Стендаль.Красное и черное

КАКОЕ ОТЛИЧИЕ ВЫДЕЛЯЕТ ЧЕЛОВЕКА?

VIII КАКОЕ ОТЛИЧИЕ ВЫДЕЛЯЕТ ЧЕЛОВЕКА? - Твоя вода не освежает меня, - сказал истомленный жаждой джинн. - А ведь это самый прохладный колодец во всем Диар-Бекире. Пеллико. Как-то раз Жюльен возвратился из поездки в прелестное имение Вилькье наберегу Сены, которому г-н де Ла-Моль уделял некоторое внимание, ибо это былоединственное из всех его владений, принадлежавшее некогда знаменитомуБонифасу де Ла-Молю. Он застал дома маркизу и ее дочь, которые только чтоприехали с Гиерских островов. Жюльен теперь был настоящий денди и вполне овладел искусством жить вПариже. Он держался с м-ль де Ла-Моль с изысканной холодностью. У него,казалось, не сохранилось и тени воспоминания о тех давно минувших днях,когда она потешалась, расспрашивая, как это он так ловко свалился с лошади. Мадемуазель де Ла-Моль нашла, что он очень вырос и побледнел. В егофигуре, в манере держаться теперь уже не было ничего провинциального, а вотв манере говорить что-то было не совсем так: в его разговоре все ещечувствовалось слишком много серьезности, положительности. Впрочем, невзираяна эти разумные свойства и благодаря присущей ему гордости, это непроизводило впечатления подчиненности; чувствовалось только, что он все ещеслишком многому придает значение. Однако сразу можно было сказать, что этотчеловек не отступится от того, что он говорит. - Ему не хватает легкости, а не ума, - сказала както м-ль де Ла-Мольотцу, пошучивая с ним по поводу ордена, который он раздобыл Жюльену. - Мойбрат просит его у вас полтора года. А ведь он де Ла-Моль!.. - Да, но Жюльен способен проявить неожиданную находчивость. А уж этогоникогда не случалось с де Ла-Молем, о котором вы говорите. Доложили о приходе герцога де Реца. Матильду вдруг одолела непреодолимая зевота; стоило ей только егоувидеть, как она сразу почувствовала, что опять видит все ту же стариннуюзолоченую мебель, все тех же неизменных завсегдатаев отцовской гостиной. Иона представила себе невыносимо скучное существование, которое опятьначнется для нее в Париже. А на Гиерских островах она скучала о Париже! "И ведь мне всего девятнадцать лет! - думала она. - Самый счастливыйвозраст, как говорится в этом хламе с золотыми обрезами". Она поглядела надесяток новеньких томиков стихов, скопившихся на консоле в гостиной за времяее путешествия в Прованс. На свою беду, она была много умнее всех этихгоспод де Круазенуа, де Келюсов, де Люзов и прочих своих друзей. Онапредставила себе все, что они будут говорить ей о прекрасном небе Прованса,о поэзии, о блаженном Юге и так далее, и так далее. Ее прекрасные глаза, в которых застыла беспредельная скука и, хужетого, полная безнадежность найти хоть какую-нибудь радость, остановились наЖюльене. Этот по крайней мере был не совсем такой, как все остальные. - Господин Сорель, - сказала она отрывистым, нетерпеливым тоном, какимговорят молодые женщины высшего круга и в котором нет решительно ничегоженственного, - вы будете сегодня вечером на бале у господина де Реца? - Мадемуазель, я не имел чести быть представленным господину герцогу(можно было подумать, что эти слова и титул раздирали рот этомугордецу-провинциалу). - Он поручил моему брату привезти вас к нему. Так вот, если вы тамбудете, вы расскажете мне подробно об этом имении в Вилькье: мы подумываем,не поехать ли туда весной. Мне хочется знать, пригоден ли замок для жилья итак ли хороши окрестности, как говорят. Ведь слава часто бывает инезаслуженной. Жюльен не отвечал. - Приезжайте на бал вместе с братом, - добавила она очень сухо. Жюльен почтительно поклонился. "Итак, даже на бале я обязан отдаватьотчеты всем членам этой семьи. Однако ведь мне как раз и платят за то, что яуправляю их делами". Его раздражение добавило к этому: "Бог их знает, непопаду ли я еще впросак, сказав дочке что-нибудь такое, что не будетсовпадать с планами отца, сына и маменьки. Ведь это настоящий дворсамодержавного властителя. Здесь надо быть полным ничтожеством, а вместе стем не давать никому повода для жалоб". "Вот уж не нравится мне эта долговязая девица, - подумал он, провожаявзглядом м-ль де Ла-Моль, которую позвала мать, пожелавшая представить еекакимто дамам, своим приятельницам. - И как она старается превзойти всемоды: платье у нее совсем сползает с плеч... Она еще бледнее, чем была досвоего путешествия... А волосы совсем бесцветные, до того белые... прямо,можно сказать, просвечивают насквозь... А сколько высокомерия в ее манерездороваться, в этом взгляде, - скажите, какие царственные жесты!" М-ль де Ла-Моль окликнула своего брата в ту минуту, когда он выходил изгостиной. Граф Норбер подошел к Жюльену. - Дорогой мой Сорель, - сказал он ему, - где мне вас поймать в полночь,чтобы нам с вами поехать на бал к господину де Рецу? Он мне поручилнепременно привезти вас. - Я очень хорошо знаю, кому я обязан столь великой милостью, - отвечалЖюльен, кланяясь чуть ли не до земли. Вежливый и даже предупредительный тон Норбера не давал повода дляпридирок дурному настроению Жюльена, и он придрался к собственному ответу наэто любезное приглашение. Ему померещился в нем оттенок низости. Приехав вечером на бал, он был поражен необычайным великолепиемособняка де Реца. Двор, куда въезжали экипажи, был словно шатер: над ним былнатянут громадный тент из алого тика в золотых звездах; это было простоизумительно. А под шатром весь двор был превращен в настоящий лес изапельсиновых деревьев и олеандров в цвету. Кадки этих деревьев были зарытытак глубоко, что казалось, деревья растут из земли. Дорога, по которойподъезжали экипажи, была усыпана песком. Все это, вместе взятое, показалось нашему провинциалу чем-то поистиненеобычайным. Он не имел ни малейшего представления о подобной роскоши; егопотрясенное воображение мигом унеслось за тысячи лье от всяких мрачныхмыслей. В карете, когда они ехали на бал, Норбер весело болтал, а Жюльенувсе представлялось в черном свете, но едва только въехали во двор, онипоменялись ролями. Внимание Норбера привлекали главным образом какие-то мелочи, на которыепосреди всего этого великолепия, очевидно, не обратили внимания. Он оценивалстоимость каждой затеи, и Жюльен видел, что по мере того как общий итогвозрастал, его спутника начинало разбирать нечто вроде зависти ираздражения. А Жюльен вошел в первую залу, где уже начались танцы, очарованный,восхищенный и чуть ли не оробевший от этих слишком сильных ощущений. Всестремились к дверям второй залы, и там образовалась такая толпа, чтопробиться не было возможности. Эта вторая зала была убрана в стилегренадской Альгамбры. - Царица бала! Бесспорно, нельзя не согласиться, - произнес какой-томолодой человек с усиками, чье плечо довольно крепко упиралось в грудьЖюльена. - Мадемуазель Фурмон, которая всю эту зиму была у нас первойкрасавицей, - откликнулся его сосед, - чувствует, что ей придется отступитьна второе место Посмотри, какой у нее странный вид. - Да, все усилия прилагает, чтобы понравиться Смотри, какая прелестнаяулыбка, вот сейчас, когда она идет в кадрили. Клянусь честью, неподражаемо. - А мадемуазель де Ла-Моль и виду не подает, что ее радует эта победа,которую она отлично сознает Можно подумать, что она боится понравиться тому,с кем говорит. - Великолепно! Вот истинное искусство пленять. Жюльен тщетно силился разглядеть Матильду семь или восемь мужчин, всегораздо выше его, окружали эту обольстительницу. - А ведь в этой благородной сдержанности тоже немало кокетства, -промолвил молодой человек с усиками. - А эти громадные голубые глаза, как медленно они опускаются в тотсамый момент, когда кажется, что они уже вот-вот себя выдадут! - подхватилсосед. - Нет, честное слово, ничего искусней и вообразить нельзя! - Погляди, как рядом с ней красавица Фурмон стала вдруг какой-то совсемнеприметной, - сказал третий. - Этот сдержанный вид словно говорит вам, сколько радости я подарила бывам, будь вы человеком, достойным меня! - Но кто может быть достоин божественной Матильды? - сказал первый. -Разве какой-нибудь принц королевской крови, статный красавец, умник, герой,отличившийся в войне, и при всем том не старше двадцати лет. - Побочный сын русского императора А чтобы сделать его достойным такогобрака, его пожалуют во владетельные князья. А может быть, просто-напростограф Талер, хоть он и похож на наряженного крестьянина? В дверях стало просторней, и Жюльен мог войти. "Уж если она кажется этим куклам такой замечательной, стоит рассмотретьее хорошенько, - подумал он. - По крайней мере буду хоть знать, в чемзаключается совершенство, по мнению этих людей". Он стал искать ее глазами, и в эту минуту Матильда взглянула на него."Мои обязанности призывают меня", - сказал себе Жюльен; но хоть он ивыразился гак, он не почувствовал никакой досады. Любопытство заставляло егодвигаться вперед не без чувства удовольствия, а сильно обнаженные плечиМатильды мгновенно увеличили это удовольствие, что, признаться, было отнюдьне лестно для его самолюбия. "Ее красота, - подумал он, - это красотаюности". Пятеро или шестеро молодых людей, среди которых Жюльен узнал и тех,что беседовали между собою в дверях, находились между ним и ею. - Вы, сударь, были здесь всю зиму, - сказала она ему. - Не правда ли,это самый прелестный бал за весь сезон? Он ничего не ответил. - Эта кадриль Кулона, по-моему, просто восхитительна, и наши дамытанцуют ее бесподобно. Молодые люди обернулись, чтобы увидеть счастливца, от которого такнастойчиво добивались ответа. Но ответ не заключал в себе никакогопоощрения. - Вряд ли я могу быть хорошим судьей, мадемуазель. Я провожу жизнь записьменным столом. Я в первый раз присутствую на таком блестящем бале. Молодые люди с усиками были явно скандализованы. - Вы мудрец, господин Сорель, - последовало в ответ заметно оживившимсятоном. - Вы глядите на все эти балы, на все эти праздники, как философ, какЖанЖак Руссо. Эти безумства вас удивляют, но ничуть не пленяют. Одно словечко в этой фразе внезапно потушило воображение Жюльена исразу изгнало из его сердца всякое самообольщение. Губы его сложились впрезрительную усмешку; быть может, это получилось несколько чересчурподчеркнуто. - Жан-Жак Руссо, - отвечал он, - на мой взгляд, просто глупец, когда онберется судить о высшем свете. Он не понимал его и стремился к нему душойлакеявыскочки. - Он написал "Общественный договор", - сказала Матильда сблагоговением. - Проповедуя республику и ниспровергая троны монархов, этот выскочкапьянел от счастья, когда какойнибудь герцог изменял своей обычнойпослеобеденной прогулке, чтобы проводить кого-либо из его друзей. - Ах, да! Этот герцог Люксембургский в Монморанси проводил некоегогосподина Куенде, когда тот возвращался в Париж... - подхватила м-ль деЛа-Моль, с живостью и восторгом предаваясь новообретенному счастью учености. Она была в восторге от своих знаний, как тот академик, который открылсуществование короля Феретрия. Взор Жюльена по-прежнему был пронизывающим исуровым. Матильду охватил порыв истинного воодушевления, и холодность еесобеседника совершенно ошеломила ее. Она была тем более изумлена, что до сихпор обычно сама производила такое впечатление на людей. В это самое время маркиз де Круазенуа поспешно пробирался к м-ль деЛа-Моль через густую толпу. Он уже был в трех шагах от нее, но никак не могподойти ближе. Он смотрел на нее, посмеиваясь над тем, что попал в такойзатор. Рядом с ним стояла юная маркиза де Рувре, кузина Матильды. Онаопиралась на руку своего мужа, который стал им всего лишь две недели томуназад. Маркиз де Рувре, еще совсем юноша, был влюблен без памяти, что легкоможет случиться с человеком, когда он, вступая в приличный брак по расчету,устроенный нотариусами, вдруг обнаруживает в своей жене прелестное существо.Г-н де Рувре должен был получить герцогский титул после смерти своего весьмапрестарелого дядюшки. В то время как маркиз де Круазенуа, не будучи в состоянии пробитьсясквозь толпу, улыбаясь, смотрел на Матильду, она устремила свои громадные,синие, как небо, глаза на него и на его соседей. "Что может быть на светепошлее вот этого сборища! Вот Круазенуа, который изволит претендовать на моюруку, человек мягкий, вежливый и манеры у него такие же утонченные, как уэтого господина де Рувре. Если бы только не скука, которой веет от них, всеэти господа были бы чрезвычайно милы. И вот он так же будет ездить со мнойна балы, и вид у него будет такой же ограниченный и самодовольный. Через годпосле свадьбы моя коляска, мои лошади, мои наряды, мой замок в двадцати льеот Парижа - все это будет так безупречно, что дальше некуда, а какая-нибудьвыскочка вроде графини де Руавиль, глядя на это, будет умирать от зависти! Апотом..?" Матильда уже заранее изнывала от скуки. Маркизу де Круазенуа, наконец,удалось пробиться сквозь толпу, он подошел и заговорил с ней, но она, неслушая его, продолжала думать о своем. Слова его не долетали до ее слуха,сливаясь с многоголосым шумом бала. Машинально она следила глазами заЖюльеном, который отошел от нее с почтительным, но гордым и недовольнымвидом. В дальнем углу залы, в стороне от движущейся толпы, она заметилаграфа Альтамиру, приговоренного к смерти у себя на родине, - читатель с нимуже знаком. В царствование Людовика XIV одна из его родственниц была замужемза принцем Конти; это обстоятельство в какой-то мере охраняло его от -тайной полиции иезуитов. "Видно, только смертный приговор и выделяет человека, - подумалаМатильда. - Это единственная вещь, которую нельзя купить. А ведь это янедурно придумала! Как жаль, что мысль эта не подвернулась мне в такоймомент, когда бы я могла блеснуть ею!" У Матильды было достаточно вкуса: ейне могло прийти в голову ввести в разговор остроту, придуманную заранее. Ноу нее было также достаточно тщеславия, чтобы прийти в восторг от самой себя.Радость, озарившая ее лицо, прогнала с него выражение явной скуки. Маркиз деКруазенуа, который не переставал говорить, обрадовался успеху и удвоил своекрасноречие. "Что мог бы какой-нибудь злой язык противопоставить моей остроте? -раздумывала Матильда. - Я бы ответила этому критику: титул барона, титулвиконта - все это можно купить, ордена даются просто так, - мой брат -только что получил орден, а что он сделал? Чин можно получить - достаточнодесяти лет гарнизонной службы или родства с военным министром, и вот вы ужекомандир эскадрона, как Норбер. Большое состояние?.. Ну, это, пожалуй, самоетрудное, а следовательно, и самое почетное. Ведь вот как смешно выходит, -как раз обратное тому, что говорится во всех книгах... Ну, в конце концов,чтобы приобрести состояние, человек может жениться на дочери Ротшильда. Нет, действительно моя мысль не лишена глубины. Смертный приговор - этопока единственная вещь, которой никому не приходило в голову добиваться". - Вы знакомы с графом Альтамирой? - спросила она г-на де Круазенуа. По лицу ее видно было, что она только сейчас очнулась, - вопрос ее невязался со всем тем, что вот уже целых пять минут рассказывал ей беднягамаркиз; он несколько опешил, и его учтивость не сразу пришла ему на выручку.А между тем это был весьма находчивый человек, славившийся своим остроумием. "Матильда не лишена странностей, - подумал он. - Это, разумеется, неочень удобно, но какое замечательное положение в обществе она даст своемумужу! Не знаю, как ухитряется достичь этого маркиз де Ла-Моль, но он связанс самыми достойными и видными людьми в каждой партии; этот человек всегдабудет на виду. Возможно, впрочем, что эти странности Матильды создадут ейславу оригинальной натуры. А когда человек знатен и богат, оригинальностьуже перестает быть курьезом, и тогда это будет выдающаяся женщина! Стоит ейзахотеть - и это сочетание ума, характера и исключительной находчивостисделает ее неотразимо обаятельной..." Так как хорошо делать два дела сразу -вещь нелегкая, то маркиз, глядя на Матильду отсутствующим взором, отвечал ейсловно затверженный Урок: - А кто же не знает беднягу Альтамиру? - и принялся рассказывать ейисторию этого неудавшегося заговора, смехотворного, нелепого. - Ужасно нелепого! - отвечала Матильда, словно говоря сама с собой. -Однако он что-то делал. Я хочу посмотреть на настоящего человека; приведитеего сюда, - сказала она жестоко уязвленному маркизу. Граф Альтамира был одним из самых откровенных поклонников высокомернойи чуть ли не дерзкой красоты м-ль де Ла-Моль: он считал ее одной из первыхкрасавиц в Париже. - Как она была бы великолепна на троне! - сказал он маркизу деКруазенуа и охотно последовал за ним. Немало людей из светского общества склонно считать, что заговор в XIXвеке - верх дурного тона; от Этого несет якобинством. А может ли бытьчто-либо отвратительнее неудачливого якобинца? Матильда, обмениваясь взглядами с г-ном де Круазенуа, посмеивалась надлиберализмом Альтамиры, но слушала его с удовольствием. "Заговорщик на бале - прелестный контраст", - думала она; Альтамира сосвоими черными усищами напоминал ей отдыхающего льва; но вскоре онаобнаружила, что у него только одно на уме: польза, преклонение передпользой. Молодой граф не находил в мире ничего достойного внимания, заисключением того, что могло бы дать его стране правительство двухпалатнойсистемы. Увидев входящего в залу перуанского генерала, он с видимымудовольствием покинул Матильду, первую красавицу бала. Потеряв надежду наЕвропу, после того как Меттерних завел в ней свои порядки, бедный Альтамиравынужден был утешать себя мечтами о будущем, когда страны Южной Америкистанут сильными, могущественными и возвратят Европе свободу, ниспосланную имМирабо. Матильду обступила толпа молодых людей с усиками. Она прекраснопонимала, что ей не удалось очаровать Альтамиру, и ей было досадно, что онушел. Она видела, как его черные глаза загорелись, когда он заговорил сперуанским генералом. М-ль де Ла-Моль разглядывала молодых французов с такойглубокой серьезностью, какой не могла бы перенять ни одна из ее соперниц."Кто из них, - думала она, - способен навлечь на себя смертный приговор,предполагая даже, что все благоприятные обстоятельства для этого будутналицо?" Ее странный взгляд казался лестным глупцам, но многим делалось от негоне по себе. Они опасались, что у нее вот-вот вырвется какое-нибудь остроесловцо, на которое не будешь знать, что ответить. "Знатное происхождение наделяет человека множеством всяких качеств,отсутствие которых оскорбляет меня, - я замечаю это на примере Жюльена, -думала Матильда, - но оно стирает те качества души, которыми заслуживаютсмертный приговор". В эту минуту кто-то сказал позади нее: "Ведь этот графАльтамира-второй сын принца Сан-Назаро-Пиментеля. Его предок Пиментельпытался спасти Конрадина, обезглавленного в 1268 году. Это одна из самыхродовитых семей в Неаполе". "Вот так подтверждение моей теории, - подумала Матильда, - будтознатное происхождение лишает человека той силы характера, без которой оннеспособен навлечь на себя смертный приговор!.. Нет, я, кажется, осужденасегодня изрекать одни сплошные нелепицы. Ну, раз уж я всего-навсего женщина,как и все другие, что ж, делать, придется танцевать". И она уступиланастояниям маркиза де Круазенуа, который уже целый час приглашал ее нагалоп. Чтобы забыть о своей неудачной попытке философствовать, Матильдарешила быть обаятельной. Г-н де Круазенуа был на верху блаженства. Но ни танцы, ни желание очаровать одного из самых красивых людей придворе - ничто не могло развлечь Матильду. Она пользовалась невообразимымуспехом; она была царицей бала, она сознавала это, но с полнымхладнокровием. "Какую бесцветную жизнь я буду влачить с таким существом, как этотКруазенуа, - говорила она себе час спустя, когда он подводил ее к креслу. -А в чем же радость для меня, - грустно подумала она, - если послешестимесячного отсутствия я неспособна чувствовать ее вот на этом бале, окотором с такой завистью мечтают все женщины в Париже? И ведь каким успехомя пользуюсь среди этого избранного общества, лучше которого, я сама знаю,ничего и представить себе нельзя! Ведь из буржуа здесь только, может быть,несколько пэров да один или два человека вроде Жюльена. И подумать, - ужесовсем грустно добавила она, - чем только не одарила меня судьба:известностью, богатством, молодостью-словом, всем, кроме счастья!.. Из всех моих преимуществ, пожалуй, самые сомнительные те, о которых мнетвердят сегодня весь вечер. Ум, например, безусловно, потому что он явнопугает их всех. Стоит только коснуться чего-нибудь серьезного, они уж черезпять минут совершенно изнемогают и, точно совершив какое-то великоеоткрытие, повторяют то, что я твержу им в течение целого часа. Я красива -это то самое преимущество, за которое госпожа де Сталь отдала бы все, и,однако, я умираю со скуки. А есть ли какое-нибудь основание думать, что ябуду скучать хоть немного меньше, когда сменю мое имя на имя маркизы деКруазенуа?" "Но, боже мой! - прибавила она, чуть не плача. - Ведь он же прекрасныйчеловек. В наш век - да это верх воспитанности! На него поглядеть нельзя безтого, чтобы он тут же не сказал вам какую-нибудь любезность, и даже нелишенную остроумия. Он храбр... Но какой странный этот Сорель, - подумалаона, и выражение скуки в ее глазах сменилось выражением гнева. - Я жепредупредила его, что хочу с ним поговорить, а он даже не изволитпоказываться!"