Стендаль.Красное и черное

ПЕРВОЕ ПОВЫШЕНИЕ

XXIX ПЕРВОЕ ПОВЫШЕНИЕ Он хорошо изучил свой век, хорошо изучил свой округ, и теперь онобеспечен. "Прекюрсер". Жюльен еще не совсем пришел в себя и продолжал пребывать в состоянииглубокой задумчивости после того случая в соборе, когда однажды утромсуровый аббат Пирар позвал его к себе. - Я только что получил письмо от господина аббата Шас-Бернара, где онвсячески вас расхваливает. Могу сказать, что я более или менее доволен вашимповедением. Вы чрезвычайно неосторожны и опрометчивы, хотя это сразу и незаметно. И, однако, по сие время сердце у вас доброе и даже великодушное иразум высокий. В общем, я вижу в вас некую искру, коей не следуетпренебрегать. Пятнадцать лет трудился я здесь, а ныне мне придется покинуть этот дом:преступление мое заключается в том, что я предоставлял семинаристов ихсвободной воле и не поощрял и не притеснял то тайное общество, о котором выговорили мне на духу. Но раньше чем я уеду отсюда, мне хочется что-нибудьдля вас сделать. Я бы позаботился о вас еще два месяца тому назад, ибо выэто заслужили, если бы не донос по поводу найденного у вас адреса АмандыБине. Я назначаю вас репетитором по Новому Ветхому завету. Жюльен, преисполненный благодарности, хотел было броситься на колени,дабы возблагодарить бога, но поддался более искреннему порыву. Он подошел каббату Пирару, взял его руку и поднес ее к губам. - Это еще что такое? - сердито закричал ректор, но глаза Жюльенаговорили много больше, чем его жест. Аббат Пирар глядел на него с изумлением, как смотрит человек, которыйдавным-давно отвык встречать тонкие душевные движения. Этот долгий взглядвыдал ректора, голос его дрогнул. - Да, да, дитя мое, я привязался к тебе. Господь видит, что этослучилось помимо моей воли. Мой долг - быть справедливым и не питать ни ккому ни ненависти, ни любви. Тяжкая тебе предстоит жизнь. Я вижу в тебенечто, что претит низким душам. Зависть и клевета всюду будут преследоватьтебя. Куда бы ни забросило тебя провидение, товарищи твои всегда будутненавидеть тебя, а если даже и будут притворяться друзьями, то только затем,чтобы вернее тебя погубить. Только одно может тебе помочь: не полагайся нина кого, кроме бога, который в наказание за твою самонадеянность наделилтебя тем, что неизбежно вызывает к тебе ненависть. Да будет поведение твоевыше всяких упреков - в этом единственное твое спасение. Если ты неуклоннобудешь держаться истины, рано или поздно твои враги будут повержены. Жюльен так давно не слышал дружеского голоса, что - простим ему этуслабость - он залился слезами. Аббат Пирар обнял, его и привлек к своейгруди; сладостен был этот миг для них обоих. Жюльен не помнил себя от радости: это было первое повышение, которогоон добился, а преимущества, вытекавшие из него, были огромны. Оценить ихможет только тот, кто был обречен жить долгие месяцы, ни на минуту неоставаясь наедине с собой, но вечно в тесном соприкосновении содноклассниками, которые по меньшей мере несносны, а в большинстве случаевневыносимы. Одни крики их способны довести до исступления чувствительнуюнатуру. Шумная радость этих досыта накормленных, чисто одетых крестьянтолько тогда была полной, когда могла дать себе выход, когда им можно былобеспрепятственно орать во всю силищу своих здоровенных легких. Теперь Жюльен обедал один или почти один, примерно на час позже всехостальных. У него был ключ от сада, и он мог там прогуливаться, когда никогоне было. К своему великому удивлению, Жюльен обнаружил, что его стали меньшененавидеть, а он-то, наоборот, ожидал, что ненависть семинаристов удвоится.Теперь они не считали нелепым высокомерием его нежелание вступать вразговор, что было для всех очевидно и создало ему столько врагов. Этимгрубым созданиям, среди которых он жил, его замкнутость казалась теперьвполне уместным чувством собственного достоинства. Ненависть заметноуменьшилась, особенно среди младших семинаристов, отныне его учеников, скоторыми он обращался чрезвычайно учтиво. Мало-помалу у него сталипоявляться и сторонники, а называть его Мартином Лютером теперь ужесчиталось непристойной шуткой. Но к чему перечислять его друзей, его врагов? Все это гнусно, и темгнуснее, чем правдивее будет наше изображение. А между тем ведь этоединственные воспитатели нравственности, какие есть у народа: что же с нимбудет без них? Сможет ли когда-нибудь газета заменить попа? С тех пор как Жюльен получил новое назначение, ректор семинарии явноизбегал разговаривать с ним без свидетелей. Это была с его стороныосторожность, полезная равно как учителю, так и ученику, но прежде всего этобыло испытание. Суровый янсенист, аббат Пирар держался непоколебимогоправила: если какой-нибудь человек обладает в глазах твоих некоторымидостоинствами, ставь препятствия на пути ко всему, чего он жаждет, к чемустремится. Если он обладает подлинными достоинствами, он сумеет преодолетьили обойти все препятствия. Наступила охотничья пора. Фуке надумал прислать в семинарию от имениродных Жюльена оленя и кабана. Туши этих зверей положили в коридоре междукухней и трапезной. Там-то их и увидели семинаристы, когда они шли обедать.С каким любопытством они разглядывали их! Кабан, даже и бездыханный, внушалстрах младшим ученикам - они осторожно дотрагивались до его клыков. Целуюнеделю только и было разговоров, что об этих тушах. Этот дар, ставивший семью Жюльена в тот слой общества, к которомунадлежит относиться с уважением, нанес смертельный удар завистливойненависти. Жюльен приобрел право на превосходство, освященное зажиточностьюШазель и другие из наиболее успевающих семинаристов начали заискивать передним и чуть ли не пеняли ему, как это он с самого начала не поставил их визвестность о достатке своих родителей, позволив им тем самым выказатьневольное неуважение к деньгам. В это время происходил рекрутский набор, но Жюльен в качествесеминариста не подлежал призыву. Он был глубоко потрясен этим. - Вот ипрошел для меня навсегда этот миг, который двадцать лет назад позволил бымне вступить на путь героев!" Как-то раз, прогуливаясь в одиночестве по семинарскому саду, он услышалразговор каменщиков, чинивших ограду: - Ну вот, пришел и наш черед. Новый набор объявили! - Да, когда тот был - что же, в добрый час! Из каменщика ты офицеромделался, а то и генералом, видали такие случаи. - Теперь, брат, уж не увидишь! Одна голытьба в солдаты идет. А тот, укого в кармане позвякивает, дома остается. - Кто нищим родился, тот нищим весь век и останется. - А что это, верно говорят, будто тот помер? - вмешался третийкаменщик. - Это, брат, толстосумы говорят! Как же, он им нагнал страху! - Вот ведь какая она разница получается, как делато при том шли! Искажи на милость, его же маршалы его и предали! Родятся же на свет такиеизменники! Этот разговор несколько утешил Жюльена. Он пошел дальше по дорожке и,вздыхая, говорил про себя: - Единственный монарх, чью память чтит народ! Подошло время экзаменов. Жюльен отвечал блестяще; он видел, что дажеШазель старается показать все свои знания. В первый день господа экзаменаторы, назначенные небезызвестным старшимвикарием де Фрилером, были весьма раздосадованы тем, что им неизменноприходилось выставлять в своем списке на первое или в крайнем случае навторое место этого Жюльена Сореля, о котором им донесли, что он любимчикаббата Пирара. В семинарии уже держали пари, что Жюльен выйдет на первоеместо по всем предметам и в главном экзаменационном листе, а значит, ему идостанется почетное право быть приглашенным на обед к его преосвященствуепископу. Но на последнем экзамене, когда он отвечал об отцах церкви, один ловкийэкзаменатор, задав ему несколько вопросов о святом Иерониме и егопристрастии к Цицерону, завел речь о Горации, Вергилии и прочихпоэтах-язычниках. Жюльен потихоньку от товарищей выучил наизусть немалостихов этих авторов. Воодушевленный своим успехом, он забыл о том, гденаходится, и на повторный вопрос экзаменатора начал с жаром читать иперелагать горациевы оды. Экзаменатор минут двадцать не мешал ему пребыватьв этом ослеплении, а затем, вдруг сразу приняв негодующий вид, стал суровоотчитывать за то, что он даром тратил время на это нечестивое занятие изасорял себе голову бесполезными и греховными идеями. - Я глупец, сударь, вы правы, - смиренно отвечал ему Жюльен, поняв,наконец, искусный маневр, которым его погубили. Эта уловка экзаменатора даже и семинаристам показалась подлостью,однако она не помешала тому, что г-н аббат де Фрилер, этот хитрейшийчеловек, который так искусно наладил обширную сеть тайных обществ в Безансо-не и чьи донесения в Париж приводили в трепет судей, префекта и даже высшееначальство гарнизонного штаба, изволил сам своей властной рукой поставитьпротив имени Жюльена цифру "198". Он обрадовался этой возможности причинитьнеприятность своему врагу янсенисту Пирару. Вот уже добрых десять лет, как он всеми способами старался столкнутьего с поста ректора семинарии. Аббат Пирар следовал тем же правиламповедения, которые он преподал Жюльену: он был искренен, благочестив, незанимался интригами и ревностно исполнял свои обязанности. Но господь вгневе своем наделил его желчным темпераментом, а такие натуры глубокочувствуют обиду и ненависть. Ни одно из оскорблений, нанесенных ему, непроходило бесследно для этой пламенной души. Он уже сто раз подал бы вотставку, но он был убежден, что действительно приносит пользу на этомпосту, на который его поставило провидение. "Я препятствую распространениюиезуитства и идолопоклонства", - говорил он себе. К тому времени, как начались экзамены, он уже около двух месяцев ниразу не разговаривал с Жюльеном, и, однако, он заболел и прохворал целуюнеделю после того, как получил официальное уведомление о результатахэкзаменов и увидел цифру "198" против имени своего ученика, который в егоглазах был гордостью семинарии. Единственное утешение для этой суровойнатуры заключалось в том, что он теперь сосредоточил на Жюльене всю силусвоей бдительности. И для него было величайшей радостью убедиться, чтоЖюльен не обнаруживал ни злобы, ни желания отомстить, ни малодушия. Через несколько недель Жюльен получил письмо и весь затрепетал: наконверте стоял парижский штемпель. "Наконец-то, - подумал он, - госпожа деРеналь вспомнила о том, что она мне когда-то обещала". Какой-то господин,подписавшийся "Поль Сорель" и называвший себя его родственником, посылал емучек на пятьсот франков. В письме говорилось, что если Жюльен будет и впредьс таким же рвением изучать славных авторов-латинян, он каждый год будетполучать такую же сумму. "Это она, это ее доброта! - растрогавшись, думал Жюльен. - Ейзахотелось утешить меня. Но почему же нет ни одного дружеского слова?" Он жестоко ошибался относительно этого письма. Г-жа де Реналь, подпавпод влияние своей подруги, г-жи Дервиль, всей душой предавалась глубокомураскаянию Против своей воли ей случалось нередко вспоминать об этомнеобыкновенном существе, встреча с которым перевернула ее жизнь, но она низа что не позволила бы себе написать ему. Если бы нам вздумалось заговорить семинарским языком, мы, наверное,признали бы чудом появление этих пятисот франков и сказали бы, что ониисходят от самого г-на де Фрилера, кого провидение избрало своим орудием,дабы ниспослать этот дар Жюльену. Двенадцать лет тому назад аббат де Фрилер явился в город Безансон содним тощим саквояжем в руках, где, как утверждает здешняя молва,заключалось все его достояние. Теперь он был одним из самых богатыхпомещиков на всю округу. За время своего постепенного обогащения он приобрелполовину имения, другая половина которого досталась по наследству г-ну деЛа-Молю. Из-за этого между двумя высокими особами и возникла великая тяжба. Несмотря на свое блестящее положение в Париже и все свои придворныедолжности, г-н маркиз де ЛаМоль почувствовал, что вести в Безансоне борьбупротив старшего викария, о котором шла молва, будто он рукополагает инизлагает префектов, небезопасно. Однако вместо того чтобы выхлопотать себепятьдесят тысяч наградных под каким-нибудь удобным наименованием,предусмотренным бюджетом, и уступить аббату де Фрилеру в этой пустяковойтяжбе из-за пятидесяти тысяч франков, маркиз заупрямился. Он считал, чтоправо на его стороне: несокрушимый довод - право! Но да позволено нам будет спросить: существует ли на свете такой судья,у которого нет сына или хотя бы какого-нибудь родственника, которого надопротолкнуть, помочь ему выбиться в люди? Дабы сие уразумел и слепой, г-н аббат де Фрилер через неделю послетого, как он добился первого решения суда, явился в карете еговысокопреосвященства к своему адвокату и самолично вручил ему орденПочетного Легиона. Г-н де Ла-Моль, несколько растерявшись от такихрешительных действий противной стороны и чувствуя, что адвокаты его того игляди сдадутся, обратился за советом к аббату Шелану, а тот, в свою очередь,связал его с г-ном Пираром. К тому времени, о котором повествует наша история, отношения между нимидлились уже несколько лет. Аббат Пирар взялся за это дело со всейстрастностью своей натуры Постоянно встречаясь с адвокатами маркиза, онхорошо изучил его иск и, убедившись, что маркиз прав, открыто стал насторону г-на де Ла-Моля, против всемогущего старшего викария. Г-н де Фрилербыл чрезвычайно оскорблен подобной дерзостью, да еще со стороны какого-тоничтожного янсениста! - Полюбуйтесь-ка на эту придворную знать, которая считает себя такойвсесильной, - говорил своим близким друзьям аббат де Фрилер. - Господин деЛаМоль не потрудился даже исхлопотать своему безансонскому агентукакого-нибудь ничтожного крестика; он и пальцем не пошевельнет, если тогосместят. А между тем, как мне пишут, сей благородный пэр недельку непропустит, чтобы не выставить напоказ свою голубую ленту и не отправиться вгостиную министра юстиции, кто бы он там ни был. Несмотря на все старания аббата Пирара, г-ну де ЛаМолю, хоть ондействительно всегда был в наилучших отношениях с министром юстиции, а темпаче с его канцелярией, после шестилетних хлопот удалось добиться толькотого, что тяжба его не была проиграна окончательно. Постоянно переписываясь с аббатом Пираром по пот воду этого дела, ккоторому оба они относились с большим рвением, маркиз в конце концов оценилсвоеобразный ум аббата. Мало-помалу, несмотря на огромное расстояние,разделявшее их на общественной лестнице, их переписка приняла дружеский той- Аббат Пирар сообщил маркизу, что путем всяческих притеснений его хотятзаставить уйти в отставку. Возмущенный гнусным подвохом, придуманным, как онполагал, нарочно для Жюльена, он изложил всю эту историю маркизу. При всем своем богатстве этот вельможа отнюдь не был скуп. Ему до сихпор никогда не удавалось заставить аббата Пирара принять от него хотя бынекоторую сумму в возмещение почтовых расходов, вызванных тяжбой. И тут емупришло в голову послать пятьсот франков любимому ученику аббата. Господин де Ла-Моль даже изволил потрудиться и собственноручно написалсопроводительное письмо. Это заставило его вспомнить и об аббате. В один прекрасный день аббат Пирар получил записку, в которой егопросили немедленно прийти по одному весьма важному делу в гостиницу впредместье Безансона. Там он нашел управителя г-на де Ла-Моля. - Господин маркиз поручил мне предоставить в ваше распоряжение егоколяску, - сказал ему управитель. - Он надеется, что вы не откажетесь,ознакомившись с его письмом, отправиться через четыре или пять дней в Париж.А я за тот срок, который вам угодно будет мне назначить, объеду владениягосподина маркиза здесь, во Франш-Конте. А после этого, когда вы изволитепожелать, мы отправимся в Париж. Письмо было коротенькое: "Развяжитесь вы со всеми этими провинциальнымидрязгами, дорогой мой аббат, и приезжайте подышать нашим спокойным парижскимвоздухом. Посылаю вам мой экипаж - я приказал ждать вашего решения четыредня. Сам я буду ждать вас в Париже до вторника. От вас, сударь, ждут толькоодного слова "да", чтобы оставить за вами один из самых лучших приходов вокрестностях Парижа. Самый богатый из ваших будущих прихожан никогда вас невидел, однако вы себе и представить не можете, до какой степени он вампредан; это не кто иной, как маркиз де Ла-Моль. Суровый аббат Пирар, сам того не подозревая, горячо любил своюсеминарию, населенную его врагами: вот уж пятнадцать лет как все его думыбыли посвящены ей. Письмо г-на де Ла-Моля подействовало на него так, какесли бы к нему явился хирург для того, чтобы произвести над ним некуюмучительную, но неизбежную операцию. Смещение его было неминуемо. Онназначил управителю свидание через три дня. В продолжение сорока восьми часов его одолевали приступынерешительности. Наконец он написал письмо г-ну де Ла-Молю и сочинилпослание его высокопреосвященству, истинный шедевр экклезиастического стиля,но чуточку длинноватый. Трудно было бы подыскать более безукоризненныевыражения, проникнутые столь глубокой почтительностью. И, однако же, письмоэто, предназначенное для того, чтобы заставить г-на де Фрилера пережитьнелегкий часок с глазу на глаз со своим начальством, подробно излагало всеоснования для серьезных жалоб, все вплоть до мелких гнусных придирок,которые, после того как он покорно переносил их в течение шести лет,заставили его в конце концов решиться покинуть епархию. У него воровали дрова из сарая, отравили его собаку, и так далее, и такдалее. Окончив это письмо, он послал разбудить Жюльена, который, как и всесеминаристы, ложился спать в восемь часов вечера. - Вы знаете, где находится епископское подворье? - обратился он к немуна безупречном латинском языке. - Отнесите это письмо еговысокопреосвященству. Не стану скрывать от вас, что посылаю вас в волчьелогово. Вам надлежит быть лишь ушами и глазами. Не допускайте никакой лжи вваших ответах, но не забудьте, что тот, кто будет задавать вам вопросы,возможно, испытает истинную радость, если ему удастся повредить вам. Я оченьрад, дитя мое, дать вам возможность пройти через это испытание, прежде чем явас покину, ибо не скрою от вас, что письмо, которое вы понесете, - это мояотставка. Жюльен словно застыл на месте. Он любил аббата Пирара. Тщетноосторожность твердила ему: "Когда этот честный человек уйдет отсюда, партияСердца Иисусова будет притеснять меня и, может быть, выгонит совсем". Он не в силах был думать о себе. Он стоял в нерешительности, потому чтоему хотелось сказать одну вещь; он не знал, как бы выразить этоподеликатнее, и ничего не мог придумать. - Ну что же, друг мой? Отчего вы не идете? - Дело в том, что... - робко сказал Жюльен, - мне пришлось слышать, чтовы за все долгое время вашего управления ничего не отложили. У меня естьшестьсот франков... Слезы мешали ему говорить. - Это тоже будет отмечено, - холодно ответил бывший ректор семинарии. -Отправляйтесь к епископу, уже поздно. Случайно в этот вечер дежурным в приемной епископа оказался аббат деФрилер. Его высокопреосвященство был на обеде в префектуре. Таким образом,Жюльен вручил письмо самому г-ну де Фрилеру; но, разумеется, он этого незнал. Жюльен с удивлением смотрел, как этот аббат бесцеремонно вскрыл письмо,адресованное епископу. Красивое лицо старшего викария сначала выразилоизумление, смешанное с живейшим удовольствием, а затем сделалось весьмаозабоченным. Пока он читал, Жюльен, пораженный его красивой внешностью,успел хорошо разглядеть его. Лицо это обладало бы большей внушительностью,если бы в каких-то его черточках не сквозила поразительная хитрость, котораямогла бы даже изобличить криводушие, если бы только обладатель этой красивойфизиономии хоть на миг забыл о том, что ей надлежит выражать. Нос, резковыступавший вперед, образовывал превосходную прямую линию, но придавал, кнесчастью, этому весьма благородному профилю непоправимое сходство с лисьеймордой. Заметим, кстати, что этот аббат, которого, по-видимому, такзаинтересовала отставка аббата Пирара, был одет с большой элегантностью, чтоочень понравилось Жюльену, которому до сих пор не приходилось видетьчего-либо подобного ни у одного священника. Уже много времени спустя Жюльен узнал, в чем заключался особый талантаббата де Фрилера. Он умел забавлять своего епископа, любезного старца,привыкшего жить в Париже и чувствовавшего себя в Безансоне, как в изгнании.У епископа было очень слабое зрение, а он страстно любил рыбу. Аббат деФрилер выбирал косточки из рыбы, которую подавали его высокопреосвященству. Жюльен молча смотрел на аббата, перечитывавшего прошение об отставке,как вдруг дверь с шумом распахнулась. В комнату поспешно вошел богаторазодетый лакей Жюльен едва успел обернуться к двери: он увидел сухонькогостаричка с крестом на груди. Жюльен бросился на колени и распростерся вземном поклоне; епископ милостиво улыбнулся ему и проследовал дальше.Красавец аббат пошел вслед за ним, и Жюльен остался один в приемной, где онмог без помех наслаждаться окружающим его благолепием. Епископ Безансонский, человек ума испытанного, но отнюдь неодряхлевшего от долгих невзгод эмиграции, имел от роду более семидесяти пятилет и чрезвычайно мало беспокоился о том, что случится лет через десять. - Что это за семинарист с таким смышленым взглядом, которого я сейчасзаметил, проходя? - спросил епископ - Разве они не должны, согласно моемууставу, давно уже быть в постелях и спать в этот час? - Уж у этого, можно поручиться, сна нет ни в одном глазу, вашевысокопреосвященство. Он принес нам весьма важную новость: прошение оботставке единственного янсениста, который оставался в нашей епархии.Наконец-то этот ужасный аббат Пирар догадался, чего от него хотят. - Вот как! - сказал епископ с лукавой усмешкой. - Держу пари, что вы несумеете заменить его человеком, который бы его стоил. И чтобы вы знали ценутаким людям, я приглашаю его обедать назавтра. Старший викарий хотел было ввернуть словцо насчет преемника Но прелатне был настроен заниматься делами и сказал ему: - Раньше чем мы позволим прийти другому, давайте посмотрим, как уходитэтот. Позовите ко мне этого семинариста: истина обитает в устах младенцев. Позвали Жюльена. "Сейчас я предстану перед двумя инквизиторами", -подумал он. Никогда еще он не чувствовал в себе такой отваги. В ту минуту, когда он вошел, два рослых камер-лакея, одетые побогачесамого г-на Вально, раздевали его высокопреосвященство. Прелат, прежде чемзаговорить об аббате Пираре, счел долгом порасспросить Жюльена об егоуспехах. Он задал ему несколько вопросов по догматике и был поражен. Затемон перешел к классикам: к Вергилию, Горацию, к Цицерону. "Вот эти-то имена иудружили мне, за них-то я и получил сто девяносто восьмой номер, - подумалЖюльен. - Но теперь уже терять нечего, постараемся блеснуть". И ондействительно блеснул; прелат, который сам был превосходным знатокомклассиков, пришел в восторг. На обеде в префектуре одна молодая девица, пользовавшаяся заслуженнойизвестностью, читала поэму о Магдалине. Епископу хотелось поговорить олитературе, и он вскоре забыл и об аббате Пираре и о всех своих делах,увлекшись разговором с семинаристом на тему о том, был ли Горации богат илибеден. Прелат цитировал кое-какие оды, но память иной раз изменяла ему, икогда тот запинался, Жюльен с самым скромным видом подхватывал стих и читалдальше до конца. Епископа в особенности поражало то, что Жюльен при этом невыходил из тона беседы и произносил двадцать или тридцать латинских стиховтак непринужденно, как если бы он рассказывал о том, что делается всеминарии. Они долго говорили о Вергилии В конце концов прелат не моготказать себе в удовольствии похвалить юного семинариста. - Вы преуспели в науках как нельзя лучше. - Ваше высокопреосвященство, - отвечал ему Жюльен, - ваша семинарияможет представить вам сто девяносто семь учеников, далеко не стольнедостойных вашей высокой похвалы. - Как это так? - спросил прелат, удивленный такой цифрой. - Я могу подтвердить официальным свидетельством то, что я имел честьдоложить вашему высокопреосвященству. На семинарских экзаменах за этот год якак раз отвечал по тем самым предметам, которые снискали мне сейчасодобрение вашего высокопреосвященства, и я получил сто девяносто восьмойномер. - А! Так это любимчик аббата Пирара! - воскликнул епископ, смеясь ипоглядывая на г-на де Фрилера. - Мы должны были ожидать чего-нибудь в этомроде. Однако это честная война. Не правда ли, друг мой, - добавил он,обращаясь к Жюльену, - вас разбудили, чтобы послать сюда? - Да, ваше высокопреосвященство. Я ни разу не выходил один изсеминарии, за исключением того случая, когда меня послали помочь господинуаббату Шас-Бернару украсить собор в день праздника тела господня. - Optime, - промолвил епископ. - Так это вы, значит, проявили такуюхрабрость, водрузив султаны над балдахином? Я каждый год смотрю на них ссодроганием и всегда боюсь, как бы они мне не стоили жизни человеческой.Друг мой, вы далеко пойдете. Однако я не хочу прерывать вашу карьеру,которая, несомненно, будет блестящей, и уморить вас голодной смертью. И епископ распорядился подать бисквиты и графин малаги, которым Жюльенотдал должное, а еще больше аббат де Фрилер, ибо он знал, что епископудоставляет удовольствие, когда люди едят весело и с аппетитом. Прелат, все более и более довольный так удачно сложившимся вечером,попробовал было заговорить с Жюльеном об истории церкви. Он тотчас жезаметил, что Жюльен его не понимает Он перешел к состоянию нравов римскойимперии эпохи Константина. Конец язычества отличался тем же духомбеспокойства и сомнений, который в XIX веке угнетает многие разочарованные искучающие умы. Епископ обнаружил, что Жюльен даже и не слыхал имени Тацита. Когда он выразил свое удивление по этому поводу, Жюльен простодушноответил, что этого автора у них в семинарской библиотеке нет. - Ах, вот как! Я очень рад это слышать, - весело сказал епископ. - Выменя выводите из затруднения: вот уж минут десять я стараюсь придумать, какбы мне вас отблагодарить за приятный вечер, который вы мне сегоднядоставили, и, главное, так неожиданно. Вот уж я никак не ожидал встретитьученого в воспитаннике моей семинарии. Хоть это будет и не совсемканонический дар, но я хочу подарить вам Тацита. Прелат велел принести восемь томов в превосходных переплетах и пожелалсделать собственноручно на титуле первого тома любезную дарственную надписьна латинском языке - поощрение Жюльену Сорелю. Епископ имел слабостьгордиться своим тонким знанием латыни. На прощание он сказал Жюльенусерьезным тоном, который резко отличался от тона всего разговора. - Молодой человек, если вы будете благоразумны, вы со временем получителучший приход в моей епархии, и не за сто лье от моего епископского дворца;но надо быть благоразумным. Пробило полночь, когда Жюльен в сильном недоумении вышел изепископского подворья, нагруженный томами Тацита. Его высокопреосвященство не сказал ему ни единого слова об аббатеПираре. Но больше всего Жюльен был удивлен необычайной любезностью епископа.Он даже не представлял себе, что учтивость манер может сочетаться с такимнепринужденным достоинством. И его невольно поразил контраст, когда онувидел мрачного аббата Пирара, дожидавшегося его с нетерпением. - Quid tibi dixerunt? (Что тебе сказали?) - закричал он громко, едватолько увидел его издали. Жюльен, несколько запинаясь, стал передавать полатыни разговор сепископом. - Говорите по-французски и повторите слово в слово все, что говорил еговысокопреосвященство, ничего не прибавляя и не опуская, - сказал бывшийректор семинарии своим обычным резким тоном, без всякой учтивости. - Что за странный подарок от епископа юному семинаристу! - промолвилон, перелистывая великолепного Тацита, чей золотой обрез, казалось, внушалему ужас. Пробило два часа ночи, когда, выслушав полный, со всеми подробностями,отчет, он позволил своему любимому ученику вернуться в его комнату. - Оставьте мне первый том вашего Тацита с лестной надписью еговысокопреосвященства, - сказал он ему. - Эта латинская строчка будет для васгромоотводом в этом доме, когда меня здесь не будет. Erit tibi, fili mi,successor meus tanquam leo quaerens quern devoret (Ибо для тебя, сын мой,преемник будет аки лев рыкающий, иский, кого поглотити) На другой день утром Жюльен обнаружил нечто необычное в обхождении сним товарищей. В ответ на это он только еще больше замкнулся в себе. "Вот, -подумал он, - уже сказывается отставка господина Пирара. Разумеется, это ниот кого не тайна, а я считаюсь его любимчиком. В их поведении кроетсякакое-то ехидство". Однако ему никак не удавалось уловить, в чем,собственно, оно кроется. Наоборот, во взглядах, которые он ловил на себе,проходя по семинарским дортуарам, не было и следа ненависти. "Что этозначит? Не иначе как какая-нибудь ловушка. Ну что ж, будем начеку". Наконецюный семинаристик из Верьера сказал ему, хихикая: "Cornelii Taciti operaornnia (Полное собрание сочинений Тацта)". При этих словах, которые были произнесены довольно громко, всенаперебой бросились поздравлять Жюльена не только с великолепным подарком,который он получил от епископа, но и с двухчасовой беседой, которой егоудостоили. Им было известно все, вплоть до мельчайших подробностей. С этойминуты никто уже не решался обнаруживать зависть: перед ним явно заискивали;сам аббат Кастанед, который еще накануне держался с ним чрезвычайнозаносчиво, взял его под руку и пригласил к себе завтракать. Но судьба наделила Жюльена как нельзя более злосчастным характером:наглость этих грубых созданий причиняла ему немало огорчений, а их низкоеугодничество вызывало в нем только отвращение и не доставляло ни малейшегоудовольствия. Около полудня аббат Пирар расстался со своими воспитанниками, непреминув обратиться к ним с суровым наставлением. - Стремитесь ли вы к мирским почестям, - сказал он им, - к общественнымпреимуществам, прельщает ли вас удовольствие повелевать, насмехаться надзаконами и беззаконно оскорблять каждого? Или вы помышляете о вечномспасении? Достаточно самому ленивому из вас раскрыть глаза, и он ясноразличит эти две дороги. Едва успел он переступить порог, как благочестивцы из Святого сердцаИисусова бросились в часовню и громко пропели: Тебе, бога хвалим. Ни однадуша во всей семинарии не приняла всерьез наставлений бывшего ректора."Солона ему показалась отставка", - поговаривали они между собой. Ни одинсеминарист не оказался таким простаком, чтобы поверить, что человек можетотказаться добровольно от должности, которая позволяет ему вести дела сразными крупными поставщиками. Аббат Пирар переселился в лучшую безансонскую гостиницу и под предлогомдел, которых у него не было, решил провести там два дня. Епископ пригласил его обедать и, чтобы подразнить своего старшеговикария де Фрилера, старался дать аббата Пирару возможность блеснуть. Онисидели за десертом, как вдруг из Парижа прибыло известие о том, что аббатПирар назначается в великолепный приход, в четырех лье от столицы. Добрыйпрелат от всего сердца поздравил его Во всей этой истории он усмотрел некуютонкую игру, это его развеселило, и он составил себе самое высокоепредставление о талантах аббата. Он выдал ему превосходную аттестацию налатинском языке, а аббату де Фрилеру, который позволил себе чем-то проявитьсвое неудовольствие, приказал помолчать. Вечером епископ отправился поделиться своим восхищением с маркизой деРюбампре. Все светское общество Безансона было потрясено этой удивительнойновостью. Все терялись в догадках по поводу такой необычайной милости АббатаПирара чуть ли не прочили в епископы Люди подогадливее решили, что г-н деЛаМоль уже министр, и даже позволили себе в этот вечер посмеиваться над темвеличественным видом, с которым г-н аббат де Фрилер считал нужным появлятьсяв обществе. На другой день утром за аббатом Пираром чуть ли не хвостом ходили поулицам; лавочники высовывались из дверей, когда он проходил мимо,направляясь в суд по делам маркиза; там его впервые приняли вежливо Суровыйянсенист, возмущенный до глубины души всем, что ему приходилось видеть,допоздна совещался с адвокатами, которых он выбрал для маркиза де Ла-Моля, иотправился в Париж. Он имел слабость сказать двум или трем своим школьнымдрузьям, которые проводили его до коляски и не могли налюбоваться еегербами, что после пятнадцати лет управления семинарией он уезжает изБезансона с пятьюстами двадцатью франками, - это все, что ему удалосьскопить Друзья прощались с ним, обнимая его со слезами на глазах, а потомсказали друг другу: "Добрый аббат мог бы обойтись и без этой лжи. Это ужпросто смешно". Низкие души, ослепленные любовью к деньгам, неспособны были понять, чтотолько в своем высоком чистосердечии аббат Пирар черпал силы, необходимыеему для того, чтобы в течение шести лет одному, безо всякой поддержки, вестиборьбу против Марии Алакок, против "Сердца Иисусова", против иезуитов ипротив своего епископа.