Сухарики с корицей

X

Немного опоздал.

Всё верно. Как будто мы давно договорились о встрече, но я, такой невоспитанный и непунктуальный, чуть не забыл об этом. Мгновенно приятное ощущение от того, что я был хорошим парнем, исчезло. Это не было жестом доброй воли с моей стороны, всё было решено ещё сегодня утром — глупо думать, что это могло быть иначе. Я был должен Джози, раз уж взялся единожды забрать её из школы под видом старшего брата да ещё и принял от неё пустяковый, по-детски наивный подарок — сухарик с корицей.

— Извини, — отвечаю я ей, — совсем не следил за временем.

Конечно же, она извинит! Кажется, эта девочка не умеет обижаться и долго переживать из-за чего бы то ни было. Можно только позавидовать — я сам в детстве слишком сильно переживал, оттого, наверное, и закрылся в своём внутреннем мирке.

— Мне даже почти не было скучно! — бойко заявляет Джози. — Идём, мама с папой наверняка уже дома.

Бодро вскинув на спину рюкзак, она зашагала к выходу, а мне оставалось лишь поспевать за ней. Женщина у входа («До завтра, миссис Роден!) проводила меня полным подозрения взглядом, но промолчала. Солнце уже село за горизонт, и на фоне синеющего неба загорались фонари. Было влажно — подошвы кожаных туфелек Джози едва слышно шлёпали по асфальту, разбрызгивая крошечные капли. На дне её рюкзака что-то негромко стукало при каждом шаге — наверное, карандаш выкатился. Чуть неровно заправленная юбка, казалось, вот-вот опутает ноги в серых колготках, мешая девочке идти. Вся она — набор мелких деталей, чистейшее воплощение детской небрежности и самой жизни. Все эти точно выверенные улицы городов, расписания, стандартная униформа — то, что делает нас взрослыми и отдаляет от жизни в самом чистом её проявлении, но у Джози Митчелл в сознании пока не утвердились эти истины, написанные чьей-то нечестной рукой. И это... Прекрасно? Когда это я начал мыслить такими эпитетами?

— Сегодня мы репетировали спектакль, — делилась со мной маленькая соседка, пока мы, размазывая подошвами полусгнившие листья по асфальту, шагали вдоль дороги, — я уже выучила все свои слова! А у Меган не получается. Она будет злой колдуньей, там слов гораздо больше.

— А кем будешь ты? — спрашиваю я, хотя прекрасно знаю ответ. Разговор надо поддержать.

— А ты разве не знаешь? — прищуривается Джози, точно хочет увидеть в моих глазах ответ на вопрос о том, не следил ли я за ней во сне. — Спящей Красавицей! У меня будет очень красивое платье, знаешь?

Она восторженно описывает свой будущий наряд, но я знаю, как он выглядит. Увы. Довольно быстро радостное щебетание прерывается, и моя собеседница становится серьёзной.

— Вообще, не хочу, чтобы Меган была колдуньей. Она злая. Она смеётся над Мэтью и делает пакости Аише.

— Вот как! Но ведь колдунья и должна быть злой.

— Не-ет, — внушительно тянет Джози так, будто открывает мне великую истину, которую в моём возрасте, между прочим, надо бы знать, — в сказках злодеи злые не по-настоящему. Они просто напуганы и не знают, что делать дальше. Мне их жалко.

На это мне нечего ответить, и мы молча идём дальше, пока впереди не показывается дом Митчеллов. Свет на втором этаже не горит, значит, родители моей новоявленной сестрёнки сидят внизу перед экраном телевизора. Может, зайти поздороваться с «родственниками»? Конечно, никому в здравом уме такое в голову не придёт — знакомство закончится в полиции, если не в зале суда или тюрьме, ведь то, что я так внимательно слежу за жизнью маленькой девочки, кажется жутким даже мне самому. Поэтому я останавливаюсь метрах в пятнадцати от участка Митчеллов и киваю Джози: я свою задачу выполнил.

— Тебя сегодня не тошнит! — улыбается она так, будто это достижение. — Пока!

И детская фигурка с прыгающими встрёпанными кудряшками на голове и рюкзаком, раскачивающимся за плечами, мчится к дому. Хороший парень может уходить, чтобы снова превратиться в безликого потребителя благ цивилизации, верно?

Сегодняшний вечер впервые за долгое время принёс чувство настоящего удовлетворения. Маленькая соседка вернулась в мою жизнь, и было даже приятно помочь ей. Но, если вместе с нею вернулись и странные сны, придётся поломать голову над их значением, тем более, что это уже не безобидные детские печали, а сцена в духе фильма ужасов. Я должен предотвратить и это, как спас сегодня Джози от одиночества после уроков? Недаром же я увидел эти картины с интервалом в минуту. Но что делать, где искать её и того безумца, что был способен сделать такое с ребёнком, вряд ли причинившим хоть кому-то зло? Сейчас вся семья Митчелл дома, в безопасности; Джози с родителями, я лично проследил за тем, чтобы она оказалась там. Может, она сама покинет дом ночью? Или чужак неслышно заберётся в окно детской, бесшумно подтянувшись на карнизе? А что могу сделать я?

Единственное разумное решение, которое приходит в голову, — наблюдать за домом всю ночь, если понадобится. Погасив весь свет, я сел у окна и уставился в темноту — нелепый сторожевой пёс, готовый броситься и вцепиться незваному гостю в глотку. Лишь одна беда — никакой не пёс я вовсе, а лишь тощий щенок, никогда в жизни не охотившийся даже на кролика, такого никто не испугается. Но попробовать нужно, какой бы глупостью это ни казалось.

Район у нас тихий, и очень скоро всякое движение на улице прекратилось. Свет понемногу исчезал из окон домов, точно они были угольками догорающего костра, и вскоре улица осталась в рыжем полумраке фонарного света. Смотреть в окно скучно. Стекло, бывшее холодным, уже нагрелось от моего лба, неработающий радиатор под подоконником неприятно врезается в локоть, а от деревянной рамы пахнет пылью и лёгкой сыростью — надо было закрыть её сегодня утром. Ветер совсем тихо шуршит чем-то там, снаружи, но даже этот звук наводит тоску. Глаза устали. Я прикрою их всего на минуту, может, даже секунд на тридцать, просто чтобы отдохнуть — слишком тяжелы. Ничего не случится. Но стоит мне позволить себе эту маленькую слабость, тело просит ещё, ведь в этой черноте полудрёмы так уютно, предвкушение скорого отдыха, мягкое и тёплое, наваливается сверху, и не хочется больше открывать глаза, чтобы вглядываться в тоскливую ночь пригорода. Ладно, не тридцать секунд, пусть будет сорок. И ещё двадцать. И ещё...

***

Опять. Я даже разочарован в себе — поддаться искушению уснуть так легко! Но теперь придётся смириться и смотреть, что в этот раз подбросит подсознание — или чужой разум, подчинивший моё существование себе. Картинка в этот раз яркая, но место совершенно мне не знакомо, и я, видимо, зная, что мне здесь не рады, неловко выглядываю из-за бледно-розовой шторы. Довольно старой — пыль щекочет нос. Невысокая кровать из светлого дерева небрежно завалена подушками нежных цветов, не сочетающихся с оттенком покрывала, на прикроватной тумбочке — полупустая бутылка Irn-Bru, смятые салфетки и небольшие тюбики и баночки разных цветов — косметика. Гирлянда под потолком, фото на пробковой доске на стене и на зеркальной раме, дверца шкафа с одеждой приоткрыта, и какая-то кофта лежит на полу, распластав рукава так, точно пытается уползти прочь. Комната девушки.

За дверью послышалась возня и смешки. Долговязый парень, брат Джози, и его пассия. Вот уж сюрприз! Сцены в общественном туалете мне хватило за глаза, не желаю смотреть больше на этот мерзкий животный акт. Неужели я выглядел так же? Кажется, бездомные кошки, что орали у меня на заднем дворе, или гиппопотамы на канале Discovery всё же смотрелись эстетичнее. Извиваются, как две фантастических морских твари, вступившие в смертельную схватку, ударяются друг о друга локтями и коленями, сбрасывают подушки на пол и сминают покрывало... Зачем? Зачем мне видеть это? Лучше бы ваши родители на это посмотрели. Мэтью громко дышит, и я слышу в этом хрипе едва различимый писк — так он горд собой. Но думать хочется не об этом — слишком гадко осознавать, что я только что видел. Такие сны — тревожный звоночек, друг мой! Нравится смотреть на детишек?

Не знаю, что показалось мне более мерзким, увиденное или собственные мысли, произнесённые чьим-то чужим голосом. Безликий человек из толпы, готовый осудить странного парня, все мысли которого замкнулись на семилетней девочке и её семье. Желая избавиться ото всех этих неприятных мыслей и ощущений, я сильно зажмуриваюсь: может, удастся сжать веки так сильно, что из глаз брызнет кровь, и я больше не буду мучиться из-за всех этих картин? Митчеллы упрямо тыкали меня носом в их личную жизнь, не желая сжалиться и отпустить. Так, быть может, я увижу, как мистер Митчелл посещает любовницу, или миссис Митчелл в спа-салоне? Слепые не видят снов. Правда, воспоминания не стереть из памяти.

Трюк помогает: я открыл глаза. Голова на подоконнике, около уголка губ собралось несколько липких капель слюны, а край оконной рамы впивается в лоб — будет след. Плечо неудобно упирается в подоконник. А за окном ночь медленно растворяется — скоро рассвет. Ложиться спать смысла почти нет, будильник сработает через полчаса. Жива ли Джози? Но усталость сильнее этих мыслей, и я вытягиваюсь на диване прямо в одежде, надеясь, что ещё полчаса дремоты приведут меня в норму — тело требует своего. Со страхами и эмоциями можно разобраться и позже.