Грехи за семью печатями

Часть 22

 Спёртый сырой воздух полуподвального помещения, и тусклый едва пробивающийся сквозь крохотные решетчатые ставни свет чуть заметной дорожкой обозначился на раскрошенном бетонном полу. Длинный мрачный коридор, выгоревшая местами отвалившаяся со стен плитка, старые запотевшие люстры с растрескавшимся стеклом — никогда не включались. Во время дождей с потолка бежали зловонные землистые ручьи, а на полу образовывались лужи, иногда и вовсе воды набиралось по щиколотку, работать приходилось в смердящем цветущем болоте.

   Старухи-монахини, а вместе с тем и дети, днями и ночами барахтались в ледяной воде, отстирывали старые засаленные простыни и платья.

   Наша одежда и кровати всегда пахли отвратительной старостью и дешевым порошком, который при попадании в воду превращался в твердый бугристый ком.

   Стянув с полки черное монашеское одеяние, я тут же приняла подобающие святому месту обличие. Чтобы затеряться среди стада овец, волку нужно влезть в овечью шкуру.

   Под длинным платьем скрылись массивные мужские башмаки, а одежду старушки я забросила в ржавый погнутый таз и прикрыла сверху кучей чистой одежки с полок.
Склонив голову вниз, я поспешила к выходу, ведь совсем скоро двери прачечной распахнутся, и десятки работниц и малолетних работников встанут к своим столам, чтобы вновь до кровавых мозолей зашаркивать желтые отвратительные пятна на прогнивших грубых простынях.

   Я старалась неслышно ступать, чтобы не привлечь к себе внимания, потому как обувь монахинь не способна давать такой звонкий отстук. Стены покинутого мною пристанища с колючим равнодушием встречали перебежчика. Казалось, что каждый уголок здесь пропах елеем и ладаном. Кое-где проглядывалась годичная грязь и пыль. Каждый крошечный едва заметный для нового взгляда «атрибут» собора не оставлял душе и шанса на свободу.

***   

   Утро в соборе начиналось с первыми лучами Божьего Света. Таков был устав. Но, как и везде, здесь имелись свои принцы и короли, устав которым был не писан. Многие трудяги начинали свое утро со скудного завтрака, коий сами и подавали, привычный кусок хлеба и несладкий чай — весь завтрак простых трудяг. Сразу же после трапезы мужчины и женщины спешили заняться своими обязанностями, чтобы, упаси Господь, не упекли в подвал за тунеядство. А те, чей статус обозначался яркими золотыми или же красными рясами, позволяли себе сполна насладиться новым днем, и каждый при этом имел собственные привычки. Простому народу привычки в этом месте были чужды, в некой степени греховны.