Привет, это я

Часть 5

Hello, can you hear me?
I'm in California dreaming about who we used to be (с)

Привет, ты меня слышишь?
Я предаюсь призрачным мечтам о том, какими мы когда-то были (с)

Блейз негромко постучал в массивную дверь так хорошо знакомого ему кабинета и, услышав приглушённое «войдите», толкнул резную ручку. По пути он забежал в гостиную Слизерина, чтобы накинуть свою мантию со значком, а заодно избавиться от общества старосты Терри Бута, собиравшегося вести его и Грейнджер на ковёр к директору через весь чёртов замок, словно каких-то заключенных в Азкабан. К счастью, когтевранец не стал дожидаться его и сопроводил девчонку одну.

Блейз заглянул в помещение, и в нос ударил запах каких-то цветов, книжной пыли и свежего пергамента. Директриса МакГонагалл сидела за своим столом и что-то строчила на свитке. Как только дверь за вошедшим закрылась, она отложила перо и сложила руки перед собой, жестом приглашая гостя присесть. Девушка с пышными волосами, что расположилась перед почтенной дамой на одном из кресел, не пошевелилась и даже не повернула головы. Блейз покосился на неё, но, не встретив ответного взгляда, бесшумно приземлился рядом на один из стульев и прокашлялся в кулак.

— Вызывали, профессор?

— Да, мистер Забини, и думаю, Вам не нужно объяснять причину, — прохладный тон первого человека в Хогвартсе говорил сам за себя. — Надеюсь, Вы достаточно сообразительны.

Куда уж до умняшки Грейнджер.

— Пока никто не жаловался, директор, — Блейз откинулся в своём кресле, но не на столько нагло, чтобы его позу можно было считать чересчур надменной или оскорбительной для столь серьёзного разговора.

Женщина строго посмотрела на него и на соседний стул, отмечая что-то для себя.

– Мне не хочется думать, что такой талантливый молодой человек как Вы, и к тому же староста своего факультета, в обязанности которого, я напомню, входит поддержание порядка и дисциплины, может быть замешан в подобном... — МакГонагалл сжала тонкие губы, подбирая подходящее слово, — ... в подобном преступлении. Но, как руководитель школы, я обязана спросить, имеете ли Вы какое-нибудь отношение к произошедшему?

Гермиона на своем кресле тяжело вздохнула, и Блейз был готов поклясться, что она не больше, чем он, хотела находиться в этом кабинете и, наверняка, сгорала от стыда. Он заметил кубок с водой в её дрожащих руках и быстро отвернулся.

— Я бы очень хотел быть полезным, профессор, но я ничего не знаю, — лицо темнокожего старосты выражало полное сочувствие. — Насколько мне известно, все случилось вчера вечером, в это время я находился в гостиной подземелий, и многие студенты могут подтвердить, что...

— Вас никто не обвиняет, мистер Забини, — перебивая юношу, отчеканила директриса и встала со своего места, – но мне бы не хотелось, чтобы Вы прикрывали кого-либо, будь то студенты других факультетов или же ваши ближайшие друзья.

Блейз понимал, к чему клонит профессор трансфигурации, но решил оставаться таким же непробиваемым. В конце концов, скрывать ему было нечего, и без доказательств МакГонагалл не станет никого наказывать, но если у него был хоть малейший шанс отвести от Малфоя или самого себя подозрения, он решил им не пренебрегать.

— Мне очень жаль, профессор, но я действительно ничего не знаю. Я готов оказать любую помощь в расследовании этого происшествия.

— Рада это слышать, мистер Забини, — МакГонагалл взяла с деревянного стеллажа какие-то свёртки и положила на свой стол, возвращаясь к перу и пергаменту. — Мисс Грейнджер многое сделала для нашей школы и не заслуживает подобного отношения.

Директриса обмакнула кончик пера в чернила и склонилась над документом.

— Никто не заслуживает, — добавила она. — Подобное поведение не достойно ученика Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, поэтому я намерена принять кардинальные меры по отношению к преступнику.

Она сделала особенное ударение на слове «кардинальные». Кажется, это означало то, что несостоявшийся Пикассо мог вылететь из школы, как только его вина будет доказана. Плохи дела. Блейз был уверен, что кто-то из Слизерина приложил ко всему этому руки. А это означает, что он, как недоглядевший староста, тоже может понести вполне реальную ответственность.

Сто раз говорил этим дебилам не подставляться, но кто его слушал.

— Я полностью с вами согласен, профессор, — Забини оторвался от спинки кресла и выпрямился, — подобное не должно оставаться безнаказанным.

Соглашаться. Нужно просто со всем соглашаться.

— Мисс Грейнджер, я также могу заверить вас, что стараниями профессора Флитвика и профессора Слизнорта все следы данного инцидента будут уничтожены ещё до конца первого урока, — тон директрисы резко сменился, как только она обратилась к своей любимице и взглянула на неё поверх своих маленьких овальных очков.

— Благодарю, директор, — тихо ответила Гермиона и отпила из кубка.

— Как бы мне не хотелось, но я должна спросить и у Вас, мисс Грейнджер. Быть может, имеют место быть какие-то подозрения или вы что-то заметили прошлым вечером? — вопрос был задан настолько осторожно, словно старуха боялась спугнуть маленькую птичку с насиженного места.

— Не думаю, профессор МакГонагалл, — все также тихо отвечала гриффиндорка. — У меня нет причин кого-то подозревать.

Здесь маленькая отличница, конечно же, слукавила. Причина была. У неё от природы блондинистые волосы, и она ворочалась от бессонницы всю ночь в одной спальне с Забини. Он всегда был причиной, уж так устоялись их отношения. И отношение многих других к нему. Все было ясно, ещё когда они все вместе вошли в Большой Зал на завтрак. Тут и на прорицания ходить не надо, чтобы понять, о чем все присутствующие думали.

— Мы все равно найдём виновного, беспокоиться не о чем, — успокаивала МакГонагалл, переводя взгляд с Гермионы. — Мне также стало известно, что вчера ночью вы сняли с Гриффиндора шестьдесят очков, мистер Забини. Это так?

Грейнджер, сидевшая до этого практически неподвижно, вся вытянулась в струну и обратила на слизеринца огромные покрасневшие глаза. Видимо, дружки не поделились с ней своими ночными достижениями. Блейзу даже показалось, что что-то треснуло у неё внутри от негодования, настолько сильно все её тело излучало полнейший шок. Вот-вот и рухнет челюсть на пол. Он лишь ухмыльнулся ей одними уголками губ, и обратил деловитое лицо на МакГонагалл.

— Все верно, профессор. Я снял очки за то, что студенты Гриффиндора, — он сделал паузу, покосившись на соседку, — мистер Поттер и мистер Уизли находились вне своей гостиной после отбоя; за то, что они нарушали внутренний распорядок дня спален Слизерина и разбудили студентов; а также за то, что отказывались подчиняться старосте. По десять очков с каждого за все пункты нарушений, — отрапортовал Забини и послал еще одну самодовольную ухмылочку Грейнджер.

Отчитываться у него всегда получалось особенно хорошо. В это время Гермиона немного отошла от шока и обмякла, уставившись на свои колени, расстроенная еще пуще прежнего.

— Я не стану подвергать сомнениям ваши решения относительно наказания, мистер Забини, — после недолгой паузы отозвалась директриса. — Но впредь прошу уделить особое внимание сохранности пароля гостиной вашего факультета. А также не забывайте, что мисс Грейнджер сама является старостой и также может снимать баллы со студентов Слизерина, и уж поверье, я знаю, что поводов для этого у неё найдётся предостаточно.

Это был очень тонкий намёк, призывавший Грейнджер к действию. МакГонагалл ни в коем случае не имела в виду сладкую месть за преувеличенные действия Забини, а только лишь напомнила, что девушка тоже имеет какие-никакие привилегии.

Зуб за зуб.

— Хорошо, профессор, я Вас понял, — Блейз не стал спорить, мысленно вычитая у Слизерина все сто шестьдесят. Он не собирался доказывать собственную правоту, ему не терпелось покинуть ненавистный кабинет, сплошь и рядом завешанный портретами бывших директоров. Холодный взгляд какого-то старикана из картины прямо напротив особенно напрягал. — Я могу идти?

— Задержитесь еще ненадолго, мистер Забини, — попросила директриса и свернула в трубочку пергамент на котором что-то писала всю беседу. — У нас есть еще один важный вопрос.

Гермиона оторвалась от своих коленей и с интересом взглянула на МакГонагалл. Конечно, как только дело касается чего-то нудного и скучного, она готова на месте подпрыгнуть от нетерпения.

— Я разговаривала с профессорским составом сегодня утром по поводу всего случившегося, — директриса отложила бумаги и снова сложила руки перед собой. — Многие преподаватели посоветовали мне отменить вечернее посещение Хогсмида в качестве наказания, а также для продвижения расследования.

Теперь настала очередь Забини делать большие глаза и беззвучно отрывать рот от негодования.

— Но, профессор, — замямлил он, перебирая в голове аргументы, чтобы отговорить МакГонагалл от этого решения. Женщина остановила его потуги одним движением руки.

— Я решила спросить ваше мнение, мисс Грейнджер, как у пострадавшей стороны, — естественно, мнение Забини её не интересовало, ведь это не из его члена сделали огромную змею, засунув её в рот заучки, и он пострадавшей стороной вовсе не был.

Конечно же, нет.

Только он успел подумать, что плакали их посиделки со сливочным пивом в «Трёх метлах», как Гермиона, шумно выдохнув, ответила:

— Совсем скоро Зимний Бал, профессор МакГонагалл, — констатировала она, – не думаю, что будет разумно лишать старшеклассников возможности, как следует подготовиться. Вы сами сказали, что мы должны выглядеть соответствующе масштабу и важности мероприятия.

— Все верно, мисс Грейнджер, — кивнула профессор, довольная цитированием самой себя. — Я прислушаюсь к вашим словам. Вы можете быть свободны. И Вы, мистер Забини.

В этот момент МакГонагалл, как никто другой, была похожа на Дамблдора, который никогда не стеснялся спросить чужого мнения, даже если оно исходило от простого студента.


Старосты вышли из душного кабинета и, как только дверь плотно закрылась, Гермиона яростно зашипела на Забини, что плёлся чуть позади неё, собираясь поскорее сбежать на свою пару.

— Шестьдесят очков, Блейз, ты серьезно?

У них была тема для разговора гораздо важнее снятых баллов, но гордую гриффиндорку в первую очередь волновало именно это.

Что же ещё.

— Серьезнее некуда, Грейнджер, — останавливаясь, ответил Забини и сложил руки на груди в любимой манере Малфоя. — Твои друзья совсем распоясались. Ворвались в мою спальню, как к себе домой, я должен был молчать?

Он воздерживался от особенно колких выражений и оскорблений. В конце концов, её и так унизили и опозорили на всю школу, а она ещё попыталась убедить МакГонагалл не отменять Хогсмид. Он где-то на подсознательном уровне чувствовал — за ним должок.

— Хочешь сказать, они оказались настолько грозными, что у тебя не хватило сил их просто прогнать? — подколола его девушка. Он удивлялся, что в таком настроении у неё ещё оставались силы острить.

— Я тебе не вышибала, Грейнджер, — уже мягче ответил Забини. — Есть правила, и они их нарушили, за что понесли наказание. Ты и сама прекрасно знаешь, как это работает.

— Знаю, Блейз, но шестьдесят баллов? — все ещё не унималась она. — Я думала, мы с тобой неплохо ладили.

Думала она.

Забини резко почувствовал неприятный и тянущий куда-то вниз укол совести. Да, они действительно неплохо общались в старостате и частенько работали вместе в башне старост, когда им давали совместные поручения. Это не значило, что они внезапно стали друзьями, но, по крайней мере, они умели забывать хотя бы на время о вечном противостоянии факультетов ради общего дела, что всегда шло на пользу последнему. Скорее всего, поэтому Забини выбрал именно Грейнджер в качестве «жертвы» для Малфоя в том задании, которое Драко нагло решил продинамить. Уступчивость, но вместе с тем невероятная гордость девушки привлекали живой ум Блейза, и ему было безумно интересно, чем эта затея может закончиться для ненавистной друг другу парочки. Они бы либо разорвали друг друга в приступе ярости, либо переспали рано или поздно. И в том и в другом случае, Забини ждало отличное шоу, но упрямец Драко все испоганил.

— С тобой — может быть. Но как это относится к Поттеру и Уизли? — только и ответил юноша не в силах больше выдерживать её слишком внимательный взгляд. Кажется, он начал понимать своего блондинистого соседа, который довольно быстро отказался от задания, применив всего лишь одну жалкую попытку к его выполнению. Разговаривать о чем-то кроме учёбы с ней было непросто.

— Может быть? — она как всегда обращала внимание не на то, что должна была. — Приму к сведению.

Это что, обида?

И, взмахнув копной волос, девушка быстрым шагом отправилась прочь, оставляя Блейза стоять на том же месте в той же ты-меня-уже-задолбала позе. Кажется, совместных заданий в стратостате у них больше не будет.


Во внутреннем дворе замка, собравшись вокруг небольшого фонтана, старшеклассники ожидали разрешения отправиться в Хогсмид. Компания слизеринцев, расположившаяся, как обычно, отдельно от всех остальных, стояла под небольшим каменным навесом, прячась от снега. Девушки щебетали о платьях и предстоящих покупках, а молодые люди лишь угрюмо возмущались затянувшемуся ожиданию. Малфой переминался с ноги на ногу, то и дело посматривая в сторону гриффиндорцев. У Золотого Трио отсутствовала самая умная её часть, но это как будто не волновало никого, кроме него самого. Поттер и Уизли обменивались с ним немыми посланиями, но, кажется, они не нервничали и не ожидали прибавления в команду.

Серое зимнее пальто блондина уже покрылось маленькими капельками от растаявшего снега, а тщательно уложенные утром волосы растрепались от влажности.

— МакГонагалл уснула там, что ли? – нахмурился Тео, завязывая покрепче бежевый шарф. — Еще немного и до Хогсмида доберётся только мой хладный труп.

— Не переживай, Нотт, мы тебя воскресим с помощью ритуала сливочного пива и огневиски, — отозвался Забини и поёжился от налетевшего ветра. — Ох, и правда, не жарко.

Малфой пропустил разговор, не отрывая глаз от красно-золотой компании. В его голове собрался целый список способов подловить Грейнджер на короткий разговор. Естественно, он не собирался посвящать её дружков в приватную беседу, и нужно было застать девчонку одну. Проблема заключалась лишь в том, что после завтрака он её больше не видел, и, по всей видимости, она не собиралась попадаться ему на глаза.

Драко ковырялся ложкой в собственных мыслях и не заметил, как к их небольшой компании вдруг подошёл высокий широкоплечий парень из Пуффендуя, имени которого он никак не мог вспомнить. Тео и Блейз тут же заткнулись, стоило этому шкафоподобному студенту приблизиться.

— Ты ублюдок, Малфой, — грозно прорычал незнакомец, выплёвывая каждое слово. — Будь она моей девушкой, от тебя бы мокрого места не осталось.

Сначала Драко показалось, что ему послышалось. Потом он грешным делом подумал, что обращались вовсе не к нему, а к кому-то другому. Медленно повернул голову и посмотрел в бледно-голубые глаза. Фраза сама собой воспроизвелась в его голове, как будто её поставили на бесконечный повтор. От этого наглого тона в собственном воспоминании блуждающие по черепной коробке мысли тут же собрались в кучу. Драко моментально вскипел и, поддаваясь вперед, ответил:

—А, ты попробуй, сука.

Пуффендуец принял вызов, приближаясь еще на несколько шагов. Малфой нащупал в кармане пальто палочку и чуть сжал древко пальцами. Между молодыми людьми, откуда ни возьмись, появился Тео, расталкивая их по разным углам.

— Эй, спокойно, давайте без драк, — он испуганно косился на выход, из которого с минуты на минуту должна была появиться директриса. — Что, выебнулся, да?

Последняя фраза предназначалась говорящему шкафу.

Блейз со своей грацией танцора подлетел к пуффендуйцу и, закинув по-братски руку на его плечо, ласково проворковал:

— Захария, ты же в курсе, что я староста Слизерина, да? У твоего факультета могут начаться проблемы из-за этого выступления...

Окончание фразы Малфой не услышал, потому что Забини уводил героя-защитника подальше от своего взвинченного товарища. Остальные студенты без особого интересе косились в их сторону. Тео что-то безостановочно болтал, пытаясь отвлечь блондина от раздражителя. Они слишком сильно хотели в Хогсмид и не собирались упускать такой шанс за пять минут до того, как их желание собиралось исполниться.

— Я вас догоню, — не обращая никакого внимания на бубнёж Теодора, Малфой пятернёй взъерошил влажные волосы и направился к главным воротам.

— Ты куда? — крикнул вслед Нотт, но в ответ получил лишь неопределённый взмах рукой, мол, «отвали».

Малфой летел по замку как ошпаренный, заглядывая в каждый угол и в каждый кабинет. Он дважды заходил в библиотеку, трижды заглядывал в Большой Зал, даже попытался найти выручай-комнату, предполагая, что девчонка могла прятаться там. Младшекурскники разбегались в разные стороны, завидев его свирепый взгляд, не смея стоять на пути. Он не собирался уходить без добычи и был готов разрушить грёбаную башню Гриффиндора, чтобы только отыскать ненавистную грязнокровку. На всякий случай, даже поднялся к Мадам Помфри, просто чтобы убедиться, что точно обыскал все, что только мог.

Человек-антресоль взбесил его и теперь нужно было дать выход копившемуся бешенству. Кто справится с этой ролью лучше, чем собственно причина этих неоправданных выпадов?

Заебала. Просто заебала своими тупыми друзьями и защитниками, своим вечно я-все-знаю лицом, своим обиженным видом, красными щеками и чёрными глазами, чтоб их!

Всем своим грёбаным существом.

Затрахала до смерти даже не раздевшись.

Пусть теперь наслаждается. Пусть жрёт все то дерьмо, которое в нем скопилось. Пусть проглотит и подавится.

После второго круга по замку, он чуть сбавил обороты, чувствуя, как становится жарко в зимнем пальто. Похоже, девчонка одолжила у своего шрамоголового дружка мантию-невидимку или просто испарилась от стыда.

Спускаясь с четвёртого этажа, Драко увидел в окно заснеженное поле для Квиддича и его внезапно осенило. Он снова набрал скорость, слетая по лестницам. Расстегнутое пальто так и хлопало по спине от его стремительных движений.

Через несколько минут он снова оказался на улице, пробежав к пункту назначения через раздевалки. Так было быстрее. Он поднял воротник своего бушлата и, сбавив шаг, направился к полю.

Ему даже не пришлось подниматься на трибуны. Он заметил копну каштановых волос на скамейке под навесом у входа на поле. В этом закутке обычно капитаны давали наставления перед игрой или ожидали выхода запасные участники.

А пару раз он даже трахнул здесь Пэнси после тренировки.

Судя по ссутулившейся фигуре, Грейнджер читала, или просто сидела, уставившись в собственные колени.

В любом случае, ему было наплевать. Он должен был сказать ей то, что собирался. Слова уже целое утро долбились в глотку и жгли язык. Если он не скажет, захлебнется ими и потеряет всякую способность говорить. Яд прожжет его изнутри и оставит после себя горький пепел из его костей.

Он тихонько подошёл к ней со спины и, сложив руки на груди, то ли в попытке очередной раз закрыться, то ли от прохладного, залезающего под одежду, ветра, с желчью в голосе сказал:

— Не знаю, что ты там себе напридумывала, Грейнджер, но это сделал не я, — получилось даже жёстче, чем он планировал. Тем лучше. С ней по-другому всё равно нельзя.

Девушка чуть дёрнулась от испуга и медленно повернулась. Он не ошибся в предположениях, и у неё в руках действительно была книга.

Она к ней приклеена, что ли?

— Не знаю, что ты там себе напридумывал, Малфой, — переиначила грязнокровка. — Но все мои мысли не крутятся вокруг тебя — единственного и неповторимого.

Ага. Как же.

Её лицо чуть раскраснелось от погоды, а чернота из глаз отступила, уступая обычному шоколадному оттенку. Она выглядела чуть лучше, чем за завтраком, но весь её вид, да и само местонахождение здесь, просто кричали о том, что ей сейчас совсем непросто. Но его это мало заботило. Малфой чуть обошёл скамейку, чтобы не стоять за спиной и, скрипя челюстью, выдохнул:

— Тогда сделай одолжение, сотри это вечно-обвиняющее выражение со своего лица и приструни бешеных дружков.

Он говорил сквозь зубы, а ведь хотел кричать и скандалить. В груди что-то переворачивалось и билось, но он не обращал внимания, следя за тем, как краска медленно заливает её лицо уже вовсе не от холодного ветра. Это невероятно помогало сосредотачиваться. Сначала по линии челюсти, затем перекидывается на скулы, расплывается к щекам и, наконец, все лицо становится алым. Наверняка, ещё и горячим.

— Я понимаю, что ты общаешься со своими друзьями исключительно в приказном порядке, но у моих есть свое мнение, — она вздёрнула порозовевший нос, — и они имеют на это право.

Горделивый жест сбил всю его концентрацию, и он снова начал заводиться, сжимая кулаки.

Эта дура совсем не понимает, чего он от неё хочет? Обязательно надо рявкнуть и назвать её обнаглевшей сукой, чтобы быстрее доходило?

— Да мне насрать на мнение твоих верных псов или на чье-либо еще, — он наклонился, чтобы слова долетали до цели, не теряя смысла по дороге. — Я не собираюсь терпеть выпады в свой адрес от твоих тупорылых защитников.

Она опустила глаза и снова уставилась в книгу. Какой-то уставший жест. Будто Малфой был надоедливой мухой, и у неё уже не было никакого желания и сил её отгонять. Он сделал шаг вперед и заметно повысил тон.

— Разберись со своими проблемами, — рявкнул он, пытаясь заглянуть ей в глаза, — С какого хера я должен страдать из-за того, что ты перешла кому-то дорогу?

Слова так и зависли в разряжённом воздухе. Секунда. Две. Он не заметил как сжались в кулаки девичьи пальцы.

— Ты оглохла? — заревел блондин, задыхаясь от душащей ярости. — Я сказал тебе...

Она слишком резко подняла на него свои вновь почерневшие глаза. Книга отлетела на скамейку, когда Гермиона рывком встала и ткнула тонким пальцем в грудь ошалевшего от такой напористости мерзавца.

— Серьёзно, Малфой? — прорычала она, сжимая челюсть. — Ты действительно считаешь, что пострадал больше всех в этой ситуации? Да ты, должно быть, совсем отупел!

Она толкнула его в грудь ладонями, выталкивая из-под укрытия. Подальше от себя. Ему пришлось отнять руки от груди, и он почувствовал, как кровь закипает в венах, а сосуды грозятся лопнуть от перенапряжения. Лопнуть и разлить по телу липкую жижу, отравляющую сердце и мозг. В её глазах было целое море горячей ненависти, которая тяжёлой волной встречалась с его собственной, сцепляясь в жестокой схватке. Малфой сдержался, чтобы не ударить её и сделал шаг назад.

Чудовище ликовало и кричало, умоляло сделать хоть что-нибудь, угрожало и рычало, но он отключался от него, поворачивая ключ в замочной скважине его ржавой клетки.

Только краска. Только эта алая краска под бледной кожей, растекающаяся по щекам.

Сосредоточься. Смотри на её лицо.

— Конечно, с чего бы людям думать, что это мог быть ты, — она уже кричала, а не рычала сквозь зубы, продолжая наступать и вынуждая его шагать спиной на поле. — Ты же просто пример для подражания, настоящий джентльмен, никогда и ничего подобного не делал, никого не оскорблял, не унижал и не издевался. Никогда! И что эти мелкие людишки о себе возомнили, бросая на него свои подозрения. Прекрасный мистер Драко Малфой, благородный аристократ, которому на всё и на всех хронически насрать! И как вы все только могли подумать на этого красавца, лучшего парня в Хогвартсе, это же вовсе не его стиль!

Она замолчала, задохнувшись от нехватки кислорода. Её грудь тяжело вздымалась, а легкий шарф слетел с тонкой шеи от резких движений. Волосы закрывали часть лица, но быстро разлетелись от очередного порыва ветра, путаясь и танцуя по воздуху. Кажется, она жалела о некоторых словах, вылетевших так не вовремя, но старалась не подавать вида, вздёргивая подбородок. Кажется, она впервые в жизни сказала ему больше, чем несколько, разбивающихся о каменную самоуверенность, слов.

Намного больше.

— Не смей мне ничего говорить про страдания, — уже тише добавила она к своей гневной триаде. — Ты и понятия не имеешь, что это значит.

Она развернулась и направилась к своей скамейке. Схватила книгу, яростно смахнула с неё снег и села на прежнее место, возвращаясь к чтению.

Она действительно собралась еще немного почитать?

— Я не хочу тебя видеть, — спокойным тоном сказала Гермиона, не отрывая глаз от книги. — Разбирайся сам в своих проблемах. Разберись в себе.

Он, наверное, умер на том самом месте, на котором она его оставила.

Тишина.

Вязкая, плотная, стекающая по рукам и ногам тишина вдруг сомкнула на его горле свои толстые руки. Ни беснующейся химеры внутри, ни сжатых до боли кулаков, ни скрипящих друг об друга зубов. Только собственная горячая слюна во рту и ни следа от мерзкого яда, что еще секунду назад нещадно жёг корень языка. Только маленькая мысль, бьющаяся где-то в виске и тихонько шепчущая: «Она права».

Неправильная мысль, но успевшая слишком крепко уцепиться за сознание.

Хрена с два.

Малфой провел рукой по лицу, вжимаясь в кожу и пытаясь её стряхнуть, но ничего не вышло. Она осталась там же, где и была. Сердце подозрительно спокойно и чётко отмеряло свой такт, будто заведенный на определённую долю метроном.

Успокоилось сумасшедшее.

Почему сейчас? Первый раз услышал, все, что о тебе думают?

Или первый раз в жизни действительно это почувствовал?

Сил нет. Не осталось ни капли.
Ну, получил, что хотел?
Какого чёрта молчишь теперь?

Херово. Все очень херово.

Давай, красавчик Малфой, включай мозги, выдай самую грязную грязь на которую только способен. Давай же!

Он постоял под кружащим снегом еще с минуту, будто окончательно остывал. Да куда ему, куску льда с рождения, ещё и остывать. Заледенел окончательно. Сделал осторожный шаг, убедился, что еще имеет контроль над своим телом (хотя бы над ним), и поднял онемевшими пальцами легкий шарф.

Пришёл в себя, рухнувшсь грудой костей на скамейку. Драко положил шарф между собой и девчонкой, и боковым зрением отметил, что Гермиона не обратила на него никакого внимания.

— Ладно, — прошептал он, проследив взглядом за клубком горячего воздуха, что вылетел вслед за словами.

— Ладно? — Гермиона повернула к нему нахмуренное лицо.

И чёрные глаза снова стали карими.

***

В библиотеке было очень спокойно. Даже слишком. Мадам Пинс дремала за столом, а в читальном зале, остался один единственный посетитель. Гермиона даже ничего не читала, просто разбирала свои записи, делая пометки и закладки. В этот час старшекурсники должны были возвращаться из Хогсмида, и она не хотела никого видеть. Не хотела слушать про походы в магазин, про платья, сливочное пиво и все остальное. Она вообще не хотела возвращаться в гостиную Гриффиндора. Зачем? Чтобы видеть все эти сочувственные лица и бесконечное: «Все будет хорошо, не переживай»?

Какая мерзость.

Гермиона не переживала. Просто хотела побыть одной. Так ей ничего не напоминало о том, что случилось прошлой ночью. Конечно, сначала она расстроилась, даже слишком сильно. Но кто она такая, чтобы обращать внимание на подобные низкопробные шуточки? Не её уровень.

Чуть позже окончательно отошла, особенно после того, как дурацкие рисунки исчезли из замка. И особенно после разговора с Малфоем. Девушка думала, что он её просто прибьет на месте за такую дерзость, а он только устало опустился рядом с ней и сказал «ладно».

Что он имел в виду, так и осталось загадкой. К ней ли он обращался, она не знала. Просто он выглядел каким-то потерянным и обессиленным после всего, что она осмелилась сказать. Будто ему смертельно надоели все их бесконечные перепалки, и он просто присел немного отдохнуть. Больше он не сказал ни слова. Сорвался с места и просто исчез, будто она не орала на него только что во всё горло.

Будто он не проглотил все это с присущим достоинством.

Снова стало как-то не по себе. Бесящий Малфой, наглый Малфой, невоспитанный Малфой, хорёк, идиот, высокомерный сноб. Да.

Смущённый, застывший посреди кружащегося снега, понимающий, осознающий. Нет.


Каша в голове грозилась совсем загустеть и Гермиона медленно начала собирать свои вещи. Она надеялась, что все уже вернулись и разошлись по своим спальням, и ей не придётся ни с кем разговаривать, объясняя свое отсутствие в Хогсмиде.

Мадам Пинс не проснулась, когда студентка оставила на столе формуляр и тихонько юркнула из библиотеки. Сегодня она надела мягкие ботинки на шнуровке, потому передвигалась почти бесшумно, медленно ступая по шершавому камню.

Грейнджер лишь хотела немного потянуть время, чтобы наверняка ни с кем не встретиться, а потому, решила добраться до башни длинным путём. По дороге ей попались несколько третьекурсников, которых она быстро отправила в спальни, грозясь снять баллы с факультета. В замке становилось все прохладнее, особенно вечером, и девушка сжимала плечи, ёжась от сквозняков. Гриффиндорка как раз поворачивала на свой этаж, заканчивая ночной променад, как вдруг услышала тихие переговоры.

Сначала Гермиона подумала, что ей показалось, и она приняла шепотки с портретов за чью-то беседу, но остановившись и прислушавшись, поняла, что действительно слышит чей-то разговор. Она развернулась и заглянула в коридор, который только что прошла мимо, собираясь отправить в спальню очередных загулявших студентов. Шепотки резко прекратились, исчезая в приглушенном свете от одинокого факела. Теперь было не ясно, откуда они доносились. Сегодня обход делал Дин Томас, и она не обязана была преследовать нарушителей, но гипертрофированное чувство ответственности и долга взыграли в ней, и девушка сделала шаг в темноту, готовая произнести «Люмос».

Но когда в пламенном свете вдруг мелькнула рыжая шевелюра, она застыла, как вкопанная, до боли прикусив язык.

Рон?

Гермиона прижалась к стене, отчего-то испугавшись собственного однокурсника и по совместительству бывшего парня. Странное чувство тревоги защипало за щеки, и девушка даже замедлила дыхание, боясь быть застигнутой. Ничего странного, так почему её так потряхивает? В конце концов, они с Гарри могут возвращаться из Хогсмида и этой дорогой.
Ох, лучше выйти и поздороваться, прежде, чем они дойдут до неё и поймут, что она здесь пряталась.

В тот же момент слегка успокоившаяся гриффиндорка услышала звонкий и влажный звук, заставивший сжаться грудную клетку. Голые каменные стены хорошо работали в роли отражателей, и ей не нужно было услышать его снова, чтобы понять, что происходит. Она чуть оттолкнулась от стены и осторожно заглянула в коридор.

Возле кабинета, где хранились старые учебники, под тем же факелом самозабвенно целовалась парочка старшекурсников. И это не огонь играл в чужих волосах, заставляя их казаться рыжеватыми. Она бы узнала эту высокую фигуру, растрепанную шевелюру и широкие плечи даже в полной темноте. Рон всем телом прижимал к стене длинноволосую брюнетку, которая зарывалась пальцами в огненные волосы и поддавалась к нему навстречу. Хватило и секунды, чтобы заметить, как он держит её лицо в своих ладонях, как поглаживает большим пальцем скулу и как прижимает её свободной рукой за талию. Гермиона вновь откинулась спиной к холодной стене, прижимая ледяную ладонь ко рту. Она услышала тихий смех и еще один звук разорванного поцелуя, который заставил и так уже сжатое в пружину нутро съёжиться еще сильнее. Она сделала несколько тихих шагов, мысленно благодаря ботинки за мягкую подошву, и, оказавшись в знакомом коридоре, бросилась наутёк.

Просто бежала по лестницам мимо кабинетов и портретов, не понимая, что за странные звуки её преследуют. Оступившись на одной из лестниц, она резко остановилась и обессиленно опустилась на каменную поверхность, осознав, наконец, что странными звуками были её собственные всхлипы.

Выбросить из головы. Выбросить, забыть, растворить.

Но гадкое сознание услужливо стало подкидывать ничего не значащие ранее воспоминания, словно вырванные книжные листы. Рон целовал Падму Патил. Не было никаких сомнений. В голове, словно колдография, вспыхнула картинка, как они сидели за обедом в Большом Зале, и Падма прошла мимо, ласково сжав плечо Уизли. Она сказала что-то про контрольную и Гермиона не обратила никакого внимания на этот жест. А вот они стоят втроём во внутреннем дворе и о чем-то болтают, но стоит приблизиться старосте, как взгляды тут же начинают метаться по замку и стенам, а темноволосая девушка поспешно уходит. Гермиона ничего не заметила.

Она хотела остановить этот поток флэшбеков, но ничего не могла с собой поделать. Образ за образом, снова и снова. Квиддич. Разгромная игра с Пуффендуем. Она стоит чуть в стороне со всеми остальными болельщиками, готовая встретить ребят с поля. Гарри держит за талию Джинни, попутно принимая рукопожатия от сокурсников. Рон обнимается с сестрой, потом с Чжоу, обхватывает за талию Падму и чуть приподнимает её. И что такого, Когтевран ведь всегда поддерживал Гриффиндор? Или она никогда этого не замечала, потому что парни прежде всего стискивали в объятиях её саму?

Его долгие взгляды в сторону когтевранского стола, отрешённость, прогулки по замку перед самым отбоем, странная улыбка, которую она иногда замечала, эта непонятная дружба Джинни с сёстрами Патил...

Хватит...

Поцелуй в коридоре.

Хватит!

Она будто стояла под огромным колоколом и глохла от жутких ударов его языка. Снова и снова. По ушам, по глазам, по всему телу...

Глупая, глупая Гермиона.

Просто недалёкая дура.

Вовсе не своё разбитое сердце прятал от неё Рон. Он не зализывал раны, и не боролся с выдуманной ей же самой депрессией. Не мучился от бессонницы, и его не съедало давящее чувство одиночества. Вовсе нет. Он всего лишь наслаждался жаркими поцелуями со своей новой девушкой, вечно пряча от глупенькой бывшей виноватое лицо. Ох, неужели это всего лишь чувство вины заставило его и Гарри вломиться в спалью слизеринцев дабы проявить невиданную заботу о подруге? О подруге, которую они бросили, занимаясь своими делами. Или, скорее уж, своими телами. Гарри знал, и Джинни знала. Не могли не знать. Слишком часто она видела их вместе, слишком часто на лицах читалась неловкость, а глаза друзей блуждали друг по другу в немых вопросах, не задерживаясь на ней самой ни на секунду. Но куда уж там Гермионе замечать подобное, она ведь верная подруга, понимающая, лишний раз не лезущая в душу, и не требующая к себе внимания. Вечно боящаяся сделать что-нибудь не так. Её проблемы ведь всегда где-то на втором плане. Да и какие у неё могут быть проблемы, контрольная по травологии? Брось, Грейнджер, в твоей постели по ночам бывают лишь книги и научные свитки, о чем ты здесь толкуешь?

Сидя на прохладном камне, она чувствовала себя деревом. Огромным деревом, что раскинуло гигантскую крону, одетую в яркую листву. И оно стояло посреди голых братьев, шепчущихся вокруг этого глупого дуба, и царапающих острыми ветками нежную кору. Они еще осенью сбросили свои листья и уже давно потешались над ней. Единственной, кто так и не понял, что зима уже началась.

Ей было послано столько знаков, столько раз очевидная картина разворачивалась прямо перед её лицом, а она так ничего и не поняла. А теперь идёт снег, заживо съедая беззащитные листья.

Как можно быть такой умной и такой глупой одновременно?

«Дура-Грейнджер», как сказал однажды Малфой. Как же он был прав. Смотрел в самую суть своими холодными глазами.

Тяжело дышать. Глупые слёзы, она ведь не хотела их. С чего бы ей плакать? Но они душат, сжимая грудную клетку, заставляя рёбра сворачиваться внутрь. Сворачиваться и пробивать в груди зияющую дыру.

Там осталось место для ещё одной, да неужели?
Не человек, а поле для гольфа.

Хочется опустить голову в воду, чтобы только не чувствовать эту тупую слабость. Не ощущать, горячие полосы на своих щеках. Она не должна плакать.

Её не должно это волновать. Но почему дышать всё тяжелее?

Куда, куда подевалась грейнджерская гордость со своим вздёрнутым подбородком и нескончаемой уверенностью в себе?

Голову в воду. Да. Ванная старост. Сейчас же. Плевать на отбой, плевать на баллы, плевать на Гарри и Рона. Голову в воду и прочь все мысли. Очиститься. Отмыться от гадкого поцелуя, свидетелем которого ей невольно пришлось стать. Смыть его из глаз. Оторвать вместе с веками. Выдрать из глазниц, если придётся.

Гермиона подскочила так быстро, что от резкого движения закружилась голова. Держась дрожащей рукой за стену, она подхватила сумку и слетела по ступенькам, с трудом сдерживаясь, чтобы не трансгрессировать в ванную прямо сейчас. Конечно, она знала, что в Хогвартсе ей этого сделать не удастся, но грудь сжималась от знакомого чувства, а внутренности привычно сворачивались так, что ей казалось, вот-вот и через секунду она окажется в горячей воде. Быть может, её бы расщепило при попытке, а может, она не сдвинулась бы с места.

Ох, неужели можно распасться на еще большее количество частей, коими она сейчас являлась?

Хорошо бы.

Девушка чуть споткнулась на последней ступеньке, но равновесие удержала. Не отрывая ладонь от стены, она повернула в нужный коридор и зашагала быстрее. Нужно только спуститься на пятый этаж, преодолеть спуск, один поворот и все. Всего несколько шагов до цели. Уж на это она способна.

К счастью, лестницы, так любившие менять направление, оставались неподвижны.

Гермиона в два счёта оказалась на нужном этаже, удивляясь, как её ноги и кости остались целы. Слёзы застилали глаза, но она быстро смахивала их рукавом.
Нужно только добежать. Добежать до ванной и остаться там до утра. До конца жизни, если потребуется.

Облегчённый вздох на весь коридор. Наконец-то. Нужная дверь. Мерлин, неужели дошла.
Гермиона изо всех сил толкнула створку, не обращая никакого внимания на то, что та была не заперта, и даже не понадобился пароль. Девушка тихо прикрыла её с другой стороны и прислонилась лбом к деревянной поверхности, пытаясь отдышаться. Густой пар наполнял лёгкие, не давая сделать полноценный вдох.

Она оставит все за этой дверью. Пусть оно просто там останется.

Вода набёрется, пока она будет снимать одежду. Нужно только...

Сосновая свежесть.

И это не название её любимого шампуня.

Это же чёртов пароль!

Она повернулась так резко, что несколько прядок ударили по лицу, прилепившись к мокрым щекам. Высокий блондин стоял у края ванны, держась за ослабленный галстук. Руки так и застыли в затейливой попытке его развязать. Он прищурился, не веря собственным глазам, которые никогда не обманывали даже почти в полной темноте.

— Грейнджер? – голос мягкий и немного усталый, сходу лишающий воли.

Если он таким же голосом заманивает девушек в постель, то немудрено, что они сами туда прыгают.

С разбега.

Слава Годрику, он все еще был в одежде. Гермиона в панике попятилась и почувствовала спиной массивную дверь. Дерево так и впилось в её тело. Сумка съехала с плеча, бухнувшись об белоснежный мраморный пол, но она не обратила на это никакого внимания. Только сморгнула застывшие слёзы.

Какая там сумка, когда растрёпанные серебряные волосы блестят в полутьме, в трех шагах от неё. Когда острые ключицы выглядывают из-под полурасстегнутой рубашки, заставляя горло судорожно сглатывать. Когда тонкие пальцы небрежно сбрасывают зелёный галстук куда-то в сторону и расстёгивают еще несколько пуговиц, а серые глаза перестают щуриться и наполняются непонятно откуда взявшейся теплотой, меняющей радужку с ледяной на тёмно-штормовую. Она рассматривала его, жутко смущённая, пытаясь удержаться на ногах. Серое пальто, в котором он был утром, было небрежно наброшено на скамью рядом со стопкой полотенец. Она вспомнила, как высокий воротник касался его горла, пряча напряжённую шею.

Ванна уже была полна пушистой пены с запахом чего-то цитрусового. Зайди она на минуту позже и увидела бы его во всей своей красе, готовящимся залезть в воду. Представила на секунду, как его пальцы медленно высвобождают оставшиеся пуговицы из петель. Как скользит лёгкая ткань по рельефным плечам, цепляясь за каждый изгиб, облизывая бледную кожу невесомым прикосновением. Вообразила чёрную полоску низко сидящих брюк на узких бёдрах и напряжённые мышцы живота над ней. Вот ловкие пальцы цепляют металлическую пуговицу и чуть приспускают предмет гардероба, обнажая резинку дорогого белья и дорожку тёмных волос, уходящую в...

— Так и будешь смотреть? — она подпрыгнула, смаргивая фантазию. С сожалением провожая её долгим взглядом куда-то на задворки сознания, цепляясь ледяными пальцами за линии упругого пресса.

Это же Малфой, ты совсем сошла с ума?

Да, это был Малфой. Ничуть не смущённый её появлением и нагло продолжающий раздеваться. И мгновенно заслонивший собой все, что она видела в тёмном коридоре и всё, о чем собиралась пускать слёзы в эту самую ванну.

Он чуть нахмурился, взявшись за пуговицы на манжетах. Если он скажет еще хоть слово, её последнее самообладание развалится по кускам и скатится к его ногам.

Пускай попробует забрать.

— Что ты здесь..? — и голос такой же мягкий.

Чёрт, чёрт, чёрт. Чёртов Рон. Мудацкий Рон, которому нетерпелось присосаться к своей подружке именно в том коридоре. Прижимающий, обнимающий, смеющийся ей в губы.

Ар-ргх... Дьявол!

Звенящий. Разбивающий.

Три шага.

Она успела зажмуриться, прежде чем прикоснулась к его губам. Он застыл, словно каменное изваяние, а Гермиона снова и снова, по накатанной слушала взрыв в своей голове. Она не чувствовала, как сильно сжимала в кулаках ворот его шёлковой рубашки, как напрягались ступни в попытках стать еще чуть выше и дотянуться до гладкого подбородка.
От него пахло гвоздикой и мёдом. «Жгучий грог» — догадалась гриффиндорка. Он все также не двигался, сжимая идеальные губы, и казалось, даже не дышал.

Не существовал.

Но, как оказалось, дыхания не хватало ей. Сердце гналось за воображаемым зайцем, а гортань сжималась, готовая к жадным толчкам, и девушка нехотя отстранилась, приоткрывая воспалённые веки.

Лёд.

Его широко распахнутые глаза и сведенные брови до смерти напугали Гермиону, и она со всхлипом выдохнула прямо ему в лицо:

— Нет...

Сжала несчастную ткань в кулаках еще сильнее, подтянулась на носках еще выше и снова прикоснулась к его сомкнутым губам.

— Нет, Малфой, — и чувствует кончиком носа его увлажнившуюся щеку. Не просьба, мольба. Отчаянная, на грани истошного крика. И еще одно осторожное прикосновение, разбивающее последние осколки её самой в мелкую крошку.

Он не отвечал, но и не сопротивлялся. Дикий зверь, притворившийся ланью. Она прикрыла глаза, снова и снова целуя его губы, наслаждаясь вкусом ненавистной гвоздики.

Уговаривая.

Одно прикосновение за другим. Голова кружилась от страха, разбавленного стопкой удовольствия, но руки крепко держались за ткань, не давая отключиться. Даже окаменевшего Малфоя целовать было безумно приятно. Лучше, чем она могла себе представить. Такой прекрасный снаружи и такой гадкий внутри, и от этого контраста хотелось еще больше.

Просто хотелось его. Сейчас.

Гермиона дрогнула, когда горячие пальцы сомкнулись на её тонких кистях. Она еще больше прижалась к нему, сдерживая позорные всхлипы. От её слез его лицо стало совсем мокрым и солёным.

Он ни за что не позволит.

Сейчас оттолкнет. Добьет одним движением.

Прошу тебя, не делай этого. Всего одну секунду. Всего один раз. Дай побыть кем-то другим.

Позволь мне.

Ни верной подругой, ни примерной отличницей, ни гриффиндорской старостой, ни бывшей Рона Уизли, ни хорошей девочкой.

Не дай мне быть Гермионой Грейнджер.

Дай побыть тем, кто целует Драко Малфоя в темноте белоснежной ванны. Дай побыть тем, кто никогда не боялся этого сделать, тем, кому ты, может быть, сможешь ответить.

Кому ты захочешь ответить.

Никто и никогда не узнает. Ведь это будет не она.

Привет, это я. И я не знаю, кто я.

С её дрожащих губ вырвался тихий стон, когда пальцы сжимавшие ледяные кисти немного расслабились. Когда он мучительно медленно наклонился и его рот приоткрылся, обжигая терпкостью гвоздики. Когда его пылающий лоб прижался к её собственному и он, наконец-то, ответил.

Разрешил.

Господи, так происходит со всеми?

Он добил Гермиону Грейнджер сбивчивым дыханием и языком на соленых губах. Растоптал её своими руками в густых волосах, оглушил бьющейся птицей в собственной груди. Он уже давно это сделал. Не оставил ей никакого шанса забыть тот день в библиотеке, собственные ладони и что-то огромное, рвущееся к ним на всей скорости.

Чтобы разбиться об них.

Чтобы никогда это не собрать.

Скажи, что угодно; назови, как угодно; думай, что угодно. Только позволь сделать это еще раз.

Его руки держали её голову так осторожно и бережно, будто она была сделана из хрусталя. Будто он боялся, что его ударит током от любого лишнего прикосновения к ней, но все равно осознанно шёл на этот риск.

Она бы уже сгрызла свои губы в кровь в попытках остановить капризные всхлипы, если бы не его язык, скользящий по её рту.

Слезы так и жгли кожу от его неторопливого поцелуя. От влажных губ, так жадно вжимающихся в её собственные. От безумной благодарности за возможность хоть на секунду стать кем-то другим. Стать частью чего-то красивого и безмерно далёкого от того, где она была и кем являлась.

Это было несравнимо. Ничего подобного. Ни с кем.

Оглушение.

Она чувствовала всем телом, как он дрожит, какое неровное у него дыхание, как напряженное тело сопротивляется самому себе, то приближаясь, то слегка отстраняясь.

Сопротивляется?

Колокол зазвонил снова. Ударил, заставляя отшатнуться. Она расслабила руки и упёрлась пальцами в выступающие ключицы, дёрнувшись от ощущения голой кожи. Сделала небольшое усилие и легонько толкнула его. Он со звуком оторвался от её губ, растягивая слюну и медленно открывая глаза. Гермиона сделала два шага назад, облизывая губы и завороженно наблюдая, как быстро меняется его лицо от слегка растерянного до настороженно-надменного.

Покрасневшие губы...

О, Мерлин, покрасневшие от того, как она отчаянно целовала их.

...скривились в привычной кривоватой улыбке и она с грохотом ударилась об землю.

Вернулась в свое бренное тело.

Стала тем, про кого успела забыть.

Что она сделала? Гермиона, что за невероятная способность делать плохой день просто отвратительным?

Гриффиндорка на негнущихся ногах вернулась к двери, почти на ощупь подобрала сумку, стараясь не поворачиваться спиной и не смотреть в его глаза.

Насмешливые.

Снова.

Либо он её в очередной раз добьёт, либо она снова сделает ошибку.

Дверь хлопнула за спиной, ударяя по ушам, заставляя тупой колокол заткнуться. Она дотронулась до своего рта, все еще влажного от его слюны, и с шумом выдохнула последний кислород. Последний привкус гвоздики на языке. Утёрла рукавом слёзы и бросилась в свою спальню, мечтая о том, чтобы её постель горела и спалила её заживо.