Когда дерется львица

Глава 69. Смерть, не гордись

По крайней мере, она больше не страдала.

Эти слова Северус снова и снова повторял про себя в течение ужасного часа в комнате Гермионы. Он твердил их, пока не осознал.

Что бы ни случилось, по крайней мере, она больше не страдала. Хотя это тело не более чем оболочка, имеющая мало общего с Гермионой, которую он любил и по которой тосковал каждую секунду, но она хотя бы была здесь, он мог ее видеть, касаться.

Он мог защитить ее от других ран. Он мог защитить ее от Люциуса Малфоя.

Северус почуял неладное, как только увидел Гермиону, даже до того, как коснулся ее лица и как она открыла глаза. Чего-то не хватало. Возможно искры, пламени, что делало ее особенной.

Конечно, он должен был знать наверняка, поэтому попросил целительницу разбудить Гермиону, но все, что он увидел, стоя в тени, лишь подтвердило первую догадку.

Это... это ползающее, орущее и хнычущее нечто — не Гермиона. Оно было пустым, как покинутый дом, лишенный всего, ради чего в нем стоило жить. Северусу не было до него никакого дела.

И все же... вся его сущность жаждало прикосновения к ней, руки зудели от нестерпимого желания держать ее, прогнать боль, а грудь сжимало при виде прекрасных глаз, волос, губ... Но это не его Гермиона.

«Ты — ученый», — твердо сказал себе Северус. Это предмет изучения, не любовь всей твоей жизни. Интересный предмет, который нужно внимательно изучить.

Но ему лишь хотелось схватить ее на руки и унести в свои комнаты, где и было ее место. Хотелось сбежать от этой оболочки, которая так сильно напоминала...

Он сильный. Хороший ученый. Глава шпионов. Он сдерживал мысли и чувства, пока не вернулся к себе в комнаты, где никто не мог его слышать. И приступил к работе.

Он достал записи по экспериментальному зелью, заметки, которые впервые начал вести, когда Волдеморт вернул себе тело три года назад, потому что сам тогда ожидал предательства и пытки. Прошло время, и он их забросил, как и многие другие проекты, на которые не хватало времени и сил.

Но только появление Гермионы в его жизни вновь разожгло интерес к этому вопросу. Он принял свою смерть и заточение в подземельях разума уже много лет назад, но ему было больно представлять Гермиону, запертую в своем разуме, еще до того, как они стали друзьями.