Дом в туманах

8

В юности Морин, бывало, по сотне раз за день заглядывалась на собственное отражение. Её мать, ещё молодая, румяная хохотушка, приговаривала то и дело:

"Смотрела ли ты сегодня в зеркало? Беги смотреть, а то пропадёшь!"

И Морин бежала, на ходу доплетая выгоревшие до рыжизны косы. Восторг рвался из груди, словно её ждал приятный подарок ‒ и всякий раз она вправду находила его, встречаясь глазами с самой собой.

Тем тяжелее было избавляться от привычки, въевшейся в сердце, как ржавчина в металл. Её, как и многое другое, пришлось принести в жертву.

Легенды твердили: нельзя чародею видеть себя, быть беде. Креван никогда не объяснял, что это за беда, но всё же однажды наотрез отказался идти в дом, едва заметил блик света на зеркале. Морин бессильно смотрела ему вслед, глотая слёзы, и той же ночью разбила своих любимцев в мелкое крошево.

Потому теперь, когда столько лет осталось позади, в своём воображении Морин по-прежнему видела ту девчонку, дни и ночи проводившую перед зеркалом, с упрямыми медными завитками на висках и затылке, худеньким загорелым лицом и глазами, распанутыми так широко, словно она пыталась охватить взглядом весь мир.

В этом убеждении её поддерживал и Креван ‒ годы едва ли изменили его, нисколько не разбавили черноту волос, не погасили колдовской огонёк, плескавшийся в глубине зрачков.

Только дочери взрослели в доме Морин.

Они привыкли быть друг другу зеркалами. Района и помыслить не могла о том, чтобы скрыть от сестры торчавшую прядь или капельку грязи на щеке. Она с нежностью проводила гребнем по иссиня-черным волосам ‒ и позже с изумлением обнаруживала собственные белесые локоны. То, какой она видела Кейру ‒ стройную, с цепким взглядом и коварной улыбкой, ‒ такой и казалась сама себе. Оттого заботилась о красоте сестры куда больше собственной.

Перед тем, как готовиться ко сну, сёстры встретились в гостиной. Там гордая собой Района показала Кейре венок из полевых цветов, который она сплела накануне, дожидаясь возвращения сестры с очередной прогулки. На смоляных косах сестры, растрёпанных после долгого дня, скромные бело-жёлтые огоньки ромашек засияли подстать драгоценным камням в короне. От восторга Района задержала дыхание.

‒ Распусти волосы, ‒ взмолилась она и потянула за ленты, выбившиеся из причёски, не дожидаясь согласия. Чёрная волна обрушилась на плечи Кейры.

Раздался негромкий отчетливый стук. Района торопливо оглянулась: сквозь кружевную занавеску, скрывавшую окно рядом со входной дверью, виднелся высокий силуэт чародея.

Района спрыгнула с кресла, на которое бухнулась минуту назад, и в два прыжка достигла двери.

‒ Проходите в дом, Креван, ‒ выпалила она привычную формулу.

Креван переступил порог. Он постоянно оставлял дом-в-туманах, исчезая на несколько часов, а то и на целый день, и, конечно, не осведомлял Району о своих целях. Однако его грязно-серый дорожный плащ всё ещё висел у двери ‒ знак того, что чародей надолго обосновался здесь.

‒ Здравствуй, Района. Твоя блудная сестрица уже прибыла... Удивительно, как только она справляется со всеми своими делами до заката.

‒ Я не позволяла ему войти, ‒ буркнула Кейра.

‒ Сестрёнка милостиво избавила тебя от этого труда.

Района опустила взгляд.

С кухни выглянула Морин. Тени омрачали её худое лицо, прятались в складках губ и лба. Отливавшие ржавчиной завитки безнаказанно выбивались из тугого пучка ‒ понимали, что утомленная хозяйка не станет вновь прятать их.

‒ Кейра, пожалуйста. Мы все сегодня устали...

Едва ли дочь слышала этот тихий призыв. Её чуть раскосые глаза сузились, остановившись на Креване ‒ и по пристальности их взгляд не уступал чародейскому.

‒ Откуда ты знаешь, чем он занимался? Быть может, отдыхал где-нибудь, поближе к земле, пока ты хлопотала здесь?

‒ Вполне может, девочка. И что с того?

Креван нарочито медленно прошелся по комнате, словно демонстрировал Кейре свою власть, своё право быть здесь, которое она, вчерашнее дитя, ничем не могла оспорить. Уселся на софу прямо напротив стула, на котором недвижным изваянием застыла Кейра, откинулся назад и насмешливо посмотрел на противницу.

‒ Ты и подобные тебе приносят лишь беды.

‒ Что ты знаешь о бедах? ‒ Креван подался вперёд так резко, что Района подскочила на месте: ей почудилось, будто длинные жилистые руки вот-вот схватят сестру. ‒ Чем воевать со мной, лучше бы помогала по дому. Но нет, твой выбор ‒ гулять целыми днями, а потом возвращаться и выговаривать терпеливой матери, что она сделала не так.

‒ Сейчас я говорю с тобой, а не с ней.

‒ Не слишком ли много для простой заносчивой девчонки?

‒ В самый раз. ‒ Кейра выпрямилась на стуле, замерла ‒ заточенная стрела, готовая жалить. ‒ Была бы моя воля ‒ ты никогда не пересёк бы этого порога.

Креван осклабился.

‒ Какая жалость, что это не в твоей воле.

Района торопливо переводила взгляд с одного противника на другого, силясь понять, о чём они умалчивают, что прячут с своих резкостях. Она нутром ощущала ‒ под простыми фразами сокрыто тайное знание, доступное лишь им двоим, и оттого назойливые вопросы так и рвались наружу.

И всё же Района молчала. Вмешаться в спор не доставало храбрости, и оставалось лишь бессильно кусать губы, надеясь, что перепалка прекратится сама собой.

‒ Будь мой отец здесь ‒ он бы и близко тебя не подпустил. Ни к дому, ни к матери.

‒ Может, и так. Но знаешь, однажды я провожал кое-кого на Ту сторону. И не то чтобы он особенно сопротивлялся... Кусок смертного мяса, ничего более. Так же как ты.

Кейра вскочила на ноги.

‒ Убирайся, мертвяк!

От громкого крика у Районы зазвенело в ушах. Кровь мгновенно прилила к лицу, гулко застучала, приглушая все прочие звуки. Района перестала дышать: животный страх не позволял шевелиться, заставляя лишь выжидать и надеяться, что буря минует её.

Зачарованная происходившим, словно дурным сном, Района растерянно моргала. Перед ней разворачивалась странная картина: Креван поднимался на ноги, медленно выпрямляясь ‒ неотвратимая кара во плоти; Морин цеплялась за дверной косяк, словно под ней вот-вот обрушится пол; Кейра, бледная от злости, сжимала пальцами подлокотники.

Хватит, не надо, прошу!

Креван даже не взглянул в сторону Морин ‒ махнул рукой, будто отгонял назойливое насекомое. Района прижалась спиной к шкафу, больше всего на свете мечтая оказаться внутри него ‒ там она могла бы не видеть и не слышать того, что вот-вот случится.

Повинуясь следующему жесту чародея, с кресла, где недавно сидела Района, змеей сполз плед. Повис в невидимых руках, скрутился в тугой жгут ‒ и двинулся к Кейре.

Она не выставила рук, чтобы схватить или оттолкнуть его, не двинулась с места и только мерила противника презрительным взглядом.

Это её нужно было умолять, чтобы всё прекратилось.

Но даже если бы Района могла издать хоть звук, это всё равно было бы бесполезно ‒ Кейра не отступила бы. Только не теперь. Мрачная, отчаянная решимость овладела ею. Района сразу поняла это по её застывшему в напряжении лицу.

‒ Мертвяк, ‒ проговорил Креван, словно пробовал слово на вкус, ‒ ты сказала ‒ мертвяк?

‒ Ты всё верно расслышал.

‒ Повторин ещё раз.

‒ Повторю столько, сколько надо, чтобы ты понял.

Жгут стянул тонкие запястья Кейры, вздернул их вверх. Один из краёв удавом потянулся к шее, оплел её ‒ нетуго, но устрашающе.

Креван неспеша приблизился. Он ощущал себя победителем ‒ надменная, злобная радость сквозила в его кривой улыбке.

‒ Ты хоть раз видела настоящего... мертвяка? Девочка?

Удавка резко стиснула горло Кейры. Хрип вырвался из её груди, но она продолжала упрямо смотреть вперёд, на Кревана, который остановился в полушаге от неё.

‒ Когда-то я провёл три ночи в могиле. Без еды, без воды. Зато, ‒ чародей оскалился, ‒ рядом с самым настоящим покойником. Так посвящают в ряды Фиакра. И это лишь часть испытания...

‒ Креван, ‒ жалобно простонала Морин, ‒ отпусти её!

Чародей наклонился к уху Кейры.

‒ Кто знает, выбрался ли я оттуда живым?

‒ Я знаю, ‒ прошипела Кейра, багровая от нехватки воздуха. ‒ Проклятый мертвяк!

С низким, едва ли человеческим рыком она вскинула голову. Тёмно-алый свет ослепил Району, а запах палёного волоса забил нос. Прикрывая лицо руками, девочка разглядела уже знакомое пламя, охватившее тело сестры ‒ только на этот раз оно пылало куда ярче.

Плед разом вспыхнул, осыпался пеплом на вычищенный до блеска пол. Кревана обдало волной жара, и он отскочил, выставив вперёд руки, готовый к бою. На его лице темнели ожоги.

Кейра закричала от боли. Алое пламя, подпитанное гневом, вырвалось на свободу и вовсе не собиралось подчиняться ей ‒ и теперь она сама стала жертвой.

Креван крепко схватил её за плечи. Пламя перескочило на него, раня без того поврежденную кожу, и постепенно утихло. Кейра повисла в его руках.

К дочери наконец метнулась Морин. Смертельно бледная, сжимавшая в кровь искусанные губы, она помогла уложить Кейру на софу.

Района часто заморгала. То ли выступившие слёзы застилали глаза, то ли в дом действительно прорвался сумрачный туман: мутно-серая пелена наполнила комнату, окутала суетившиеся фигуры. Света из настенной чаши едва хватало, чтобы различать предметы: Белое пламя, казалось, спряталось в угольях и доживало свои последние минуты.

На окнах затрещали ставни. Жадные руки скребли по дереву, хватались за края и трясли, расшатывали всё, что могли удержать.

Района подпозла к софе и уткнулась лицом в посеревшую от времени ткань. Только бы ни одни когти не дотянулись до неё.

Морин оглянулась на чародея ‒ жалобно, просительно. Она сжимала горячие ладони Кейры, словно навсегда потеряла бы её, если бы отпустила. Молиться, вновь разжигать Белое пламя ‒ на всё это у неё не было сил и воли. На сей раз она оказалась беззащитной.

Креван приложил к полу ладони. По доскам поползла ледяная корка, стремительно забралась на стены. Дыхание живых превратилось в пар.

Заблудшие заворчали, как недовольные звери. Шум и возня затихли.

Чародей выпрямился. Района завороженно следила за ним, величественным и яростным. От ожогов, ещё недавно тёмными пятнами уродовавших кожу, остались едва заметные отметины. Сила, столь же прекрасная, сколько чуждая человеческой сути, окутывала фигуру Кревана незримым ореолом.

Он воздел руку, охватывая одну из теней ледяной петлей. Заблудший затрясся, попытался вырваться, будто призрачная плоть ещё могла ощущать холод, но Креван держал крепко. Кривая усмешка вновь исказила его лицо.

Чародей разрывал заблудшего на части. Креван намеренно медлил, отделяя от призрака клочки сумрака с омерзительным треском. Наслаждение плескалось в его глазах, сверкавших жёлтым. Заблудший не просто стонал. Он кричал ‒ пронзительно, исступленно, и Районе хотелось убежать как можно дальше, забиться в подпол, схорониться на крыше, затаиться в лесу ‒ только бы не слышать этого.

Тем ужаснее, больнее было видеть на могучей фигуре чародея хорошо знакомую рубашку ‒ Района до сих пор помнила, какова на ощупь эта светлая ткань. Лепестки ромашки поблёкли в полутьме, а чародейское сияние обратило её солнечно-жёлтое сердце в искаженную прозеленью язву.

Района закрыла лицо руками, не давая себе смотреть на проклятую, глупую вышивку. Это был знак её слабости. Её предательства.

Казнь продолжалась так долго, что слёзы восторга, сменившегося ужасом, уже высохли на щеках Районы. Духи, застывшие вокруг, не могли помочь собрату. Кольцо льда сдерживало их, и они лишь стенали в ответ на каждый его возглас.

Морин поднялась на ноги. Стиснув зубы, она схватила Кревана за плечо и тряхнула со всех сил, что у неё оставались.

‒ Хватит, Креван. Позволь им уйти.

Района зажмурилась, уверенная, что сейчас Креван разорвёт на куски её мать.

‒ Как прикажешь, жрица.

Чародей разжал кулак. То, что осталось от заблудшего ‒ бесформенный призрачный куль ‒ с последним долгим вздохом растворилось в воздухе.

‒ Прочь.

Кольцо чар рассеялось, оставив на полу лишь мелкую ледяную пыль. Заблудшие больше не пытались добраться до живых: ужас не меньший, чем тот, что обосновался в сердце Районы, гнал их от дома-в-туманах.

Воцарилась тишина. Одинокий сверчок стрекотал во тьме, но никто из сородичей не отзывался на его отчаянный зов.