У Р О Д

ПРОЛОГ

Данте сплюнул, опираясь на ветхие перила балкона с аварийной лестницей, и следом за плевком последовал выгоревший до самого фильтра окурок. Там за дверью, жалобно визжала сопротивляясь настройке гитара, слышался раскатистый смех, отпускались неуместные шуточки. Гримерка пропиталась запахом перегара и травки.
Впереди несколько часов выступления и она по обыкновению заполнится ароматом резины и секса. Возможно, кто-то оставит на потертом диване свою девственность, и запомнит этот день как самое счастливое событие в своей скучной, ограниченной фанатской жизни. Данте не питал восторг или вожделение к своим поклонницам, его скорее раздражали, чем привлекали раскрасневшиеся от желания лица. Он был в первую очередь музыкантом, вокалистом, человеком навечно изломанным творчеством, а не горячим татуированным парнем в кожаной куртке, которым видело его все это стадо.
— Данте, через десять минут нужно выходить на сцену, толпа уже беснуется и отправляет отборные маты в сторону разогрева. Они ждут тебя, — мужчина улыбнулся, словно сказал какую-то приятную вещь.
Вечно в приталенных костюмчиках, с зализанными гелем темными волосами и с идеально выстриженной бородкой, пиар-менеджер, которого обязана иметь каждая уважающая себя звезда, раздражал Данте, как только тот активировал режим папочки.
— Ок, Майк, — Данте устало прикрыл веки и потер глаза костяшками.
Он давно уже выучил, что чем меньше будет поддерживать диалог, тем меньше нравоучений услышит.
Майка кажется устроил подобный ответ. Мимолетная кроткость от взбалмошной и склонной к скандалам звезды, была ещё той щедростью.
Данте был уверен, что он его ненавидит, но возможность делать на нем неплохие деньги уже не первый год, перевешивала чашу весов.
Он вернулся в гримерку бросая телефон на столик и игнорируя очередной пустой треп.
Кто сказал, что музыкальный коллектив в реальной жизни такой же дружный и гармоничный как на сцене? Хотя возможно, только «Blood flegetton», выбивались из общепринятых норм.
— Готов к выступлению, Данте? — Сэм оставил гитару в покое, перекидывая через плечо свои длинные волосы.
Длинные, шелковистые. Ему бы снимать дешёвые рекламки о пользе того или иного шампуня, глупо обнажая зубы на камеру.
Как баба, ей-Богу.
— Какого черта я здесь по-твоему делаю, Сэмми?
Данте протер взмокший лоб и схватил с ярко-малинового цвета дивана, тонкое полотенце.
— Тебе надо расслабиться. На сцену нельзя выходить на грузе. Толпа чувствует твой настрой.
— Да мне насрать, что она там чувствует, — пробурчал Данте, перевязывая полотенцем татуировку на плече.
— Мамочка не должна видеть, чем ты занимаешься? — ухмыльнулся Адам, разливая по бокалам темную жидкость, — не хочешь нюхать, хотя бы выпей. На.
Может быть, и правда не мешало немного расслабиться? Было какое- то неприятное предчувствие, череп сдавливал несчастный мозг, будто бы пытаясь выдавить из него все строчки, все мысли.
Раз. Два. Три.
Данте прикрыл глаза, обжигая горло заботливо предоставленным спиртным.
В его райдер никогда не входило дорогое пойло, экзотические фрукты, которые были в изобилии, дабы удивить местных фанаток.
Данте вообще не понимал, зачем кого-то нужно удивлять?
Она пришла сюда явно не для того чтобы выпить или сожрать папайю.
Она пришла сюда стащить свои трусы и сесть на член одному из них.
Как же банально.
Ты вроде бы делаешь крутую музыку, работаешь над текстами. А им все равно. Просто снять трусы и...
И наплевать, что ты играешь и как поешь.
Они наверняка представляют, что секс с рок-звёздами, является поддержкой искусства.
— Ты бы хоть на камеру улыбнулся, опять на постере твоя гнусная, хмурая рожа, — третий участник группы Кевин, пнул коленом плакат свисающий с дивана.
— Наш малыш в образе, не трогай его, — хохотнул Сэм, перебирая пальцами длинные пряди.
— Ты их нарастил что ли? — брезгливо сморщился Данте, не выдержывая этого самолюбования, со стороны Сэма.
— Ну кто-то же должен соответствовать образу рокера, — он довольно оскалился.
— Я давно вырос из стереотипов, как Адам из своих кожаных штанов, — бросил Данте, впервые радуясь суетливому Майку, вернувшемуся в гримерку.
Он уже хотел туда. Хотел вдохнуть в свои легкие весь этот спертый воздух предвкушения и не оставить никому и капли. Обхватить пальцами микрофон, прикрыть глаза, и болезненно-хриплым голосом взорвать весь зал, как опытный террорист.
— От вас так и веет скукой и меланхолией. Проснитесь ребята, вы не «Placebo», зал должен хотеть вас, зал пришел зажигать, а не пускать слезу с единственным желанием— покончить с собой,— парировал Майк, приглаживая свою бородку,— и что я тут только делаю...
— Зарабатываешь сумасшедшие бабки,— ухмыльнулся Данте, обращаясь вслух к скандирующей толпе.
Вот ведь еще одна необъяснимая традиция, которая не нарушается никем и никогда: не выходить на сцену вовремя.
Заставить зал рвать и метать. Разгорячить их тела до температуры кипения, чтобы любовь, нетерпение и восторг смешались с ненавистью и желанием разорвать тех, кто в конечном итоге выйдет на сцену.
Обязательно выйдет.
Это как наркотик: то, что вызывает мгновенную зависимость.
Крики. Признание. Эхо чужих голосов, поющее твои песни.
Знающие каждую букву, каждый мотив - это уже давно часть тебя. Без этого уже давно невозможно.
— Я хочу станцевать на ваших костях, ребята! Вы готовы предоставить мне их?!!
Крики усиливаются, если это вообще возможно. Гитара ревет в оглушительном приветствии, осыпаются битым стеклом на пол тарелки.
— Вы готовы? — Данте крикнул сгибаясь пополам, и сжимая пальцами микрофон.
Толпа обезумевши орет, но ему недостаточно этого.
Он здесь король. В каждом его слове власть. И ему было необходимо постоянно находить в этом подтверждение.
— А теперь тихо, — Данте поднес к губам палец с черепками на костяшках.
Гробовая тишина окутала несколько тысяч человек. Каждый внимал. Каждый боялся пропустить  что-то важное.
— Если бы началась война, у меня была бы самая послушная армия, — Данте коротко  хохотнул, испытывая как от парализующего кайфа бегут по коже мурашки.
Воздух пропитанный потом, удовлетворением, желанием и восхищением.
Он бы хотел встретиться глазами, со своей музой, но она не слушала его песни. Редко посещала концерты и ненавидела стоять в толпе.
Обратная сторона медали.
Тебя обожают тысячи, а та самая, неприятно морщится когда ты врубаешь ей новый сингл.
Но сейчас было пофиг.
Совсем не парило, потому что вместо пары глаз, он видел в сто раз больше.
— Как насчет слэма? Я хочу, что бы вас нереально колбасило. Хэдбэн тоже приветствуется, девчонки, распустите ваши шикарные  волосы!
Данте подошел к краю сцены, замечая одну очень яркую особу.
Таких сложно не заметить даже в толпе.
Татуированная, почти обнаженная девица с ярким мейком.
Интересно, заценила бы Мейбл его порыв?
Он коснулся ее колечка, которое насквозь протыкало губу и потянул на себя.
Еще секунда, и его палец оказался у нее во рту.
Толпа не выдержала, громко вопя, Данте чувствовал, как со всех сторон его трогали сотни рук, тысячи пальцев пытались дотронуться до него, будто до чего-то особенного и запретного.
Будто это поможет им в жизни. Сделает счастливее. Решит все проблемы.
— Эден, я люблю тебя, — выкрикнул кто-то из толпы в тот момент, когда громко взревела бас-гитара.
Софиты резко потухли, а после так же резко вспыхнули ярким, огненным светом, пронзая зал.
Дышать стало нечем. Перед глазами стало двоиться, но бьющаяся в экстазе толпа с трудом  вникала в происходящее.
Жадные глаза неотрывно следили за единственной фигурой на сцене.
Своим личным идеалом, предметом для подражания.
— Пошли вон! — выкрикнул он и швырнул в публику бутылку с водой, — вы что, оглохли?! Валите отсюда пока не поздно!
  Искорёженные будто ревматизмом пальцы,  выронили микрофон и  дрожа, потянулись к вискам.
Толпа его не слушалась. Не слышала.
К нему кто-то подошел сзади, трогая за плечо. Не различая лиц, не чувствуя ничего кроме огнедышащего пламени, которое било в лицо, он одним ударом отправил преграждающего ему путь. Кто это был? Кевин или Адам?
Слабак Адам, никогда бы не полез на рожон.
Может быть, Майкл?
Это уже было неважно.
Он с грохотом упал на колени, крича во все горло.
Без микрофона, без звукоусилителя, надрывно, до дрожи вибрируя в барабанных перепонках.
Он метался из одного конца сцены в другой, блуждающим взглядом въедаясь в каждое лицо, не вставая с колен, закрываясь руками  от чего-то невидимого.
— Что вы встали? Вы все сдохните! — с надрывом, до хрипоты прокричал он.
Понимая, что его никто не слушает, Данте прыгнул в самое пекло.
На этот раз, он не струсит. На этот раз у него получится помочь.
Руки хватали его, раздирали одежду, а он лишь пытался достучаться до каждого.
Убедить. Спасти.
Он больше не чувствовал ладоней. Пальцев.
Чужой кожи, на своей коже.
Тело ломило и болело. Футболка превратилась в лохмотья, а тощая спина упиралась в холодный мокрый пол.
Это было похоже на один сплошной кошмар из которого не было выхода. Данте чувствовал, что умирает вместе с этой непослушной толпой.
— Да разойдитесь же вы! Ему нужен воздух!
Данте ощутил на своем лице чьи-то касания. Нежные и совсем не похожие на то, что он ощущал секундой ранее. Холодные, они остужали кожу и заживляли ожоги.
Ведь для этого придумали татуировки? Ни одного ожога, ни на груди, ни на лице, ни на руках. Только черная краска, которая с кровью заставила их исчезнуть.
А тем временем, мягкие пальцы бережно убирали с лица липкие пряди, вытирали слезы и слюни, которые стекали по его подбородку.
Данте открыл глаза, перевернувшись на спину, обжигая роговицу яркостью софитов, пытаясь успокоиться, прекратить это безумие, засунуть обратно в глотку снова рвущийся на свободу крик.
Сфокусировать зрение на лице, прячущем его глаза от ярких вспышек ламп. Самоотверженная. Хрупкая, но словно каменная стена, ставшая между ним и адом.
— Ты милая, но я бы выбил из тебя эту чушь. Я и не думал, что мы снова встретимся. Давай уйдем отсюда вместе? — пересохшими губами прошептал он, прежде чем окончательно погрузиться во тьму.