Грехи за семью печатями

Часть 15

 Теплый вечер вскоре обернулся непроглядной колючей тьмой. Некто будто плеснул ведро черной краски на яркое лилово-золотое вечернее полотно, и тут же все стихло под натиском ночной пустоты. Остались лишь тихий рокот насекомых в траве, ненавязчивое пение полуночных пташек, что притаились в кроне старого дуба и бесконечная чернота одиночества. Бесконечная, она разъедала нутро, и будто, щипцами вынимала все самое сокровенное на суд ясному месяцу. От этого нельзя спрятаться или убежать, а голос тот настолько силен, что сопротивляться ему — нет мочи. И вот, из последних сил, наперекор ночному порыву, я душила в себе эти гадкие чувства. Ночь всегда обещает сохранить самое сокровенное под своим покровом, но не случалось еще того, что обещает проходимка.

   Стайлс запрещал включать свет в доме. Везде, кроме пары комнаток на первом этаже. Не стоило привлекать внимание к заброшенному с виду дому. Передвигались мы в кромешной темноте, от чего увеличивался риск случайно покалечиться, особенно спускаясь по реставрируемой лестнице. Старушка, что тайком любила наблюдать за мной из коридора, в такой поздний час уже отдыхала, а гувернантка или же, как называл ее сам Стайлс — «сиделка» уезжала домой. Вечером с бригадой скорой помощи она отправлялась к семье, а на ночное дежурство заступала другая смена. Так и протекала жизнь в нашем «поместье».

   В большинстве своем вечера я проводила на кухне или в гостиной, что в данный момент являлась и столовой. Эти комнаты единственные имели свежий ремонт и изящную мебель приятного молочно-белого оттенка. Стулья из темного дерева обтянутые белой кожей, огромный светлый диван с множеством мягких подушек и длинный стол со стеклянной столешницей. Чего не хватало мне во всем этом многообразии предметов роскоши, так это комнатных растений. Один или два горшка с самыми банальными фиалками освежили бы чрезмерную чистоту этого места.

   Берусь предположить, здесь не обошлось без руки дизайнера. Об этом, в первую очередь, заставляли задуматься своеобразно подобранные репродукции картин и фресок. Одна именитей другой, они тянулись вдоль одной из светлых стен. Здесь можно увидеть и репродукции Боттичелли — Рождение Венеры, и Рафаэля — Мадонна с щегленком, и даже Леонардо да Винчи — Тайная вечеря в самом центре. Излишняя набожность в людях меня не на шутку пугала. От того и было удобнее ссылаться на особое чувство прекрасного у нанятого дизайнера, нежели связывать выбор картин с личными предпочтениями и взглядами хозяина.