Яблоки

Глава 9 Всмысле ты не лысый?

Союз спал в тот день просто неприлично долго. Начинались выходные - суббота с воскресеньем, и он позволил себе проспать дольше, чем обычно. Солнце как будто нарочно спряталось за облаками, а будильник он не заводил - поднять, то есть, его с кровати было некому. Кот, которого он спас из лап Рейха и назвал Тапком, потому что только на это он и отзывался, всю ночь мурлыкал у него на груди, переодически соскакивая на пол, чтобы сделать короткий «тыгыдык» и вернуться назад. Ощущение времени взяло отпуск и куда-то уехало, к тому же у Совка не было потребности ровно в восемь встать с кровати и заправить только проснувшийся, но уже уставший организм кофе.
Все мы знаем, что сон, будь он короче восьми часов или длиннее, не даёт даже намёка на отдых, и ты как был сонный и уставший, так таковым и остаёшься. Причину не знает никто, ну, может быть, парочка учёных в каком-нибудь и Богом, и чёртом забытом месте и знает ответ на этот вопрос, но для меня, например, это так и остаётся загадкой. Совершенно нет никакой разницы - ложишься ты в три часа ночи после долгих шести часов чтения под одеялом или храпишь уже в десять, твоему организму абсолютно наплевать на это. Потемнение и рябь в глазах это, поверьте, ещё цветочки. А вот когда ты встаёшь, у тебя что-то хрустит, и ты не понимаешь, что это - пальцы, спина или печенье, которым ты засеял вчера всю кровать.
У Союза ничего не хрустело. Мало того, в глазах у него не рябило тоже, поэтому ничто не могло заставить его пошатнуться после сна. Встал он часов в десять или в одиннадцать и широко, во всю глотку, зевнул. Вместе с ним зевнул и Тапок. Совок спал обычно в футболке и боксёрах и, если не надо было никуда выходить, так и ходил по дому, пока снова не ложился спать. Это было и удобно, и свободно, никакой повязки на глаз, тёплой, ненужной шапки-ушанки, свитера, - всего того, что он надевал на улицу: без этих атрибутов его мало кто мог узнать. Без них он превращался в красивого, высокого мужчину лет тридцати, в то время как в своём потёртом бежевом пальто ему можно было дать все пятьдесят. Союз не привык хоть как-либо стеснять себя в своём доме - перед кем тут чиниться? «Парадной» одеждой ему служил чуть ли не единственный костюм с красным галстуком, а вся остальная была той самой, на гране приличной и неприличной, в которой можно без проблем сходить на базар, но при этом на выставку тебя в ней не пустят.
Потирая измученные сном глаза, Совок умылся и причесался - если его лохмы оставить такими, какими они бывают ночью и утром, даже ушанку будет сложновато надеть. Шапку он надевать не собирался, всё таки в тот день был выходной, и он не хотел никуда выходить, а дома было слишком тепло, чтобы парить себе голову мехом.
Около лестницы было большое зеркало, где каждый раз, когда он проходил мимо, появлялся необычный мужчина. В этом странном существе никак нельзя было признать того Союза, девяностолетнего старика, ворчуна и гадину, не существующего вне своего свитера и шапки. Необычность мужчины была в том, что он был чертовски красивым, спокойным и адекватным в отличие от того, которым он был на протяжении всего остального времени.
СССР никогда не думал о том, может ли он быть привлекательным, и видел своё отражение только в тех редких случаях, как, например, бритьё или выковыривание залетевшей в волосы грязи. Его не особо волновало мнение окружающих, а Тапку было как-то наплевать, чья рука чешет у него за ухом. Вполне возможно, что заметь его в приличном виде какой-нибудь модный дизайнер, мордашка Союза закрасовалась бы на обложке какого-нибудь журнала. Совок и не думал о том, что вполне бы мог обойтись без свой ушанки, без повязки и без свитера, что мог бы производить впечатление на проходящих мимо дам, что мог бы завести роман с какой-нибудь человеческой женщиной, - всё это было лишним. Его никто не учил думать об этом, а сам он не хотел учиться.
Мир, конечно, много потерял от того, что РИ не тыкал Совка носом в зеркало и не говорил: «Да ты посмотри, какой молодец вышел! Да за тобой небось все девки бегают!». Но РИ, как известно, отцом для малыша РСФСР был таким же хреновым, как селёдка под шубой в школьной столовой для своей икры, и потому не научил сына всему необходимому для взрослой мужской жизни. Понятие «красивый» не имело в его мозгу никакого отношения к его внешности. Красивыми у Совка были котики, собачки, яблоки, некоторые миловидные девушки. Некоторых пареньков он тоже мог признать достаточно красивыми. На себя красоту он не распространял.
Однако, зря. Гетерохромия, которую он считал своим недостатком, добавляла ему необычности, один зелёный, другой голубой - оба глаза светились чистотой оттенков. Преступлением было прятать глаз настолько яркого небесного цвета под чёрной повязкой. Таким же серьёзным, как скрывать под шапкой длинные волнистые пряди шелковистых волос. Может быть, если сейчас сравню его волосы с кошачьей шерсткой, вы почитаете меня сумасшедшей, но я всё равно это сделаю. Есть на свете высокие люди. Есть и повыше Совка. Но слишком часто случается, что вместо большой туши мы встречаем на улице ходячий скелет. Но при встрече с Совком вам покажется, что вы столкнулись со шкафом. Сильным он, разумеется, был не от одного только роста. Футболка обтягивала перекатывающиеся под кожей, увеличивающиеся год от года мышцы. Пускай Союз не наращивал их специально, а его ежедневные тренировки ограничивались отжиманиями, приседаниями, парочкой сотен пресса. Никаких пробежек, никакого зала или спорта, он просто был таким.