Дом в туманах

15

Алый круг солнца наполовину скрылся за горизонтом. Путь его лежал на Ту сторону ‒ так же, как и в любой из предыдущих и будущих дней, покуда существовали мир живых и царство павших.

Следуя старой привычке, Района подошла к окну и выглянула наружу через полупрозрачную занавесь. Давным-давно она узнала от матери, что в час заката можно увидеть души, путешествующие вслед за солнцем в новый дом. Главное ‒ остаться для них невидимой.

Района прищурилась, отыскивая взглядом хотя бы один призрачный силуэт. Никого. Лишь раз воображение, зацепившись за изогнутую, надломленную ветвь дерева, дорисовало скорбную фигуру. Стоило моргнуть ‒ наваждение развеялось.

Она собралась вновь сесть за рукоделие, но вдруг услышала тихие шаги ‒ снаружи, на крыльце. Тревожные мысли вихрем пронеслись в голове, зачастило сердце, гоняя по телу жаркие волны. Ночной гость? Заблудший дух?

За дверью вновь воцарилась тишина, нарушаемая только треском сверчков, и на миг девочка решила, что ей почудилось. Одно беспокойное сердце по-прежнему чуяло беду.

Района выглянула в коридор, прячась в тени приоткрытой двери. Из комнат не доносилось ни звука. Каморка, где после столкновения с Креваном отдыхала Кейра, казалась такой же затихшей, тёмной и пустой, как и спальня Морин.

Страх навеки остаться одной в доме-в-туманах оплел тело липкой паутиной. Района почувствовала себя запертой в коробке, настолько тесной, что нельзя даже вдохнуть.

‒ Мама! Где ты?!

Сердце отчаянно забилось, спеша спастись ‒ она вновь услышала тихие торопливые шаги.

‒ Что, милая?

Морин выглянула в коридор. Её опухшие глаза были полуприкрыты, а голос звучал так устало, будто она сама вот-вот превратится в идущего за солнцем духа.

Района всхлипнула и осела на пол, прижавшись спиной к прохладной стене.

‒ Мне страшно, мама, ‒ прошептала девочка, когда тёплые руки помогли ей подняться. ‒ Я слышала шаги ‒ там.

Морин замерла, прислушиваясь. Вдруг её покрасневшие веки широко распахнулись.

‒ Кейра, ‒ проговорила она одними губами, пересекла гостиную и толкнула входную дверь ‒ та не была заперта.

Района поспешила выглянуть за порог вслед за матерью, уже выбежавшей на тропу ‒ как раз вовремя, чтобы различить среди далёких деревьев на Той стороне тонкий чёрный силуэт.

‒ Кейра! ‒ закричала Района, цепляясь онемевшими пальцами за дверной косяк.

Пробуждённая чародейка ни разу не обернулась. Кто-то предположил бы, что виной тому ‒ жестокость характера или обида на близких, но Района, чьи глаза в ту минуту застилали слёзы, а в ушах звенел плач Морин, знала: это последняя милость сестры. Идущему вслед за солнцем нельзя смотреть на живых.

Мать и дочь побрели к дому, поддерживая друг друга. Туман, равнодушный к их горю, стелился по земле, лениво тянулся к бревенчатым стенам.

‒ Что теперь будет, мама?

Района живо представила новое утро и тысячу последующих, в которые ей предстояло умываться одной, и всхлипнула.

‒ Мы больше не нужны здесь, милая. ‒ Морин оглянулась на запад, покачала головой. ‒ Никто больше не явится к нам.

‒ А если Кейра вернётся? Или... Креван?

‒ Найдут нас, если вправду пожелают. А я... не хочу больше ждать. Никого.

Района неуверенно кивнула. Порог дома-в-туманах остался позади, и вокруг вновь сомкнулось кольцо тёмных стен. Не требовалось заглядывать в настенные чаши, чтобы понять ‒ Белое пламя наконец оставило их.

Морин разожгла масляную лампу, указала дочери на толстую бронзовую ручку. Района послушно понесла чадивший светильник в свою комнату.

‒ Завтра мы уйдём отсюда навсегда. Собери самые нужные вещи. Отправимся после завтрака.

***

Из спальни Морин ещё долго доносились тихие всхлипы. Района то и дело прислушивалась, задерживая собственное дыхание: удостовериться, что мать жива, что она не пропала, было важнее, чем дышать. Спать в одной комнате с Районой Морин наотрез отказалась, и девочке не оставалось ничего, кроме как жадно ловить каждый звук.

Района задремала, когда уже начало светать, как была ‒ в дневном платье. Наспех сложенные вещи торчали из тюка. Ветерок гонял пыль по осиротевшей комнате.

Солнечный луч добрался до щеки Районы. Её неглубокий сон прервался мгновенно, словно она и не спала этой ночью. Однако события минувшего вечера казались невероятно далёкими, наполовину вымышленными, наполовину ‒ подсмотренными в старой книге. Охваченная внезапной решимостью, Района поднялась на ноги и направилась в комнатушку Кейры. Может, она и вправду всё выдумала?

В задумчивости Района вела пальцами по стене. Ступала по узким половицам, избегая мест, где пол отвечал на шаги страдальческим скрипом.

Все чаши, прежде хранившие Белое пламя, оказались пусты. В коридоре повис непривычный полумрак, и Района едва узнавала знакомую наизусть обстановку.

С наступлением нового дня страх оставил Району. Она чувствовала присутствие матери так же явственно, как и свет утреннего солнца, ласкавший стены и крышу дома-в-туманах.

Дверь в комнату, где Кейра провела последние ночи, поддалась без всякого сопротивления. Району встретила аккуратно застеленная кровать, пустые полки. За узким окошком открывался вид на западную тропу. Как наяву, Района вновь увидела вдалеке чёрный подол плаща и устало протерла глаза, пряча слёзы, готовые вновь пролиться.

Единственная вещь, оставшаяся в память о Кейре, покоилась на подушке. Района с первого взгляда поняла, что это. Резная ручка безмолвно манила её, и спустя пару минут Района наконец поддалась этому зову.

Осколок, торчавший из верхнего края, словно острый клык, остался на месте. Оттуда на Району смотрел широко раскрытый глаз. Девочка прищурилась, придавая ему знакомую миндалевидную форму, затеняя цвет. Покачала головой и расслабилась, замерла, жадно разглядывая каждое пятнышко радужки, каждую рыжеватую ресницу.

‒ Не хочу забывать, какая я, ‒ шепнула она отражению и улыбнулась.

***

Морин покинула спальню. Её лицо было спокойно и решительно. Она взяла с полки две чашки. Глиняная кружка с выцарапанным силуэтом еловой ветки, принадлежавшая Кейре, осталась в одиночестве.

‒ Доброе утро, мама, ‒ тихо сказала Района, очнувшись от дрёмы, что настигла её в углу кухни пару часов назад.

Морин выложила на столе остатки сыра и сухой булки.

‒ Покончим с этим.

Бесцветный голос прокатился по комнате, оседая пеленой забвения на каждом предмете на своём пути. В нём таился плод трудного решения, приговор ‒ и не только для последних крох пищи, но и для всего дома, всей прошлой жизни.

Мать и дочь позавтракали в молчании. Района глодала краюшку, не замечая ни её вкуса, ни черствости, жадно впилась взглядом в столешницу. Ей хотелось запомнить этот миг как можно точнее, сохранить в памяти до мельчайших деталей.

Собранные вещи покоились у старого деревянного забора. Морин окинула взглядом родные стены, вздохнула, посмотрев на грядки и яблони, ещё не успевшие принести плодов. Не ей нынче суждено будет собирать их по осени.

Этому месту больше не нужно было ни Белое, ни алое пламя. Лишившись сил, что питали его, дом жрицы не превратился в обычное жилище ‒ он остался пустой оболочкой, разбитой скорлупой без капли живого тепла внутри.

И он молил Морин избавить его от мучительного холода.

Она не сомневалась ни секунды. Только подлинный, человеческий огонь мог его отогреть.

Сухая трава и ветки, щедро рассыпанные по полу, подхватили пламя. Жёлто-багровые всполохи жадно глодали стены, лизали мебель, и старая древесина хрипела под их натиском.

Чаши Аодфина лопались одна за другой: гладкие бока, привычные к божественному пламени, не терпели обычного огня. Вслед их гибелью дом-в-туманах утратил хребет: рассыпалась трухой горбатая крыша, надломились балки, и вот уже принялись рушиться стены, когда-то казавшиеся незыблемыми.

Района прижалась к матери.

‒ Ты ведь не исчезнешь?

‒ Что?

‒ Как колдунья из сказки. Когда разрушают её святилище, она погибает.

Морин вдруг захохотала ‒ заливисто, искренне, сотрясаясь всем телом. Района подхватила смех матери. В последний раз она слышала его целую вечность назад.

‒ Знаешь, я тоже этого побаивалась, ‒ заговорщицки сказала Морин, склонив лицо к дочери. Отблески пламени плясали в её глазах.

‒ А как же духи? Они найдут путь на Ту сторону без нашего дома? Без твоих чаш?

‒ Найдут. В конце концов... Знаешь, как говорят? Заблудившийся верной дороги не подскажет.

Района замолчала, пытаясь понять последние слова. Но то, как Морин сказала их ‒ словно человек с лёгким сердцем, наконец сбросивший путы, ‒ убедило девочку: всё, что случилось, к лучшему.

Прежде всякая дорога лежала кольцом, подобно дремавшей змее. Теперь путь под стопами распрямился, обрёл направление ‒ далёкое, размытое, еле различимое. В том и была его необъяснимая прелесть.

Туман шипел, ярился ‒ но всё же отступал прочь от живого пламени. Дым от пожарища устремился к небу широкой колонной, пробил в молочной пелене брешь. Района вскинула голову, чтобы наконец увидеть открывшуюся голубую даль.

Стены тесного туманного коридора, сопровождавшие жрицу и её дочь долгие годы, без остатка растворились в утренней свежести. Ноги сами несли Морин вперёд, легко, как в юности. Района крепко держалась за её руку.

Остов дома-в-туманах дотлевал за их спинами.