Раздевайся

21 Плохая примета

Что же ты творишь, Отабек, на открытке же всё нормально было?

Отабек пропустил разминку и выперся ровно к своему выходу. Плисецкий не кричит ему «Давай!» — и это плохая примета.

Отабек бледнее своего сияющего белого костюма, бледнее Отабека только его тренер. Хореограф обеспокоенно хмурит брови.

Отабек выходит и под музыку рассыпается на всём, что с левой, падает со всех прыжков с правой.

— Ноа, у него же другая нога сломана была, другая! — Жан-Жак комкает рукав мистера Ноа.

— Да, чёрте-чё творится! — бурчит Ноа. Он нервно жуёт ус и даже не стряхивает с себя руку.

Его Ансо с Этьеном только завтра выступают, но на Жан-Жака и Отабека Ноа всегда приходит посмотреть, и обычно это бесит, но сейчас очень кстати.

Отабек вращается, захватив конёк рукой, на белом подъёме ботинка алым маком расплывается страшное.

— Ботинок! — вскрикивает мистер Ноа, как будто кто-то ещё этого мог не увидеть.

Миз Салливан сжимает плечо Жан-Жака крепче.

Жан-Жак слышит знакомый хриплый голос:

— Давай, Бека, соберись, трепьё!

Плисецкий ещё по-русски добавляет что-то, и всё повторяет: «Давай-давай-давай».

Поздно, Юра. Раньше нужно было «давай». Вовремя нужно было, а после уже не считается.

Что ж у тебя, Отабек, за ебливая привычка всё своей кровищей-то поливать? То рука, то голова... да с головой-то хрен с ней, всё равно мозгов нет, а вот нога — это важно, конечно.

Плисецкий сжимает кулаки, и, кажется, готов ворваться и на руках Отабека вынести, а потом каждого убить, кто имеет к происходящему отношение или просто рядом встанет, а до Жан-Жака вдруг доходит, что Плисецкий не просто волнуется, а волновался с самого начала. И что он подкатил на тренировке не просто так, а потому что к Отабеку подкатить не мог. Потому что они поссорились. Потому что Отабек был совсем слабый, и никто ему не мог сказать «остановись», вернее, он не слушал никого. И завалить Плисецкий просил, потому что Жан-Жак для Отабека, как красная тряпка. Потому что Отабеку бы тормознуть надо было, а не наоборот.

А сказать: «Жан-Жак, не провоцируй ты его, этот баран ведь, чтоб тебя обойти, и без ног катать пойдёт», Плисецкому не позволило... что-то. Этика, предположим.