Привет, это я

Часть 10

Знаешь, на вкус он такой же, как ты,
Только слаще.(с)

Fall Out Boy — Thnx fr th mmrs

Конец был близок, а она была близка к концу.

Чего-то не хватало и чего-то было слишком много.

Единственным источником света в тёмной комнате служила одинокая свеча на письменном столе у окна. У сгоревших поленьев в камине померкли огненные жилы, забирая последнее тепло и придавая помещению отрешённую холодность и запустение. Гермиона нервничала, теребя пальцами полы свитера, когда, пересиливая себя, решилась сюда войти, что даже забыла от волнения пароль, а на пороге стыдливо зарделась, после того, как профессор Уорлок с портрета спросил, «что делает мисс в Башне старост в столь позднее время». Раскрасневшаяся как закатное небо, студентка ответила что-то бессвязное и, услышав знакомый щелчок, торопливо поднялась в гостиную, беспокоенно обернувшись несколько раз на плотно захлопнувшуюся дверь.

Она чувствовала себя полной идиоткой, потому что башня пустовала, встречая её неприветливой темнотой и тишиной. Гермиона даже успела обрадоваться такому повороту событий, ведь адекватного объяснения своему поведению она дать не могла. Какого драккла она вообще притащилась сюда за минуту до отбоя? Глупо было предполагать, что кто-то мог быть здесь в это время. Над ней в очередной раз подшутили, а она в очередной раз повелась. Закономерность, ставшая аксиомой. Столько лет бок о бок со Слизерином, а она так ничему и не научилась.

Сказать, что их репетиция с Невиллом после всего, что устроил Малфой, не пошла — ничего не сказать. Они что-то мямлили друг другу, неуверенно переступали по паркету, наступая с завидной регулярностью на свои же ноги и уперев глаза в пол. Гадёныш разрушил всю их партнёрскую связь, так тщательно выстраивавшуюся всю последнюю неделю, всего лишь одним танцем. Зерно сомнения прорастало с убийственной быстротой, и уже ни один из новоиспечённых танцоров не был уверен, стоит ли доводить начатое дело до конца.

Всё было не то. Не тот рост. Не те волосы. Не те сильные руки, дающие импульсы телу. Не то внимательное лицо. Всё было неправильно.

Гермиона не ведала, каких сил стоило Малфою то деланное равнодушие, которое он по капле выдавливал из себя. И хотя кривая поддержка Невилла ковырнула в нём маленький кусочек веселья смешанный с самодовольством, всё остальное он едва ли мог назвать забавным. Громко подпевающая отвратительной магловской композиции, Грейнджер танцевала на каблуках в своих вызывающих джинсах. Она что, хотела чтобы её мысленно трахали все эти перезрелые старшеклассники? Изящные ноги, практически голые, если учесть, что тот кусок ткани, который она называла джинсами, подчёркивал каждую грёбаную линию её тела, уверенно переступали на тонких шпильках, заставляя просто коченеть его мужественность на глазах. Он бы хотел усадить её на стол, схватив за бёдра, чтобы высоко поднять тонкую щиколотку и расстегнуть тонкий ремешок, плотно обвивающий её ногу прямо над выступающей косточкой. Он бы раздевал её медленно. Мучительно медленно. Чтобы она извивалась и мокла от желания. Чтобы больше никогда не смела встать в пару с этой шваброй — Долгопупсом, который не мог удержать в руках маленькую и тощую Грейнджер. Гриффиндорский придурь.

Жаркие сцены разворачивались у него в голове, пока он делал те несколько шагов до граммофона. Что же, если ей так нравится эта магловская рвота, которую они называют музыкой, он не станет ничего менять. Пускай знает, что ему наплевать. Его мастерство не задушит какая-то примитивная песня, ритм которой, как бы ему не хотелось признавать, был довольно не плох. Он станцует и в тишине, если потребуется. Он херов мастер, будь проклята вся эта выпендрёжная аристократичная чушь. Неужели она думает, что ему всё это нужно? Симпатичная мордашка, чистокровное происхождение и горы денег в хранилищах Гринготтса. Хах. Он бы справился и без всей этой мишуры для узколобых даунов.

Гермиона ещё с минуту постояла в пустой гостиной, ожидая непонятно чего, всматриваясь в слабые очертания предметов обстановки, и заглушая чеканный голосок где-то в задней части мозга, шепчущий, что она редкостная кретинка. Сделав шаг назад она всё-таки зачем-то прошептала: «Малфой?».

Сердце стукнулось в рёбра, изливаясь кровью от ужаса, когда высокая тень со стороны дивана расползлась по стене, подрагивая от пламени свечи. На какую-то жалкую секунду её снова бросило в пучину прошлогодних событий, где за каждым углом мерещились убийцы, предатели и жуткие чудовища. Но серебряные волосы, в прядках которых отражался слабый свет, выдавали своего обладателя. И от этого не становилось спокойнее. Гермиона почти не видела его лица, но глаза прекрасно улавливали движения тёмного силуэта. Малфой ступал бесшумно, практически крался, грациозно приближаясь вполне осязаемой тенью, заставляя почувствовать себя загнанной дичью.

Он подошёл почти вплотную и стал медленно обходить её со спины, едва прикасаясь своим телом, посылая мелкую, колючую дрожь по хребту. Гермиона закрыла глаза и приоткрыла рот, чтобы было хоть немного легче дышать, пока он пальцами подцеплял лямку на её плече и, нарочито неторопливо высвобождая её руку, снял сумку и отбросил её на ближайшее кресло.

— Думаешь, можно так поступать со мной, Грейнджер? — прошептал он, аккуратно сбрасывая с плеча её хвост.

Он уже во второй раз за день заправил за ухо непослушную прядь. Гермиона не понимала, что Малфой имел в виду, её глаза нехотя открылись, пока мыслительные процессы лениво пережёвывали содержимое своих нейронов, фокусируясь только на самых элементарных потребностях: дышать, держаться на ногах, ещё раз дышать и хоть что-нибудь видеть.

— Я задал вопрос.

Пошёл к чёрту.

— Но, я не... — он не дал договорить, приложив указательный палец к её губам и едва заметно покачав головой. Малфой аккуратно обвёл подушечками контур её рта, пытаясь заглянуть в невидящие глаза.

Язык толкнулся навстречу его руке, но Гермиона сдержалась, стиснув покрепче зубы. Очертания его лица расплывались во тьме, но не становились от этого менее привлекательными. Блядский род, он даже в темноте был шикарным.

— Только да, или нет, Гре-е-ейнджер, — Малфой протянул её фамилию с особенным тягучем придыханием, он практически прорычал это слово с каким-то звериным оскалом, и она заметила, как блеснули его зубы в тусклом свете. — Я нравлюсь тебе?

Вот так банально? Спроси-ка лучше что-нибудь о шестой поправке в Законе об использовании магических предметов.

Чёрт.

Она сглотнула слишком громко, вызвав у него лёгкую улыбку, которую едва могла заметить. Драко пропустил сквозь пальцы её хвост, безболезненно дёрнув его на конце, и заворожённая жертва не заметила, как он прикусил губу от удовольствия. Рука переместилась на её плечо и от неожиданного прикосновения Гермиона застыла, задерживая дыхание. Дъявол продолжал пытки, сминая пальцами тонкую ткань и приспуская её по предплечью, чтобы открыть себе доступ к маленьким выпирающим ключицам. Малфой наклонился к её шее и почти невесомо прикоснулся губами к острой косточке, но не сдержавшись, провёл по этому самому месту влажным языком, вызывая хриплый вдох из стянутого напряжением горла.

— Да.

Нет, Гермиона!

Она отвечала неправильно. Её вообще не должно здесь быть, дверь за спиной, разворачивайся и уноси ноги, но что-то подсказывало на подсознательном уровне, что никто ей этого не позволит. Невидимая клетка захлопнулась за спиной с противным металлическим лязгом, и этот звон ещё долго отдавался в ушах зацикленным эхом. Он будет играться с добычей, пока её отвращение к самой себе не накроет с головой толстым одеялом, прижимая к ледяной постели. Этот демон растопчет каблуками своих начищенных туфель её гордость, протрёт её самолюбием запачканную обувь и с мерзкой ухмылкой, сунув руки в карманы, переступит через изуродованное достоинство, если что-нибудь от него ещё останется.

Уголки его рта чуть приподнялись, и он отстранился, разрешая ей сделать ещё один судорожный вздох.

— Ты бы хотела меня потрогать? — шёпот на грани хрипа и его пальцы смыкаются на тонкой дрожащей кисти.

Он уничтожит тебя, Гермиона.

Грешно играть с едой, Малфой.

Его свободная рука кончиком пальца приподнимает маленький острый подбородок, и её зубы впиваются в щёку в отчаянной попытке сдержать ответ.

— Да.

Да что за херова честность!?

Рядом с ним мозги отключались. Рассыпалась горделивая сдержанность, таял на глазах здравый смысл. Она летела, словно ошалевший мотылёк на лампу. Знает ведь, что сгорит, но свет всё равно притягивает. В его случае — непроглядная тьма.

Всё внутри неё кричало, что нужно уходить, срочно бежать, пока это безумие не свернуло ей тонкую шею с глухим хрустом костей, но она больше не могла двигаться. Как бы хотелось списать всё на действие пресловутого «Империуса» и запустить ему в сердце ещё одно из непростительных, но всё это останется лишь лихорадочной попыткой сознания оправдать своё бездействие.

Малфой поднял хрупкую холодную ладонь и прислонил к своему полыхающему лицу. Её пальцы с жадностью вжались в слегка шершавую скулу, почувствовав скульптурные изгибы, и быстро нащупали расплывшиеся в усмешке губы. Ужаснувшись, Гермиона захотела отпрянуть и дёрнула рукой, но он заметил это желание быстрее, чем она успела среагировать, и немедленно перестал улыбаться. Его губы медленно двигались, целуя её пальцы и согревая их дыханием. О, Мерлин, помоги...

Он услышал, как она тихонько застонала, и его разнесло. Он просто должен был. Должен был сделать это, иначе его мозги вскипят и расплавят черепную коробку. Её покорность прошибала до сбивчивого пульса, возбуждение толкнулось в ткань белья, стоило ей только робко прошептать в пустоту его имя. Блять, она хотела, чтобы он был здесь. И она сама пришла. Позвала его. Тупая дура. Маленькая отличница Грейнджер стояла здесь перед ним оглушённая, дрожащая, наверняка испуганная. И она принадлежала ему. Не рыжему ушлёпку. Не дурачку-Долгопупсу. Только ему.

«Она никогда твоей не была. И не будет», — ехидный смех в том месте, где должны быть лёгкие, но Драко его игнорирует.

Какого хера он делал, Малфой и сам не знал. Мало тебе слизеринских девок, раздевающих тебя глазами и раздвигающих ноги без приказа? Его стремления были безрассудны, а он был безрассуден в стремлениях. Для слизеринских девиц хотеть его — нечто естественное. Для Грейнджер — до охуения неправильное. И она размазывала свою трясущуюся робость по его телу.

Чудовище внутри улыбнулось. Ну, здравствуй.

Оно жаждало плоти. Мечтало о крови. Дурочка Грейнджер спугнула его, а потом вернула на место своим хриплым «да», но ему больше не хотелось её прибить. Хотелось только...да. Трахнуть.

Просто нужно. Сейчас. Её.

— Ты хочешь, чтобы я потрогал тебя? — он спрашивает это почти беззвучно, отпуская слова растекаться теплом по её руке.

От тебя ничего не останется.

Гермиона что-то промычала и запустила руку в его волосы, до боли сжимая пряди в кулак. Она хотела, чтобы он заткнулся. Чтобы перестал задавать эти ужасные вопросы, на которые она всё время отвечала неправильно. Она сама дала начало этому безумию, не удержавшись перед его соблазнительной красотой в той чёртовой ванной, и уже не могла никак это остановить. Осталось только лечь поперёк на паровозные пути и развалиться на кровавые куски мяса.

Пожалуйста, пусть он заткнётся. Пусть засунет свой жадный язык в её рот и заткнётся навсегда.

— Я не сделаю этого, пока ты не скажешь, — Малфой читал её мысли, и никто не сомневался, что ему не пришлось использовать легилименцию.

Самоуверенный ублюдок. Кто может захотеть твоих прикосновений, кроме тупых индюшек, что учатся с тобой на одном факультете?

Кому ты нужен, похотливое животное, идущее на поводу у своих грязных желаний?

— Я хочу... — она приподнялась на носки, не в силах больше выдерживать такое расстояние между их лицами, но он отстранился в последний момент, и её губы едва дотронулись до точёного подбородка.

Вельзевул его побери, она же сказала. Изнасиловала собственный разум, проткнула острыми клинками эти слова через всё тело, а он отстранился, словно от своей приставучей Пэнси, которую иногда грубо отпихивал от своего величества, не выдерживая всего напора этой доступности и вседозволенности.

Грёбаное чудовище. Одно только его драконье имечко просто ревело о том, каким монстром он самом деле был. С непробиваемой чешуёй, витиеватыми рогами и адским пламенем в пасти.

Совершенством.

Гермиона дёрнула блондинистую голову за волосы и вцепилась зубами в его нижнюю губу, вкладывая в это движение последние кусочки своей гордости. Пускай издевается сколько хочет, никто не будет покорно ждать разрешения. Пускай жарит своим драконьим огнём, она сама встанет на пути у смерти. Спускайся в Ад, из которого ты выполз.

Малфой застонал от такой дерзости и впился в неё болезненным поцелуем, хватая эту поехавшую отличницу за тонкую талию и прижимая к возбуждённому паху.

— Сука, — прорычал он ей в губы и раздвинул их своим языком с таким звериным остервенением, что Гермиона вскрикнула от испуга, но её голос утонул, стукнувшись об его острые зубы.

Когда сильные пальцы требовательно забрались под тонкую ткань свитера, она обвила руками его шею, утягивая на себя, переступая на напряжённых ногах, дрожащих от каменной усталости, и цепляясь за его тело своим собственным. Малфой что-то сказал, пробежал ладонями по выступающим рёбрам и, добравшись до косточки бюстгальтера, грубо протолкнул под неё пальцы и сжал маленькую грудь, упирающуюся в его руки потвердевшим соском. Он чувствовал, как её кожу пробирает стая мурашек, перекидываясь на него самого, заставляя возбуждение ползти скользкой змеёй по его хребту.

Чёртовы джинсы. Чёртов её язык, лижущий его губы, толкающийся в его зубы, пробующий его яд, растекающийся по глотке. Забирающий его себе. Чёртова-хренова-сука-грейнджер.

Чёртов её грязный язык, который нагло впивался в его рот.

Мало тебе, идиотка, так получай ещё.

Просто трахнуть её. Сейчас. Дать то, что она так просит. Приласкать зверя.

Он резко оставил в покое её грудь и так сильно сжал пальцами обтянутые плотной тканью ягодицы, что почувствовал боль между суставами. Драко прижал её к своему члену, кусая от удовольствия опухшие губы, подбородок, шею, вылизывая покрасневшую кожу языком и утробно рыча.

Он был на грани. Ходил по зеркальному лезвию, пробуя острие собственной кожей, наслаждаясь алыми полосами поврежденной плоти, ковыряясь в ранах руками, пачкая кровью пальцы и собственное лицо.

Он, блять, кончит прямо в брюки, сжимая эту маленькую сучью задницу и упиваясь тихими всхлипами дрожащей в его руках Грейнджер.

— Что. Ты. Со мной. Делаешь? — он выстонал это куда-то ей в шею, крепко зажмурившись и сжав пальцы в кулак. В кулак на её тощей и соблазнительной заднице.

Гермиона едва устояла на ногах, когда он резко отпрянул и лишил её опоры. Лишил единственного, за что она ещё держалась в этой комнате, хотя в сознании, её тело уже давно летело куда-то вниз. Прихватив с собой всё остальное.

Она не поняла, как оказалась на диванных подушках. Кажется, он толкнул её, пихнув в грудь, и она успела схватить руками воздух при падении. Малфой опустился на колени и грубым рывком раздвинул её бёдра, устраиваясь между ними. Он дёрнул вверх несчастный свитер, кажется треснувший под таким напором, и опустил лицо к её напряжённому животу. Гермиона сжалась в тугую струну, зажмуривая глаза и вцепляясь пальцами в мягкие подушки.

Влажный язык разрезал её кожу, раздвигая края плоти и засовывая внутрь горящие угли. Даже стоящий коленях, он всё равно возвышался над ней своей самоуверенностью, болезненной страстью и безграничной властью.

Малфой перед ней на коленях, вылизывающий её живот, как самую желанную на свете вещь.

Ебануться. Башкой об стену, разбрызгивая мозги.

Толкнуться. Бёдрами ему навстречу, чтобы он глухо застонал в её плоть.

Ловкие пальцы подцепили металлическую пуговицу на джинсах и медленно расстегнули молнию, открывая темноте белую ткань тонкого белья. Гермиона застыла, а её руки вцепились в мягкие волосы, как только она почувствовала его губы сквозь тонкую ткань в самом низу живота. Дьявол. Грёбаный Сатана у неё между ног. Драко оттянул край трусиков, царапая кожу ногтями и приложился губами к оголённым нервам на коже.

И это был конец. Гермиона отрезвела за несколько секунд и судорожно сдвинула бёдра, упираясь ими в его бока. Она попыталась привстать и принять более сидячее положение, уперев ладони в подушки дивана и подтягиваясь на руках, но Малфой поднялся и навалился всем телом, раздвигая худые ноги в стороны.

Его член упирался ей в промежность. И будь проклято это переполненное огнём тело, которое только хотело прижаться к нему сильнее.

— Тише, — он нежно поцеловал её в щеку и подул на увлажнившуюся кожу. — Ничего не будет.

Драко чуть-чуть прикусил её за подбородок, приподнимая его пальцами.

— Не бойся.

Он двинулся. Точно двинулся своим высокомерным умом. Интересно посмотреть, что ответила бы загнанная в угол лань, когда возбуждённый охотой лев, взъерошенный и дикий, сказал бы ей: «Не бойся».

Не бойся умирать, ты сгинешь от лап самого совершенного хищника в мире. Твои потроха станут травой, на которую он ляжет, разорвав глотку очередной глупой и доверчивой идиотке.

Он был так сильно возбуждён, что мог бы, наверное, довести её до конца прямо через одежду. Интересно, какой он там. Она бы посмотрела. О да, она бы рассмотрела его всего, капая горячей слюной на пол.

Свитер сложился гармошкой у её горла, а длинные пальцы сдвинули ткань мягкого лифчика, открывая своим губам твёрдый сосок. Зубы сомкнулись на чувствительной вершинке, и он толкнулся бёдрами между её раздвинутых ног.

Чувствуй. Чувствуй его, маленькая красивая сучка. Сунуть бы тебе его в рот, намотав на кулак густые волосы. Посмотреть, как обхватят твои опухшие губы твёрдую плоть. Ты была бы хороша. Очень. Также, как сейчас. Раскрытая полностью. Так-идеально-ему-подходящая. Блять.

Её грудь увлажнялась всё больше от глубоких и мокрых поцелуев, а Гермиона стреляла себе в висок. Отрубала голову. Затягивала петлю. Прощалась с жизнью, не написав завещание.

Она позволит и умрёт. В этой гонке она заведомо была проигравшей стороной.

И она сама пришла, чтобы принять поражение.

Малфой просунул одну руку между их слившимися телами, второй сжимая в кулак ткань несчастного лифчика. Он приподнялся, перестав вжиматься пахом в её лоно, приспустил с одной стороны узкие джинсы и обвёл пальцами очертания тазобедренной косточки, продвигаясь всё ниже. Он толкнул руку под ткань и стянул джинсу на столько, на сколько позволяли её раздвинутые колени. Гермиона не видела ничего, кроме слабых очертаний его лица, но всё чувствовала, прикрыв глаза от стыда и смущения. Малфой немного поддался вперед, а его рука скользнула по животу и кончики пальцев уже забрались под краешек тонкого белья. Наполненные ужасом глаза распахнулись, и она схватила его за предплечье, делая слабые попытки вырваться.

— Убери руки, — хриплым, ломающимся от возбуждения голосом приказал он и прикусил ей губу.

Гермиона ослабила хватку, но не разомкнула пальцы, чувствуя, как он спускается всё ниже. Как преодолевает последние границы, как ломает последние стены между ними. Еще один жалкий сантиметр, и он будет знать о ней больше, чем кто-либо ещё. Она не была невинной девицей на выданье, но её единственный за всю жизнь партнёр никогда не касался её там.

Никогда не смотрел. Не знал вкуса. Понятия не имел, какая она.

И вот Малфой. Их отношения трудно назвать даже приятельскими, а его рука толкается между её раздвинутых ног. Она позволяет больше, чем могла представить. Хочет больше, чем должна хотеть с ним.

И она отпускает. С трудом сдерживая подступающие к глазам слёзы, убирает свою руку, отбросив её безвольной конечностью на диван.

Ёбаный пиздец. Мерлинов конец. Она была такой мокрой, что ткань трусов пропиталась насквозь. Низкий, истинно мужской стон разлился ей в шею, пока пальцы, протяжно и смакуя каждый влажный миллиметр, двигались всё ниже. Глубже. Горчее.Дурацкие джинсы сковывали движения, держали в тугих тисках, соединяя два тела в одно. Господи, что это. Помоги. Скажи, что делать теперь. Какая преисподняя их теперь ждёт.

Давящая теснота и её разгорячённая плоть расщепили на атомы его последнее самообладание. Он больше не мог держаться. Он разомкнул руки на своей шее.
И выдохнул. Гермиона вцепилась в широкие плечи, каждый мускул которых был напряжён до предела. Стоны с шипением прорывались сквозь зубы, когда его палец легко скользнул внутрь.

Да...

— Блять, Грейнджер, — с этими словами он сделал несколько неторопливых движений, просовывая руку чуть дальше, и натягиваясь, словно зверь перед прыжком.

Его стояк упирался ему в собственное предплечье, и единственным желанием было стянуть эти дебильные брюки и трахнуть её как следует, но он издевался над самим собой с каким-то необъяснимым мазохизмом. Тёрся сам об себя, как какой-то херов неудачник.

Он же обещал, что ничего не будет. Сказал это прямо в покрытое холодной испариной лицо. И когда же ты, Драко, стал так внимателен к собственным обещаниям? Ты знаешь, что она позволит тебе всё, что захочешь, но продолжаешь доводить её только пальцами, задыхаясь от задушенных стонов, рывками вырывающихся из её горла. Чёрт, она была просто прекрасна. Смущённая, но желающая его на столько, что эта борьба так чётко читалась в её лице и глазах, точно выражение которых он мог только представить. Он бы понял это, даже если бы зажмурился.

Ей точно нравилось. По-другому он не умел. Не хотел, чтобы она могла испытать что-то подобное с кем-то другим. О да, она узнает разницу и не кончит по-настоящему больше никогда. Это даже лучше, чем вечно подкалывать её и доводить до слёз.

Да. Узнай меня. Больше ты этого не получишь.

Когда второй палец оказался у неё внутри, Драко толкнулся слишком грубо, и Гермиона громко вскрикнула на всю гостиную. Малфой приложил свободную руку к её рту и наклонился к самому уху, учащая движения собственных пальцев.

— Давай. Сделай это для меня, — он шептал ей в ухо с хриплыми стонами, всем своим существом ощущая, как она сжимается. В ней и так было очень тесно. Она была такой узкой, что он дрожал от наваждения, с каждым толчком представляя вместо руки собственный член.

Быстрее. Быстрее.

— Скажи... Скажи моё имя... — они рычали и стонали в унисон, Гермиона всё еще вцеплялась в его плечи, двигаясь навстречу его пальцам. Он убрал руку с её лица и прикусил за мочку уха, оставляя на ней влажный след. — Скажи, прошу тебя.

Хищник. Убийца. Обольститель. Ядовитая змея. Монстр. Любовник. Дъявол. Малфой.

— Д-Драко, — она столкнулась с его лбом своим, шумно зашипев от растекающегося удовольствия. Судорогой сводило ноги, застывали кости, наливались горящим свинцом жилы.

Лучше, чем алкоголь. Лучше, чем наркотик. Лучше, чем вся чистая кровь мира.

Два сильных и влажных толчка. Один беззвучный вскрик. Три секунды, чтобы прийти в себя. И закрученная в скользкую змею бесконечность, чтобы попробовать забыть.

Никогда.

Малфой резким движением убрал свою руку и встал на ноги, один Мерлин знал, как он сумел сохранить такую прыткость, после всего, что только что вытворял, стоя на коленях перед самой ненавистной девчонкой в школе. Он жадно облизал свои пальцы, размазывая эту бесстыжую отличницу по подбородку, пропуская язык между пальцев, не желая оставлять ничего лишнего.

Закрываешь глаза и пустота.

И его здесь больше не было. Пока Гермиона дрожащими руками справлялась с ширинкой, он просто исчез. Растворился в полутьме, как какое-то мифическое создание. Как демон, соблазнивший слабую плоть и бросивший её гореть в собственном пламени греховной инквизиции.

Гермиона села на диван, всматриваясь в гнетущую темноту. Она поправила под свитером съехавший со своего места бюстгальтер и одёрнула полы одежды так, будто этот пуловер мог растянуться до самых колен и спрятать её под своей затейливой вязкой. Но он не мог. И ничто не могло.

Выбившиеся из взлохмаченного хвоста волосы лезли в лицо, посылая острые волны раздражения в перегруженные мозги. Гермиона рывком стянула резинку, почувствовав, как вместе с ней с неприятным треском вырвалось несколько волос. Она попыталась снова собрать непослушные пряди и стянуть их тугим колечком, но ничего не выходило. Дрожащие руки никак не могли собрать чёртовы волосы и, перестав себя мучить, Гермиона просто отпустила их мягкими волнами по спине, сложив бесполезные ладони на коленях.

Она убила в себе Гермиону Грейнджер. Желание стать кем-то другим отравило ей разум, и она сама толкнула своё тело в пропасть. Не было даже жалости. Ни капли жалости к себе, ни капли злости к нему, за то, что не остановился, когда она просила. А она просила? За то, что он никогда не останавливался. О нет, Малфой был не при чём. Она сама завела этот поезд, прокручивая снова и снова маленький ключ, стягивая тугую пружину механизма. Лучше бы он сделал это. Лучше бы он разделся и сделал это как полагается, тогда они смогли бы разделить всё на двоих.

Стали бы частью одного.

Но ей досталось всё. Целое блюдо, которое едва могло влезть в сворачивающийся от тошноты желудок. Она могла бы назвать себя идиоткой? О, да. Конченной девицей? Вероятно. Шлюхой? Естественно.

Шлюхой. Мерлин, она действительно шлюха. Отдавшаяся по первому зову, признавшаяся в своих низменных слабостях. И кому? Уроду-Малфою, который её ненавидит, издевается, тешит непомерных размеров самолюбие своими жестокими играми.

Теперь ты довольна?

Никто не мог сделать ей больнее, чем она сама себе делала и, когда горячие капли разбились об раскрытые ладони, она позволила себе зарыдать. Дрожа всем телом и не сдерживая отчаянный вой, толкавшийся через нос и горло. Размазывая по лицу слёзы, перемешанные с капающей из открытого рта слюной. До болезненной икоты, сжимающей грудь, выпускающей позорные громкие всхлипы. Она ревела, как маленькая девочка, у которой отобрали куклу, но на самом деле у неё отобрали нечто более важное. Достоинство.

Слишком громко.

Слишком больно.

Ощущая постыдную влажность между ног и фантомное присутствие его осторожных пальцев, точно знающих, где их место. Простите святой отец, ибо я согрешила. Предала свою сущность. Солгала своему телу. Раскурочила душу.

Доигралась?

Но какой смысл пускать слёзы исповеди перед самой собой. Она была последним человеком, способным на прощение. Она запустила руки в грязный слой омерзения, нащупав в нём крышесносящее удовольствие, и ей даже не хотелось отмыться. Хотелось только, чтобы он вернулся и доделал то, что начал.

Но долг всегда жаждет расплаты. И ей придётся вывернуть карманы. Сделка с совестью, скрепи, рогатое чудовище, этот кровавый договор.

Стало бы ей легче, если бы он не ушёл, сделав своё грязное дело? Может быть. Но лучше спросить по-другому. Станет ли ей легче когда-нибудь?

Откуда ей было знать, что высокий блондин благородной наружности и с устоявшимися предубеждениями, закрывшись в душе, вдалбливался в собственную руку, словно съехавший с катушек извращенец. Засовывая пальцы, которые ещё несколько минут назад были в ней себе в рот, смачивая их густой слюной и размазывая эту смесь по собственному животу. Закрывая глаза и представляя себе одну маглорождённую ведьму, от воспоминаний о которой, сжимались зубы и подкашивались колени. Стуча высоким лбом в белоснежный кафель, закусывая губы и сдавленно рыча в кулак. С хрипами и растекающейся истомой кончая, чувствуя, как горячая сперма стекает по пальцам и, растворяясь в воде, исчезает под ногами.

Она не знала.

Гермиона Грейнджер завязала тугой хвост на затылке и, повесив тяжёлую сумку на плечо, сделала несколько яростных шагов, смахивая остатки нахлынувшей истерики.

Она дёрнула ручку двери, и штормовые тучи сгустились над её головой.