Стендаль.Красное и черное

ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ И ВЕЛИКОСВЕТСКАЯ ХАНЖА

V ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ И ВЕЛИКОСВЕТСКАЯ ХАНЖА Мало-мальски живая мысль кажется дерзостью, настолько привыкли здесь кизбитым и плоским речам. Горе тому, кто блеснет своеобразием в разговоре. Фоблаэ Прошло несколько месяцев испытания, и вот каково было положениеЖюльена, когда домоправитель принес ему его жалованье за третью четвертьгода. Г-н де ЛаМоль поручил ему следить за управлением его земель в Бретании Нормандии. Жюльен нередко совершал туда поездки. На него была возложенався переписка по пресловутой тяжбе с аббатом де Фрилером. Аббат Пирарознакомил его с этим делом. Руководствуясь короткими заметками, которые маркиз царапал на поляхвсевозможных адресованных ему писем, Жюльен составлял ответы, и почти всеони удостаивались подписи маркиза. В семинарии преподавателя выражали сожаление, что у него малоусидчивости, но, тем не менее, считали его одним из самых замечательныхсвоих учеников Все эти многообразные занятия, которым он предавался со всемрвением уязвленного честолюбия, вскоре лишили Жюльена тех свежих красок,которые он вывез из провинции Его бледность, впрочем, была заслугой в глазахего товарищей семинаристов, он находил, что они совсем не так злы и не тампресмыкаются перед деньгами, как их безамсонские собратья; они же, в своюочередь, считали его чахоточным. Маркиз подарил ему лошадь Жюльен, опасаясь, что кто-нибудь язсеминаристов может случайно увидеть его во время этих прогулок верхом,сказал им, что верховая езда предписана ему докторами Аббат Пирар ввел его вразличные янсеяистские круги. Жюльен был поражен; представление о религиибыло у него неразрывно связано с лицемерием и жаждой наживы. Он восторгалсяэтими богобоязненными, суровыми людьми, не помышлявшими о доходах. Многие изних выказывали ему дружеское расположение, давали ему советы Новый мироткрывался перед ним. У - янсенистов он познакомился с неким графомАльтамирой, человеком гигантского роста, либералом, приговоренным к смертнойказни у себя на родине и при всем том весьма набожным человеком. Егоизумляло это странное противоречие - набожность и любовь к свободе. Отношения Жюльена с юным графом Норбером были холодноваты Норбернаходил, что Жюльен позволяет себе чересчур вольно отвечать на шуткинекоторых его друзей После того как Жюльен раз или два преступил в чем-топравила хорошего тона, он дал себе слово не заговаривать больше с м-льМатильдой Все были с ним неизменно и безукоризненно вежливы в особняке деЛа-Моль, но он чувствовал, что как-то уронил себя в их глазах Егопровинциальное здравомыслие находило этому объяснение в народной пословицехороша обнова основу Возможно, он стал несколько проницательнее, чем впервые дни, а может быть, просто его уже теперь не так пленяла парижскаяучтивость, от которой он был в восторге первое время. Едва только он оставлял работу, как им овладевала смертельная скука:таково иссушающее действие этой безукоризненной вежливости, столь строгоразмеренной, столь точно рассчитанной по ступеням, отвечающим тому или иномуположению в светском обществе. Человек с мало-мальски чувствительной душойживо ощущает эту искусственность. Конечно, провинцию можно упрекать за ее грубоватый и не совсем вежливыйтон, но там, разговаривая с вами, немножко воодушевляются. В особняке деЛаМоль самолюбию Жюльена никогда не приходилось страдать, но нередко к концудня ему хотелось плакать. В провинции, если с вами что-нибудь случится привходе в кафе, официант сразу проявит к вам интерес, и если в этомпроисшествии есть что-то обидное для вашего самолюбия, он, соболезнуя вам,раз десять повторит слово, которое вас уязвляет. В Париже из деликатностисмеются украдкой, но вы там всегда и для всех чужой. Мы обходим молчанием множество всяких маленьких приключений, которыемогли бы выставить Жюльена в смешном виде, если бы он по своему положению несчитался, в сущности, недостойным того, чтобы над ним потешались. Егонеистовая чувствительность заставляла его совершать тысячи промахов. Все егоразвлечения были мерами предосторожности: он каждый день упражнялся встрельбе из пистолета, он был прилежным учеником одного из самых известныхучителей фехтования. Как только у него выдавалась свободная минута, он,вместо того чтобы читать, как он это делал когда-то, мчался в манеж итребовал самых норовистых лошадей. На уроках верховой езды он чуть ли некаждый раз падал с лошади. Маркиз считал Жюльена вполне подходящим для себя человеком, ибо Жюльенработал упорно, был молчалив, понятлив; мало-помалу маркиз поручил ему вестивсе дела, которые требовали некоторых усилий, чтобы в них разобраться. Когдавысокие честолюбивые замыслы, которыми был поглощен маркиз, позволяли емунемного передохнуть, он весьма разумно устраивал свои дела - будучи в курсевсех новостей, он успешно играл на бирже. Он скупал дома и имения, но был -раздражителен и легко приходил в ярость из-за пустяка. Он швырял сотнямилуидоров и судился из-за сотни франков. Богатый человек с широкой натуройищет в делах развлечения, а не выгоды. Маркизу действительно нужен былсвоего рода начальник штаба, который мог бы привести в стройный,удобообозримый порядок все его денежные дела. Госпожа де Ла-Моль, несмотря на свой весьма сдержанный характер, иногданасмехалась над Жюльеном. Все непроизвольное, порожденное чувствительностьювнушает ужас знатным дамам - это антипод благопристойности. Маркиз два-трираза заступался за Жюльена: "Если он смешон в вашей гостиной, он преуспеваетза своим письменным столом..." Жюльен, с своей стороны, считал, что онпроник в тайну маркизы. Она становилась благосклонной и проявляла интерес ковсему, едва только лакей произносил имя барона де Ла-Жумата. Это было докрайности холодное существо с бесстрастной физиономией. Барон был невысокростом, худ, безобразен, превосходно одет, постоянно бывал при дворе иобладал даром ни о чем ничего не говорить. Таков был его образ мыслей Г-жаде Ла-Моль впервые за всю свою жизнь почувствовала бы себя истинносчастливой, если бы ей удалось сделать его супругом своей дочери.