STIKS Человек с котом

Глава 9

Не стоило заходить в первую попавшуюся точку, из кормежки здесь только орешки-сухарики, кот хоть и всеядный, но даже для него такая диета – это уже слишком. Но зато тут чисто и откровенных забулдыг не видать. То есть народ накачивается, причем некоторые весьма активно, но при этом ведут себя прилично, никто не шумит, а Карату сейчас, как никогда, нужна тишина.
Оно и хорошо, что бар простенький. Грохочущей живой музыки нет, и это здорово. В центровых заведениях ее, должно быть, полно, но туда Карата не пустят, нужен пропуск или морда, которую все местные халдеи знают до последней морщинки. Всем прочим вход категорически заказан, хоть мешок споранов выложи. Местные надежно ограждены от пришлых, которые приходят отовсюду с бешеными глазами и чуть что, хватаются за ножи.
Хотя насчет мешка – может, и выгорит номер. Это ведь не та истинная аристократия старого мира, это шушера, гнилыми зубами выгрызавшая себе место под здешним неласковым Солнцем. Поближе к спокойному стабу и крутому ксеру, который может стать ключевым гвоздем для скрепления деталей будущего благополучия. Они помнят себя нищими и босыми, созерцание чужого богатства моментально оживляет неприятные воспоминания и заставляет трепетать перед его обладателем.
Мешок споранов Карату не помешает. Лишнего ему не надо, просто с долгами рассчитаться и свалить отсюда подальше. Будет искать стаб с другими порядками, может, где и найдет. Не везде же такое вонючее болото, ведь в этом случае и жить не захочется. Оно понятно, что люди, трудом которых создавались основы здешнего благополучия, имеют право на привилегии. И не подпускать к кормушке людей со стороны, заявившихся на все готовенькое, тоже правильно.
Но это можно делать по-человечески, а не так топорно и гадко.
За стойкой полным-полно свободных мест, но кто-то из посетителей решил присесть рядом. Слева, потому что справа никак, там кот расположился и посматривает на всех столь нехорошо, что народ приближаться опасается, а бармен даже предлагал послать за валерьянкой и налить за счет заведения. Видимо, боится, что немаленький зверюга слабонервных клиентов распугает.
— Не помешаю? – вежливо поинтересовались слева.
— Уже помешал, – невежливо ответил Карат и отхлебнул из бокала.
Баночное брать не стал, тут, у них, оказывается, имеется своя пивоварня. Не жизнь, а сплошная малина и вывезенные из ограбленных кластеров деликатесы. Глупо давиться консервантами, если имеется живой продукт.
— Меня зовут Рэм, а ты, Карат, можешь не представляться.
— Я и не думал, – равнодушно произнес он и покосился налево.
Мужчина лет тридцати семи плюс-минус пару годков, а то и все пять, очень уж неопределенный какой-то. На редкость высокий, должно быть, под два метра, а Карату не так уж часто приходится ровно смотреть кому-то в глаза или, тем более, поднимать взгляд ради этого. Лицо ничем не примечательное, просто человек из толпы, разве что желваки гуляют как-то бойко, будто живут своей жизнью, не обращая внимание на то, говорит ли хозяин, жует или вообще ничего не делает. Мускулатура не атлетическая, но выглядит крепко сбитым, тренированным, далеко не рохля, угадывается не последний боец. Такого невозможно представить за прилавком кондитерского магазина, клерком в офисе или с метлой дворника. Гражданская одежда не может скрыть выправку бывалого солдата, даже странно видеть такого человека без оружия и формы, образ явно незавершен.
— Пивом ты свои печали не зальешь, понадобится что-нибудь покрепче.
— Чтобы залить мои печали, нужна жидкость для заправки огнемета. Но она поможет лишь временно, утром все вернется на круги своя. Так что поищи другого собутыльника.
— Я не пить пришел, а поговорить.
— Тут словоохотливый бармен, вот с ним и поговори.
— Его зовут Рикки, настоящее имя Эдуард, пятьдесят семь лет, в прежней жизни содержал богемное заведение, предназначенное исключительно для представителей особого рода меньшинства, которое в определенных кругах является большинством. И сам… гм… тоже представлял и активно продолжает представлять это непростое меньшинство. С симпатичными молодыми людьми вроде тебя он всегда словоохотлив, а вот со мной говорить ему не в радость – я возрастом не вышел, да и воспитан приличным человеком. Так что это собеседник не для меня, увы.
— А ты попробуй, вдруг найдется что-то общее.
— Даже не найдется, я заматерелый гомофоб.
— Да? А чего же тогда по сомнительным барам шастаешь?
— Ты намекаешь на распространенное заблуждение, что все гомофобы являются латентными представителями того самого меньшинства?
— Заметь, я ни на что не намекал, ты сам выдал свою подноготную.
— Но ведь при этом четко сказал, что считаю это заблуждением.
— А по сомнительным барам все же ходишь.
— Ты нужен мне, а я тебе, вот и пришлось заглянуть.
— В свете только что высказанного подобные слова меня настораживают. Точно уверен, что ты именно гомофоб? А то мало ли, люди нередко в терминах путаются.
— Ты подал прошение на аудиенцию и изложил там причины, по которым тебе требуется помощь Карбида. Вот только твоя бумажка до него не дойдет, все просьбы от таких, как ты, отметаются на уровне личного секретаря.
— Вот ведь сука крашеная!..
— Не оскорбляй самок собачьего ряда подобными сравнениями. То есть ты написал в пустоту, но пустота не ответит и не поможет, так что не жди манны с небес. А я не пустота, у меня есть возможность сделать так, что твой друг окажется на ногах в кратчайший срок и при этом будет блестеть, как новенький самовар. И ни ты, ни он не останетесь ничего должны, Полис обнулит все финансовые претензии. Тебя все еще волнует, настолько ли я закоренелый гомофоб, или появилось желание сменить тему?
— Ради Шуста я готов поговорить даже с этим барменом. Но только поговорить.
— Тогда давай перестанем кривляться, мы оба слишком взрослые для клоунады, к тому же у тебя плохое настроение, а у меня его вообще не бывает.
— Почему?
— Что почему?
— Почему у тебя не бывает настроения?
— Я же сказал, что достаточно кривляния.
— А я не кривляюсь. Я знаю, что просто так в этом мире ничего не дается, тебе от меня что-то нужно. И сильно подозреваю, что, согласившись на твое предложение, впоследствии я могу сильно об этом пожалеть. Хотелось бы знать, что ты за человек, это кое-что упростит. Так почему?
— Половина грехов этого места давит мне на спину. А может, и все три четверти. Настроение от такого ни к черту, и это хронически, потому как грехов становится все больше и больше, их количество не собирается снижаться. Сколько тебе лет, Карат?
— Пусть будет двадцать восемь.
— А я уж было подумал, что немногим меньше, чем мне, уж больно умно задвигаешь временами.
— А тебе сколько?
— Столько здесь не живут. Я собираюсь съездить в одно место и кое-что оттуда забрать. Мне понадобится команда из тех, кто не подведет. Она уже набрана, но вакансии еще остались. Кого зря не берем, тем более людей с улицы, но мне тут Финн сегодня рассказал про одного абсолютно безбашенного парня. Он для начала чуть не порезал тупым ножом ораву снабженцев, которые уже почти уговорили подвернувшуюся продавщицу на групповую любовь, без малейшего намека если не на внезапно вспыхнувшую страсть, то хотя бы на согласие; затем вытащил пару товарищей из нехорошего места; а потом катался под артобстрелом на легкобронированной фуре, облепленной мертвяками, и при этом ни разу не обделался. Все так и было?
— Почти. С той фурой обошлось без малейшего геройства, просто штаны новые, только получил, пришлось беречь изо всех сил. И не надо на меня так коситься, ты сам только что начал кривляться, я просто отвечаю тем же.
— Финн говорил, что такого неподражаемого отморозка наблюдал впервые, а из уст Финна это иначе как положительной характеристикой не назовешь. В общем, я высоко ценю его рекомендации, он в людях нечасто ошибается. Эй, Рикки, ты руки сегодня мыл?
— Ага, как раз перед тем, как почесать задницу.
— Но чесал-то хоть через брюки?
— Ну что ты, через брюки совсем не те ощущения.
— Ну так вытри свои грабли и налей мне бокал такого же. И Карату обнови.
— За счет заведения?
— А ты не рад нас угостить?
— Нет, просто я бы удивился, скажи ты другое. Люблю удивляться.
— Если еще раз услышу, что ты тискаешь приютских пацанов, я тебя так удивлю, что будешь чесать голые тазовые кости.
   — Ну, Рэм, ну что ты сразу начинаешь! Шуток вообще не понимаешь, совсем без юмора живешь. Ничего страшного я этим мальчишкам не делаю, просто немного расширяю горизонты.
— Если бы ты, извращенец потасканный, расширял только горизонты, я бы и слова не сказал. Все понял?
— Если ты о том, осознал ли я угрозу перспективы эпичного надирания моей задницы, то да – все понял.
— Вот и прекрасно. Два пива сюда, и марш в другой угол, воспаление ушей вот-вот заработаешь, сколько тебя помню, постоянно подслушиваешь. Так что скажешь, Карат? Предложение тебя заинтересовало?
— С одной стороны – да. С другой… Мы ведь не за абрикосами в ближайший сад махнем, с этой поездкой что-то явно не так.
— Да ты у нас капитан Очевидность.
— Ага, я такой. И я хочу знать.
— Все не скажу, но поездка и правда не из простых.
— Серьезно? Да что ты говоришь? Я просто потрясен, никогда бы не подумал, ведь был уверен, что мы съездим твоих деток забрать с детского утренника.
— Не надо ничего о детях.
— Ага, я уже заметил, что у вас тут целый бзик на почве счастливого детства.
— Я же сказал – не надо, – с нажимом повторил Рэм.
— У меня есть хотя бы мизерный шанс вернуться живым?
— Я командую операцией, еду со всеми, манией самоубийства не страдаю. Такой ответ тебя устраивает?
— Вполне. Давай побыстрее заканчивать разговор.
— Ты куда-то торопишься?
— Я – нет, а вот мой друг – да.
— За него не переживай, я уже дал отмашку, им занимаются.
— Но ведь я же еще ни на что не согласился.
— Ему не помешает хирург, причем срочно. Обычный хирург. Наши тела умеют восстанавливаться, но для этого их надо кормить, снабжать легкие кислородом, ткани кровью и лимфой. Это трудно сделать с разорванными артериями и кишками, хотя бы кое-где надо поработать скальпелем, начерно подлатать. Это необходимый минимум, на все остальное пока что не рассчитывай. И если мы разбежимся ни с чем, на тебе повиснет долг за эту операцию.
— Даже если Шуст умрет?
— Смерть не отменяет оплату. Уж извини, что я не спросил согласия, но был уверен, что возражений не будет. Или это не так? Скажи прямо, я могу позвонить в больницу и все отменить.
— Не надо, возражений нет.
— Приятно, что ты такой предсказуемый.
— И я согласен.
— Что, даже не хочешь узнать подробности?
— Все равно ты будешь темнить и ничего толком не расскажешь.
— Откуда такая уверенность?
— Ты тоже предсказуемый.
— Гм… Один-один, пока что ничья. Ладно, ты согласен, но я пока что не согласен. Дело щепетильное, мне надо быть уверенным в каждом человеке. Тебе придется ответить на несколько вопросов.
— Валяй.
— Служил?
— Да.
— Спецвойска?
— Простой срочник в простой пехоте.
— Специальность?
— Гранатометчик.
— Боевой опыт есть?
— Есть.
— Где получил?
— На юге.
— Чечня?
— Нет.
— Первая Черноморская? Вторая?
— О таких не слышал.
— Это бывает. В наших мирах на пачке сигарет может совпадать все до последнего штриха, но при этом различаться количество планет Солнечной системы. Я тут на всяких навидался, Улей – тот еще затейник. Так что за война?
— Плохие воевали с хорошими.
— Да что ты говоришь, я даже не знал, что такое бывает. Ты, само собой, храбро сражался на стороне хороших?
— Именно так. Хотя сильно подозреваю, что другая сторона считала иначе.
— Ты мне только что раскрыл глаза на сакральную суть большой политики. На контракт пошел, или по призыву загребли? Как вообще там оказался?
— Доброволец из сопредельного государства.
— Наемник?
— Денежное довольствие не получал.
— Из идейных, значит?
— Не совсем. Жизненные обстоятельства заставили.
— Это какие такие обстоятельства?
— Непреодолимой силы.
— Неразделенная любовь? Изменила? Пойду убьюсь об танк, и пусть потом эта змеюка изойдет на горькие слезы?
— Мне обязательно на это отвечать?
— Необязательно. По специальности там был?
— Нет, записан стрелком, разное делать приходилось.
— Противника хоть видел?
— Видел.
— Стрелял?
— Да.
— Вальнул кого-нибудь?
— Не знаю.
— Здесь ты сжег «бэтээр» с экипажем. В душе ничего не дрогнуло при этом?
— А должно было?
— Вопрос снимается. В больнице ты вроде как подробно рассказал о том, что случилось в Кумарнике, но остались непонятные места. Для меня не понятные. Как элитник оказался на свободе?
— Мне рекомендовали не отвечать на такой вопрос.
— А мне плевать на чьи-то рекомендации, мне нужен четкий ответ. Так как?
— Я его отпустил.
— Ты его… Гм… Интересные дела… Вопросов у меня море, но в первую очередь интересует главное – почему он тебя не прибил сразу после этого?
   — Я убедил элиту, что это не в его интересах.
— Убедил элиту? Мне, как никогда, нужны подробности.
— У меня дар убеждения. Ну и мина в моих руках его смущала.
— Мина?
— Противотанковая. Это такая круглая и тяжелая штука, скрытно устанавливаемая в местах вероятного появления…
— Я знаю, что это такое, – перебил Рэм. – Мне надо, чтобы ты подробно раскрыл тему смущения элитника.
— Сказал ему, что, если он хотя бы облизнется в мою сторону, я изображу из себя камикадзе.
— И он поверил?
— Я честный человек, мне все верят.
— А можно спросить – какого хрена ты это сделал?
— Я обещал одному человеку, что освобожу Юпитера.
— Юпитера?
— Это кличка элитника.
— То есть у него еще и кличка была?
— Ну а как же иначе. И кличка, и доспехи – все при нем.
— Элита в доспехах?
— Ну не совсем как когда-то у рыцаря, похоже, будто обвешали крышками от канализационных люков. Толстые металлические пластины, их даже двенадцатимиллиметровый пулемет не брал. Вроде бы. Искры высекались знатные и рикошеты красивые, пробоин не видел. Но было не слишком светло, ни в чем не могу быть уверенным.
— А я-то смеялся сдуру…
— С чего?
— Да байки пошли среди рейдеров разных, что завелась элита, обвешанная броней. Но сам понимаешь, что поверить в такое не мог.
— Выходит, Юпитер уцелел и веселится на воле.
— Выходит, так. Значит, кто-то, не буду даже спрашивать кто, попросил тебя снять цепи с самой страшной твари, к тому же закованной в доспехи, а ты пообещал ему это сделать, и сделал. Я все правильно понял?
— В принципе да.
Ну не рассказывать же, что Карат ни слова не сказал при этом, обещание было высказано мысленно. Он и так выболтал слишком много, в том числе того, о чем следовало помалкивать, так что не надо все усугублять. С Рэмом он, как говорится, на одной волне, чувствуется, что это свой человек. Но чувствам в Улье доверять не стоит. А вдруг у вояки дар вроде того, который был у той сногсшибательной нимфы? Вдруг воздействует им на Карата, стараясь вытащить все, что лучше держать в глубинах памяти?
Так что о некоторых подробностях стоит умолчать. Не хватало еще, если сочтут психом.
Сумасшедших не берут на важные дела.
— Знаешь, Карат, у меня был целый список вопросов, более-менее стандартных, но после такого нет смысла их озвучивать.
— То есть я не подхожу?
— Отнюдь, ты просто создан для такого дела, очень жаль, что мы не пересеклись раньше. Ты принят.
— Тебе следует знать еще кое-что о том случае.
— Давай.
— Я не такой уж и псих, за элитником пошел только потому, что на меня воздействовала нимфа.
— Насчет нимфы мы в курсе, эта стервочка сильна, не первый раз отмечается, описание есть. И не надо скромничать, я, может, и не ментат, но на тебя смотрел внимательно, видел, как ты реагируешь на свои воспоминания. Ты псих, Карат, ты тот псих, который мне нужен.
— И что дальше?
— Дальше надо решить вопрос с амуницией, оружием, а из казармы снабжения тебя переведем в пансионат. Там спокойнее, и спортзал рядом. У тебя есть два-три дня на восстановление формы, не растрачивай время, шляясь по барам и бабам.
— Обычно я совмещаю.
— После дела хоть на Рикки женись и вместе заливайтесь его пойлом, а до этого ты мне такой не нужен.
— Форма у меня осталась, я ее заштопал, почти как новая теперь. Двустволку с атомита взял, старенькую, но состояние хорошее, только почистить надо.
— Карат, я что, похож на дешевку?
— Не очень.
— Там, куда мы пойдем, двустволками даже в зубах не ковыряются, не котируются они. Сейчас едем к тебе в казарму, забираешь свое добро и съезжаешь. Завтра с утра как штык приходишь в арсенал, там тебя приоденут и пострелять что-нибудь дадут. Если меня там не будет, чувствуй себя как дома. То есть не скромничай, наглей высшей степенью наглости. Потом в спортзал, на тебя посмотрит Самурай. Говорят, ты мечом махать умеешь, значит, должен ему понравиться.
Работать с мечом Карат не умел совершенно. И вообще таскаться с ним пришлось лишь потому, что в тот момент под руку не подвернулся нормальный топор. Но об этом он тоже предпочел умолчать.
Новая жизнь в очередной раз резко меняется, и опять в непонятную сторону.