад". - Хочешь, я тебя возьму к себе, милый мальчик? - говорит он мне. - А сколько вы мне дадите? - Сорок дукатов в месяц. А ведь это, господа, ни много, ни мало, сто шестьдесят франков! Мнепоказалось, словно передо мной рай открылся. - Ну, а как же, - говорю я Джованноне, - как же устроить, чтобы строгийсиньор Дзингарелли отпустил меня? - Lascia fare a me. - Предоставьте это мне! - вскричал старший из мальчиков. - Совершенно верно, мой юный синьор. Так вот синьор Джованноне говоритмне: "Саго [15], подпиши-ка прежде всего вот этот контракт". Я подписываю. Ион сейчас же дает мне три дуката. Я в жизнь свою таких денег не видывал. Азатем объясняет мне, как я должен действовать. На другой день я испрашиваю аудиенцию у грозного синьора Дзингарелли.Его старый лакей ведет меня к нему в комнату. - Что тебе от меня надо, сорванец? - спрашивает Дзингарелли. - Маэстро! - говорю ему я. - Я пришел покаяться во всех моихпроступках. Никогда больше я не буду удирать из консерватории и лазить череззабор. Я буду теперь учиться вдвое прилежнее, чем раньше. - Если бы я не боялся испортить самый прекрасный бас, какой якогда-либо слышал, я бы тебя посадил под замок на хлеб и на воду, негодник;ты бы у меня посидел так недельки две. - Маэстро, - опять начинаю я, - я теперь буду у вас самым примернымучеником во всей консерватории, credete a me [16]. Но я только прошу, неоткажите исполнить мою просьбу: если к вам кто-нибудь явится просить, чтобыя пел где-нибудь, не отпускайте меня. Умоляю вас, скажите, что вы не можете! - Да кому же в голову придет просить у меня такого шалопая? Да разве якогда-нибудь позволю тебе уйти из консерватории? Да ты что, смеяться надомной вздумал? А ну-ка, вон отсюда! Сию минуту вон! - кричит он, а самстарается пнуть меня ногой в зад. - Смотри, попадешь у меня под замок нахлеб и на воду. Через час сам синьор Джованноне является к директору. - Я пришел просить вас, - говорит он, - сделайте милость, от васзависит мое счастье, - отдайте мне Джеронимо, пусть он попоет у меня этузиму, а я тогда смогу дочку замуж выдать. - На что тебе этот сорванец? - кричит ему Дзингарелли. - Да я и слышатьоб этом не желаю! Не отдам ни за что! А кроме того, если бы я даже иотпустил его, он сам никогда не согласится бросить консерваторию: он толькочто клялся мне в этом. - Ну, если только за этим дело, - важно ответствует Джованноне,доставая из кармана мой контракт, - carta canta [17] - вот его подпись. Тут Дзингарелли рассвирепел, чуть звонок не оборвал. - Выгнать, - кричит, - сейчас же выгнать Джеронимо вон изконсерватории! - А сам весь трясется от ярости. Так меня и выгнали. Ну и хохоту было! И в тот же вечер я уже пел ариюMoltiplico: Полишинель собирается жениться и считает по пальцам, что емунадо купить себе для обзаведения хозяйством, и каждый раз сбивается сосчета. - Ах, сударь, будьте так добры, спойте нам эту арию! - сказала г-жа деРеналь. Джеронимо запел, и все хохотали до слез. Синьор Джеронимо отправилсяспать, когда уже пробило два часа; он очаровал всю семью своими приятнымиманерами, своей любезностью и веселым нравом. На другой день г-н и г-жа де Ренали вручили ему письма, которые былиему нужны для представления к французскому двору. "Вот гак-то везде, одна фальшь, - рассуждал сам с собой Жюльен. -Сейчас синьор Джеронимо покатит в Лондон на шестидесятитысячное жалованье. Абез ловкости этого директора Сан-Карлино его божественный голос стал быизвестен, может быть, на десять лет позднее... Нет, честное слово, по мне -лучше быть Джеронимо, а не Реналем. Правда, его не так уважают в обществе,но зато у него нет таких неприятностей, как, скажем, - эти торги, да иживется ему куда веселей". Жюльен удивлялся самому себе: те недели, которые он провел в полномодиночестве в Верьере, в пустом доме г-на де Реналя, он чувствовал себяочень счастливым. Отвращение, мрачные мысли охватывали его только на званыхобедах, а в остальное время, один во всем доме, он мог читать, писать,думать, и никто не мешал ему. Его ослепительные мечты не нарушалисьпоминутно горькой необходимостью угадывать движения низкой душонки - да ещемало того - ублажать ее разными хитростями или лицемерными словами. Быть может, счастье вот здесь, совсем рядом? Ведь на такую жизнь ненужно много денег: достаточно жениться на Элизе или войти в дело Фуке. Нопутник, поднявшись на крутую гору, с великим удовольствием отдыхает на еевершине. А будет ли он счастлив, если его заставят отдыхать вечно? Госпожу де Реналь одолевали страшные мысли. Несмотря на все свои благиенамерения, она не утерпела и рассказала Жюльену всю историю с торгами. "Я,кажется, готова ради него нарушить все мои клятвы", - думала она. Она, не задумываясь, пожертвовала бы жизнью, чтобы спасти мужа, если быжизнь его была в опасности. Это была именно та благородная и романтическаянатура, для которой видеть возможность великодушного поступка и не совершитьего является источником столь тяжких угрызений совести, как если бы она ужебыла повинна в преступлении. И, однако, у нее иногда бывали такие страшныедни, когда она не могла отделаться от мысли о том, какое это было бысчастье, если бы она вдруг овдовела и могла выйти замуж за Жюльена. Он любил ее сыновей гораздо больше, чем их любил отец, и они, несмотряна всю его строгость, обожали его. Она прекрасно понимала, что, если бы онастала женой Жюльена, ей пришлось бы покинуть Вержи, где ей было дорогокаждое деревцо. Она представляла себе, как бы она жила в Париже, как сыновьяее продолжали бы там учиться и получили бы такое образование, что все кругомвосхищались бы ими. Дети ее, она сама, Жюльен-все они были бы так счастливы! Странное действие брака, каким сделал его XIX век! Скука супружескойжизни наверняка убивает любовь, если она и была до брака, и при этом,говорит некий философ, супруги, достаточно богатые, чтобы не работать, оченьскоро не знают, куда деваться от скуки, до того надоедают им мирные семейныерадости. А среди женщин только очень сухие натуры не начинают в бракемечтать о любви. Философское рассуждение заставляет меня простить г-жу де Реналь, но вВерьере ей не прощали. Напротив того, весь город, хотя она и не подозревалаоб этом, только и занимался, что скандальной историей ее любовныхпохождений. Благодаря этому скандалу там осенью было даже не так скучно, каквсегда. Осень и часть зимы пролетели очень быстро. Пришла пора расстаться свержийскими лесами. Светское общество в Верьере начинало мало-помалувозмущаться, видя, какое слабое впечатление, производят на г-на де Реналявсе его анафемы Не прошло и недели, как некие важные особы, которые, желаявознаградить себя за свою обычную серьезность, с радостью оказывалиподобного рода услуги, постарались внушить ему самые тяжкие подозрения,однако сделав это как нельзя более осторожно. Господин Вально, который вел свою игру потихоньку, "пристроил Элизу водно весьма почтенное, благородное семейство, где было пять женщин. Элиза,опасаясь, как она говорила, не найти себе места зимой, согласилась поступитьв эту семью на две трети жалованья, которое она получала у господина мэра.Затем эта девица сама по себе возымела блестящую мысль: пойти исповедаться ик прежнему кюре, господину Шелану, и к новому, чтобы со всеми подробностямирассказать тому и другому историю любовных похождений Жюльена. На другой же день после приезда семьи мэра, в шесть часов утра, аббатШелан прислал за Жюльеном. - Я ни о чем не собираюсь вас спрашивать, - сказал он ему, - и прошувас - а если этого мало, приказываю - ничего мне не говорить, но я требую,чтобы вы в трехдневный срок отправились либо в Безансонскую семинарию, либона житье к вашему другу Фуке, который по-прежнему готов прекрасно васустроить. Я все предусмотрел, обо всем позаботился, но вы должны уехать и непоказываться в Верьере, по крайней мере, в течение года. Жюльен ничего не отвечал. Он размышлял, не следует ли ему, длясохранения собственного достоинства, оскорбиться этой заботливостью, которуюпроявляет о нем господин Шелан, - ведь не отец же он ему в конце концов. - Завтра в это же время я буду иметь честь явиться к вам еще раз, -ответил он, наконец, старому кюре. Господин Шелан, который полагал, что своим авторитетом он, безусловно,заставит подчиниться этого юнца, говорил долго. Жюльен, изобразив на своемлице самое глубокое смирение, почтительно стоял перед ним, не раскрывая рта. Наконец его отпустили, и он бросился к г-же де Реналь рассказать ейвсе, но застал ее в глубоком отчаянии. Ее муж только что говорил с неюдовольно откровенно. Его нерешительный характер и надежды на наследство изБезансона, которые еще усиливали его нерешительность, склонили его твердодержаться того мнения, что жена его совершенно невинна. Он пришел поделитьсяс ней неожиданным открытием: как странно, оказывается, настроено сейчасобщественное мнение в Верьере. Разумеется, люди не правы, все это проискизавистников, но в конце концов что же делать? На минуту г-жа де Реналь попыталась утешить себя мыслью, что Жюльенможет принять предложение г-на Вально и остаться в Верьере. Но теперь этоуже была не та робкая, простодушная женщина, какою она была в прошлом году:злосчастная страсть и муки раскаяния вразумили ее. Слушая мужа, она с больюв душе убеждалась, что разлука, хотя бы временная, неизбежна. "Вдали от меняЖюльен снова отдастся своим честолюбивым мечтам, и это так естественно,когда у человека нет ни гроша за душой! А я! Боже мой! Я так богата - и этоничем, ничем не может помочь моему счастью. Он меня забудет. Такойобаятельный юноша! Конечно, его будут любить, полюбит и он. Ах, янесчастная... А на что жаловаться? Бог справедлив: ведь я даже не пыталасьперестать грешить; в наказание он отнял у меня разум. Мне надо было толькоподкупить Элизу, привлечь ее на свою сторону, уж, кажется, чего проще! А ядаже не дала себе труда подумать об этом. Только и бредила любовью. И воттеперь все пропало". Одно глубоко поразило Жюльена: когда он сообщил г-же де Реналь ужаснуюновость о том, что ему придется уехать, он не услышал от нее никакихэгоистических возражений. Видно было только, что она едва удерживается отслез. - Друг мой, нам с вами нужна твердость. - Она отрезала для него напамять прядь своих волос. - Не знаю, что со мною будет, - сказала она, - нотолько, если я умру, обещай мне, что ты никогда не покинешь моих детей.Близко ли ты будешь от них, далеко ли, постарайся сделать из них честныхлюдей. Если опять будет революция, всю знать перережут, а их отцу, вероятно,придется эмигрировать - из-за того крестьянина, которого тогда убили накрыше. Не забудь о моих сыновьях. Дай мне руку. Прощай, милый! Это наши стобой последние минуты. Когда эта страшная жертва уже будет принесена, янадеюсь, что на людях у меня хватит мужества, подумать о моем добром имени. Жюльен ожидал взрыва отчаяния. Эти простые прощальные слова глубокорастрогали его. - Нет, нет, я не хочу так прощаться! Я уеду, они все этого хотят, да ивы сами. Но через три дня я вернусь к вам ночью. Все мигом преобразилось для г-жи де Реналь. Значит, Жюльендействительно любит ее, если ему самому пришло в голову увидеться с нею ещераз! Все ее страдания сразу исчезли, и ее охватило чувство невыразимойрадости. Все стало так легко. Уверенность, что она еще раз увидит своегомилого, заслонила собою все, что было мучительного в эти последние минуты. Сэтого мгновения вся осанка и выражение лица г-жи де Реналь исполнилиськакого-то особенного благородства, решимости и необыкновенного достоинства. Вскоре явился г-н де Реналь: он был вне себя. И тут-то он, наконец,выложил жене все про это анонимное письмо, полученное им два месяца назад. - Я это письмецо снесу в Казино, я всем его покажу, чтобы все знали,что за подлец этот Вально! Я его подобрал нищим, сделал одним из самыхбогатых людей в Верьере Я его публично осрамлю, я драться с ним буду. Нет!Это уж перешло все границы. "И я могу остаться вдовой, господи боже! - промелькнуло у г-жи деРеналь Но в тот же миг она сказала себе: - Если я не помешаю этой дуэли, - ая, разумеется, могу это сделать, - я буду убийцей моего мужа". Никогда еще она не пользовалась с такой ловкостью тщеславием своегосупруга. В каких-нибудь два часа она сумела убедить его, при помощи его жесобственных доводов, что он должен держать себя сейчас как нельзя болеедружески с Вально и даже снова взять Элизу к себе в дом. Немало мужествапотребовалось г-же де Реналь, чтобы решиться снова увидеть эту девушку,причину всех ее несчастий. Но эту мысль подал ей Жюльен. Наконец, после того как его раза три-четыре наводили на путь истинный,г-н де Реналь уже собственным умом дошел до чрезвычайно тягостной для него вденежном отношении мысли, а именно, что не может быть для него сейчас ничегохуже, как если Жюльен в разгар великого злопыхательства и сплетен по всемуВерьеру останется в городе и поступит гувернером к детям г-на Вально. Ясно,что Жюльен не упустит случая принять столь выгодное предложение директорадома призрения; но для торжества г-на де Реналя необходимо, напротив, чтобыЖюльен уехал из Верьера и поступил в семинарию в Безансоне или, скажем, вДижоне Но как убедить его уехать, и, потом, на какие средства он там будетжить? Господин де Реналь, видя неминуемость денежной жертвы, убивался больше,чем его жена. Она же после тягостной беседы с мужем чувствовала себя так,как должен чувствовать себя мужественный человек, который, решив покончитьсчеты с жизнью, проглотил смертельную дозу страмония и еще не умер; онживет, так сказать, по инерции, но уже ничем в мире больше не интересуется.Так, Людовик XIV, умирая, промолвил: "Когда я был королем..." Замечательнаяфраза! На другой день спозаранку г-н де Реналь получил анонимное письмо. Наэтот раз письмо было весьма оскорбительного свойства. В каждой строчке самымгрубым образом намекалось на его положение. Несомненно, это было делом руккакого-нибудь мелкого завистника. Это письмо снова вызвало у него желаниедраться с г-ном Вально. Он так расхрабрился, что решил действоватьбезотлагательно: вышел из дому один и отправился в оружейную лавку, купилтам пару пистолетов и велел зарядить их. "Нет, в самом деле, - рассуждал он, - представить себе, что сновавернулись бы прежние строгости императора Наполеона: у меня на душебуквально ни одного краденого гроша, мне не в чем себя упрекнуть.Единственно, что я позволял себе, - это закрывать глаза, но у меня в столележат кой-какие солидные документики, которые меня вполне оправдывают". Госпожа де Реналь испугалась не на шутку холодной ярости своего мужа;ее опять стала соблазнять страшная мысль о вдовстве, которую ей стоилотакого труда отогнать от себя. Она заперлась с мужем в его кабинете, где втечение нескольких часов уговаривала его без всякого результата: последнееанонимное письмо настроило его весьма решительно. Наконец ей все-такиудалось добиться того, что его отважная решимость закатить оплеуху г-нуВально перешла в не менее отважную решимость предложить Жюльену шестьсотфранков, чтобы он мог внести за год в семинарию. Г-н де Реналь, в сотый разпроклиная тот день, когда ему пришла в голову злополучная идея взятьгувернера, забыл об анонимном письме. Одна только мысль немного утешала его, но он не говорил о ней жене: оннадеялся - если ему удастся проявить достаточно умения и воспользоватьсякак-нибудь в своих интересах романтическими бреднями этого юнца - убедитьего отказаться от предложения г-на Вально и за меньшую сумму. Госпоже де Реналь стоило немало труда втолковать Жюльену, что он идетнавстречу желаниям ее мужа, отказываясь в угоду ему от места в восемьсотфранков, которые ему при свидетелях предлагал директор дома призрения, ипотому не имеет никаких оснований стыдиться и должен без всякого стесненияпринять эти деньги. - Но подумайте, - упрямо твердил Жюльен, - у меня никогда в мыслях небыло соглашаться на его предложение. Вы меня так приучили к порядочнойжизни, что я бы просто не вынес хамства этих людей. Но жестокая необходимость железной рукой сломила волю Жюльена. Он тешилсвою гордость надеждой, что примет эту сумму от верьерского мэра только вдолг и даст ему расписку с обязательством выплатить этот долг с процентами втечение пяти лет. У г-жи де Реналь все еще оставалось несколько тысяч франков,припрятанных в маленькой пещерке в горах. Она предложила их ему, замирая отстраха, что он откажется и только рассердится на нее. - Неужели вы хотите, - отвечал Жюльен, - чтобы воспоминание о нашейлюбви стало для меня отвратительным? Наконец Жюльен уехал. Г-н де Реналь был безгранично счастлив, ибо вроковую минуту, когда он предложил ему деньги, это испытание оказалось свышесил Жюльена. Он отказался наотрез. Г-н де Реналь со слезами на глазахбросился ему на шею. Жюльен попросил у него свидетельство о своем поведении,и у мэра от избытка чувств не нашлось достаточно пылких выражений, чтобыпревознести все его достоинства. У нашего героя было прикоплено пятьлуидоров и еще столько же он рассчитывал занять у Фуке. Он был сильно взволнован. Но, отойдя на лье от Верьера, где он оставлялвсе, что любил, он уже больше ни о чем не думал и только представлял себе,какое счастье увидеть большей город, настоящую большую крепость, какБезансон. Во время этой краткой, трехдневной, разлуки г-жа де Реналь жила вослеплении, поддавшись одному из самых жестоких обманов любви. Жизнь ее былапочти терпима, ибо между ее теперешним состоянием и страшным горем впередибыло еще это последнее свидание с Жюльеном. Она считала часы и минуты,которые оставались до него. Наконец ночью на третий день она услышала издалиусловный сигнал Жюльена. Преодолев тысячу опасностей, он явился к ней. С этой минуты она могла думать только об одном: "Я вижу его в последнийраз". Она не только не отвечала на бурные ласки своего милого, - она былакак труп, в котором чуть теплится жизнь. Когда она принуждала себя сказатьему, что любит его, это звучало так натянуто, что можно было подуматьобратное. Ничто не могло отвлечь ее от страшной мысли о том, что онирасстаются навеки. Жюльен со своей обычной подозрительностью чуть было неподумал, что он уже забыт. Но когда он отпустил какое-то язвительноезамечание по этому поводу, она не ответила ни слова; только крупные слезыпокатились у нее по щекам, и рука ее судорожно сжала его руку. - Но боже мой! Да как же вы хотите, чтобы я вам верил, - отвечал Жюльенна скупые, неубедительные уверения своей возлюбленной - Да вы бы выказали восто раз больше дружеских чувств госпоже Дервиль или просто какой-нибудьвашей знакомой. И помертвевшая г-жа де Реналь не знала, что отвечать. - Сильнее этого страдать невозможно... Мне бы только умереть... Ячувствую, как у меня леденеет сердце. И это были ее самые многословные ответы: больше он ничего не могдобиться. Когда забрезживший рассвет напомнил, что ему пора уходить, слезы г-жиде Реналь сразу высохли Она молча смотрела, как он привязывает к окнуверевку с узлами, и не отвечала на его поцелуи. Напрасно он говорил ей: - Ну, вот мы и достигли, наконец, того, чего вы так желали. Теперь ужевас не будут мучить угрызения совести Не будет больше мерещиться чуть толькокто прихворнет из детей, что вы их сведете в могилу. - Мне жаль, что вы не можете поцеловать Станислава, - холодно сказалаона. Жюльен, наконец, ушел, глубоко потрясенный мертвенными объятиями этогоживого трупа, и на протяжении многих лье ни о чем другом думать не мог.Сердце его разрывалось, и пока он не перевалил через гору, пока ему ещевидна была верьерская колокольня, он то и дело оборачивался на ходу.