Я сделаю все, чтобы защитить тебя

Глава 25- Скоро рассвет.

Костёр полыхал, но полено кончалось;
Все спали. Звёзды от других отличались
Сильней, чем свеченьем,
казавшимся лишним,
Способностью дальнего
Смешивать с ближним.

***

Когда пятилетнему ребенку больно, он поднимает шум на весь свет. В десять лет он тихо всхлипывает. А когда вам исполняется лет пятнадцать, вы привыкаете зажимать себе рот руками, чтобы никто не слышал ни звука, и кричите безмолвно. Вы истекаете кровью, но этого никто не видит. Вы привыкаете к отравленным плодам, растущим на дереве вашей боли.

У людей есть шрамы. Шрамы, говорящие о тебе. О том, что действительно может принести тебе боль. О том, как много ты перенёс. И о том, как всё это сделало тебя сильней. Боль, которую ты переносишь в период какого-то времени, закаляет тебя. Твое сердце становится стальным, а взгляд непроницаемым. Но иногда страдания — это просто страдания. Они не делают тебя сильнее, не закаляют твой характер. Они просто причиняют боль.

***

— Беллами, — слышится голос за спиной.

Я быстро поворачиваю голову, по пути затягивая ремень автомата, готовый отправиться в путь. Если бы не оттолкнул её от себя в тот день, то она была бы сейчас рядом. Здесь и в безопасности. Я хотел уберечь её. Уберечь от всего, что может навредить ей по ту сторону забора.

— Беллами.

— Миллер? — я непонимающе смотрю на него.

У него очень усталый вид. Глубокие тени под глазами. Отросшая щетина. И его глаза, нервно бегающие по моему лицу, будто он боится продолжить.

— Нейтан? — снова отвлекаю его, и чувствую, как по спине пробегает холодок.

— Пройди в... — голос Миллера дрогнул, — в зал.

— Что произошло?

— Просто зайди.

— Что случилось, Миллер? Нам уже нужно выдвигаться к Ледяной Нации, и с Кейном мы уже всё решили, — я начал быстро тараторить, потому что страх сковал меня.

Вдруг из комнаты заседаний послышался душераздирающий вопль. Мы с Нейтом сразу же спохватились и рванули на крик.

Запыхавшийся, я влетел в комнату:
— Что стряслось? — заорал я.

Кейн прижимал Эбби к себе, а та сотрясалась в рыданиях.

— Эбби?

Кейн поднял на меня глаза, наполненные болью. И от этого взгляда что-то внутри оборвалось. Сердце сжалось, и, кажется, я впервые в жизни начал молиться. Молиться Богу, чтобы это было не то, о чём я подумал.

Эбби, вцепившись руками в волосы, кричала что-то неразборчивое. Я смотрел на Кейна и мысленно умолял его не сказать этих трёх слов. Трёх ужасных слова. От которых хочется выть побитым волком и разбивать руки ударами об стенку. Кричать и рвать на себе волосы. От трёх самых страшных слов в моей жизни. «Они убили её», — вот я что боялся услышать больше всего на свете. Я был готов выбежать из зала и заткнуть уши руками как маленький ребенок, чтобы смысл слов не дошёл до меня.

— Беллами... — прошептал Кейн.

— Моя девочка, — задыхалась в рыданиях Эбби, — моя маленькая девочка!

И тогда кровь отхлынула от моего лица, и я не помню, как вообще устоял на ногах.

— Они... они прислали, — Кейн сглотнул и, не в силах больше что-либо говорить, лишь покосился на мешок в дальнем углу комнаты, и еще сильнее прижал Эбби к себе.

Я бросил взор, на темно-коричневый мешок, забрызганный кровью, в углу комнаты. Вцепившись рукой в спинку стула, я не мог отвезти взгляда от ткани. Шумно опустившись на стул, я почувствовал, как солёная слеза скатилась по щеке. Резким движением ладони я вытер её, продолжая тереть лицо до красных пятен, потому что осознание того, что она мертва так и не дошло до меня.