Хижина дяди Тома

28

* * * Драко заканчивал разбирать воспоминания, сортировать и описывать их, когда в самом дальнем конце тумбы, в письменном столе, нашел плотно закрытую коробку. Судя по звуку там были заперты какие-то фиалы с воспоминаниями или же с опасными зельями. Драко решил разобрать коробку после того, как закончит основную работу. Наконец, все зелья, воспоминания, книги и свитки были разложены по полочкам и тщательно описаны после того странного землетрясения. Драко посмотрел на Гермиону и Поттера, что-то разбиравших в старинном манускрипте по Темной магии, и решил заняться загадочной коробкой с позвякивающим нутром. Но, несмотря на все усилия Драко, чертова коробка оставалась неприступной. Малфой начал терять терпение, когда из угла, где обосновались гриффиндорцы, послышался легкий смешок и Гарри спросил его: — Чего ты так сопишь там Малфой? Может тебе помочь? — Посопеть? — усмехнулся Драко. — Спасибо, но с этим я и сам прекрасно справляюсь. — Что же тогда? — Если интересно, сам подойди и посмотри. — И что же тут у тебя? — Поттер немедленно навис у него над плечом, всматриваясь в предмет так расстроивший Драко. — Шкатулка с сюрпризом. — И в чем сюрприз? — Открой и поймешь, — Драко собирался в свое удовольствие посмеяться над тем, как Поттер будет пытаться вскрыть коробку. — Ладно, — Гарри взял шкатулку и легко открыл ее, словно та никогда и не была заперта. — И что теперь? Где сюрприз? В коробке в два ряда стояла дюжина совершенно одинаковых фиалов черного цвета. — А вот и он! — протянул Драко, поочередно глядя на содержимое шкатулки и на Поттера. — Дурацкие у тебя шуточки, Малфой, — подозрительно прищурился Поттер. — Ты не поверишь, но я уже час пытался открыть эту коробку, а ты просто взял и она сама — хоп! — и открылась! — А ты пробовал просто откинуть крышку? — ехидно спросил Гарри. — Не язви, Поттер, я же не идиот. Естественно, я сперва попробовал ее открыть руками, а потом уже взялся за палочку. — Что тут у вас? — Гермиона подошла к ним, уловив нечто поинтереснее техник черномагических заклинаний. — Вот, сама посмотри, — парни подвинулись, освобождая место у стола. И все трое начали рассматривать ряды фиалов, немного похожих на нечто среднее между осколками оникса и миниатюрной копией готического собора. — Что это может быть? — спросила Гермиона и взяла в руки ближайший к ней флакон. — Ну, не откроем, не узнаем, — она потянула за пробку и тут же отдернула руку, порезавшись. — Вот черт! Малфой моментально выхватил платок из кармана и перебинтовал ей палец. — Смотрите! — вдруг воскликнул Гарри, показывая на фиал. Пробка, до этого казавшаяся одним целым с флаконом, подалась и потихоньку выползала из фиала, словно ее что-то выталкивало изнутри. Наконец, она выпала и с тяжелым стуком ударилась о столешницу. Все замерли, боясь дышать — мало ли что там! Но все было спокойно. Драко осторожно заглянул внутрь флакона. — Там чьи-то воспоминания, — тут же сказал он. — Гарри, принеси мыслеслив. — Сейчас! Когда тонкая серебристая струйка невесомо потекла в мыслеслив, Драко первый попытался просмотреть воспоминания, но почти тут же вынырнул обратно. — Ну что? Что там такое? Воспоминания Тома о том, как он впервые посмотрел порнушку? — Гарри! — одновременно вскрикнули Драко и Гермиона, смеясь. — А что такого? — улыбаясь, оправдывался Гарри. — Всякое может быть. — Ладно, пошутили-посмеялись. Давайте будем серьезнее. — Куда уж больше, — проворчал Поттер. — Так что там? — Ничего. — То есть? — Просто обрывки, никак не связанных событий. Такое чувство, что кто-то разорвал картинку и перемешал все обрывки. — Ну-ка, дай я, — Гарри отодвинул Драко и сам убедился в его правоте. — Странно, — сказал он минуту спустя, — будто перемешали несколько паззлов. — Чего, чего? — удивился Малфой. — Паззлы — это такая картонная мозаика. Так развлекаются маггловские дети. — Зачем? — недоумевал Драко. — Тебе не понять. — Мальчики, не ссорьтесь, — вмешалась Гермиона. — А кто ссорится? — удивились «мальчики». — Твои слова о мозаике навели меня на мысль, — сказала Гермиона. Она размотала платок и взялась за следующий фиал. Едва только кровь, еще сочившаяся из ранки, коснулась темного стекла, как пробка стала выкручиваться из флакона самостоятельно. — Плата кровью, — задумчиво произнесла Гермиона и внимательно посмотрела на Гарри. — Ты думаешь о том же, о чем и я? — догадался тот. — Я ничего не понимаю. Может, и меня посвятите в свои секреты? — спросил Драко. Ему было неприятно чего-то не понимать. Пока Гермиона трогала оставшиеся фиалы, Гарри, как мог кратко рассказал о пещере Тома Риддла и о том, как ее открывал Дамблдор в тут самую ночь, когда ему было суждено погибнуть от рук Снейпа. Наконец, все фиалы оказались открытыми, и парни заинтересованно уставились на задумчивую Гермиону. — Что теперь? — А вот что! — Гермиона схватила сразу два фиала и вылила их в мыслеслив. — Что ты делаешь? — вскрикнули Гарри и Драко, пытаясь схватить девушку за руки. — Как мы теперь разделим воспоминания? — Этого и не нужно. Посмотрите сами, — предложила Гермиона, и Драко опустил лицо в чашу мыслеслива. — Ну что? — жадно спросила Гарри. — Мне кажется Гермиона права, — ответил Драко. — Все стало как будто яснее, но все еще непонятно к чему это все. — Тогда продолжаем эксперимент! — оживленно воскликнул Гарри, и они втроем быстро опустошили все фиалы. — А давайте все вместе посмотрим? — предложил Драко, глядя, как успокаиваются всполохи света в чаше. Они встали вокруг стола, взялись за руки и одновременно окунули лица в серебристую взвесь чужих воспоминаний. * * * Молодая беременная женщина тяжело шла по окраинным улицам Лондона. Мимо проносились кэбы, сновали бедно одетые прохожие, малолетняя шпана бегала стайками, ища, у кого бы срезать кошелек, отощавшие кошки и собаки рыскали между торговыми рядами, добывая себе пропитание. Все вокруг жили в предощущении чего-то хорошего, нового, что мог принести с собой наступающий год, но мальчишки-газетчики, выкрикивающие заголовки своих газет, несли неутешительные вести — в Америке вот-вот был готов разразиться экономический кризис. Первая мировая война закончилась восемь лет назад, но ее последствия все еще не давали людям прочно встать на ноги. Тем не менее, как всегда в праздники, горожане гнали от себя плохие мысли, предпочитая надеяться на лучшее. Люди не обращали внимания на молодую женщину, они будто бы не замечали ее, но, тем не менее, ни один из толпы не толкнул ее. Девушки словно не было, вокруг нее образовалось небольшое пространство пустоты. Но кое-кто внимательно следил за нею. Он видел, что женщина, которой оставалось совсем немного до того момента, как она возьмет на руки свое дитя, тяжелой походкой шла домой. Ее лицо, откровенно некрасивое, светилось внутренним счастьем и покоем. Она одной рукой поглаживала свой огромный живот, словно ведя диалог с ребенком, а в другой руке держала корзину, в которой лежали хлеб, молоко, несколько луковок и немного копченого мяса. Ее волосы выбились из-под старенького, но чистого чепчика и мокрыми от пота прядками облепили лоб и щеки, но она не спешила убрать их. Ей было гораздо интереснее прислушиваться к шевелению жизни в своем чреве. Поношенное пальто было безнадежно мало ей, и ее живот прикрывала от декабрьского морозца старая шаль. Но все эти мелочи, словно ее не касались, она жила в своем собственном счастливом мирке. Вот она подошла к крыльцу крохотного бедного домишки, тяжело переваливаясь, поднялась по крутым выщербленным ступенькам и вскоре скрылась за дверью. Человек, следивший за ней, осторожно обошел домик и заглянул в окно, прекрасно сознавая, что под мантией-невидимкой его никому не видно. Он смотрел, как молодая хозяйка ставила чайник, пила чай и продолжала гладить свой безобразно огромный живот. Она была очень бедна, но в тоже время несоизмеримо богаче всех. Она ждала любимого ребенка от любимого человека. Вскоре наступил вечер, и окна дома озарились неярким светом керосиновой лампы. Человек видел, как женщина, немного почитав книжку, отправилась спать. Альбус Дамблдор поежился под мантией-невидимкой, но продолжал стоять под окнами и ждать своего часа. Его охватывал то дикий восторг, то тихий ужас от того, что он в шаге от воплощения в жизнь своей мечты, мечты, в которой он не смог признаться даже Геллерту. Наконец, все вокруг погрузилось во мрак, изредка взлаивала чья-нибудь собака, да где-то очень далеко раздавался свисток полисмена. Рабочий пригород Лондона крепко спал, готовясь к новому дню, новым проблемам и тяжелой изматывающей работе. Вот тогда-то маг поднялся по ступенькам домика и прошептал заклинание-отмычку, отпирающее не только маггловские замки, но и почти любые магические. Дверь была всего лишь закрыта на задвижку. Тихонько потянув ее на себя, Дамблдор вошел внутрь. Он уже успел изучить обстановку и расположение комнат, так что совсем не удивился бедности и отчаянному положению молодой матери. Стянув с себя мантию-невидимку, Дамблдор осторожно свернул ее и положил во внутренний карман свободного лилового маггловского пиджака. Мутное зеркало, мимо которого он прошел, отразило высокого стройного мужчину, лет примерно сорока, с щегольской каштановой бородкой и усами, его длинные темные волосы аккуратными прядями падали на воротник белоснежной рубашки. Альбус замер на секунду перед своим отражением, словно окончательно решаясь на шаг, после которого пути назад не будет, но озорно подмигнув себе и блеснув яркими голубыми глазами, он вошел с крохотную комнатку, служившую Меропе Гонт спальней. Глядя на спящую девушку, чье тяжкое чрево отчетливо виднелось под толстым ватным одеялом, Дамблдор достал свою палочку и прошептал сонное заклинание. Теперь он мог хоть весь дом поставить с ног на голову, Меропа бы и ухом не повела. Подойдя к ее кровати, Альбус жадно всматривался в ее лицо, он отвел несколько прядок с ее лба и откинул одеяло. Задрал длинную ночную рубашку женщины и возложил руки на ее живот. Спустя мгновение его лицо озарила счастливая улыбка. — Ты истинный наследник Слизерина! — прошептал он. — Для полного обряда мне не хватало только тебя! Последний из потомков Салазара! Кто бы мог подумать, что маггловская кровь сделает тебя таким сильным! Он говорил что-то еще, постепенно понижая голос до неразборчивого шипения, продолжая прислушиваться к шевелению ребенка. Наконец, решив, что узнал достаточно, Альбус достал из кармана два небольших флакона. Из одного выпил сам, содержимое другого споил спящей Меропе. Срывающимся голосом он прокричал длинное заковыристое заклинание и вдруг жидкость, выпитая Меропой начала светиться. Меропа, погруженная в колдовской сон горела молча и неподвижно, не в силах проснуться. Зелье, выпитое Альбусом тоже начало свое действие, его скрутил приступ жесточайшей боли, схожей разве что с агонией. Он упал на колени, не в силах удержаться на ногах, в одночасье ставших чужими. Слезящимися глазами, Альбус смотрел, как сквозь туго натянутую кожу живота Меропы, просвечивает ребенок. Младенец, еще не узнавший рождения, корчился и кричал, пуповина светящейся змеей обвила его крохотное тельце, опутывая, словно загнанного зверька. Когда свечение достигло пика, Альбус из последних сил проговорил еще одно заклинание и только тогда потерял сознание. Он пришел в себя спустя очень долгое время. На улице во всю разгорался новый день, сновали лавочники, лаяли собаки, смеялись, играя в снежки, дети. Все было как обычно. Вот только для него, Альбуса Дамблдора наступила новая эра! Кое-как встав на дрожащие ноги, Альбус проверил пульс Меропы. Жива, слава Мерлину! Она выжила после такого! Положив руки на живот женщины, Альбус так же удостоверился, что ее ребенок тоже жив. Ребенок, перевернувший всю его жизнь, маленький человечек, открывший ему путь к бессмертию! После трагической, случайной и нелепой смерти Арианны, Альбус стал замечать за собой дикий, неистощимый страх перед смертью. Он не мог даже представить, что однажды наступит такой день, когда его ум, его мысли, его сущность перестанут быть. Путешествие с билетом в один конец и неизвестной станцией прибытия пугало его неимоверно. Ему понадобилось двадцать с лишним лет, чтобы найти рецепт вечной жизни. Конечно, в случае неудачи всегда оставался метод, изобретенный Николасом Фламелем, но пить эликсир молодости каждый день, быть зависимым от него, словно наркоман, Альбуса не устраивало. Как не устраивало его создание хоркруксов, разбивающих душу на осколки. Он придумал свой собственный метод, на изобретение которого, на опыты и наблюдения ушло почти пятнадцать лет. И вот он нашел того, кто сможет стать идеальным кандидатом, носителем, чей род, чья кровь будут оберегать вложенное в него сокровище. Ребенок, живущий под сердцем Меропы Гонт станет великим, в его детях будет жить его кровь и сила, продлевающая жизнь Альбусу Дамблдору, которому самим небом уготовано стать величайшим из великих! Альбус постоял над кроватью Меропы, созерцая сотворенное им, потом одернул на ней рубашку, накрыл одеялом. Помедлив еще минуту, он произнес заклятие, отменяющее колдовской сон, чтобы вскоре Меропа проснулась, как ни в чем не бывало. Спускаясь по ступенькам, Альбус вдруг ясно осознал, что страх, давлеющий над ним последние двадцать лет, исчез! Он снова мог улыбаться и радоваться солнцу, мог строить планы, не боясь, что случайная болезнь или старость вырвут его из жизни, бросив в костлявые объятья смерти. Счастливо вздохнув, Альбус накинул на себя мантию, одолженную у Поттеров, и спокойно аппарировал. Спустя час у Меропы начнутся схватки, которыми она промучается долгих двое суток. Монахини, вызванные соседями, заглянувшими на крики молодой женщины, все время крестились и молились за заблудшую душу несчастной одинокой матери. Доктор, осмотревший обессиленную женщину, сказал, что у него сложилось такое ощущение, что ребенок всеми силами противится рождению. Монахини стали креститься и молиться еще истовее. 31 декабря 1926 года, в момент, когда раздались первые удары полуночного колокола, Меропа Гонт произвела на свет крепкого мальчика, опутанного с ног до головы пуповиной. Едва взглянув на ребенка и прошептав его имя, она умерла, и счастливая улыбка погасла на ее лице. Мальчик, названный Томом Риддлом, действительно стал великим, но всю жизнь его преследовал страх смерти, толкавший мага на безумные поступки.