8 минут

Prologue

Она смотрела пугающе застывшим взглядом, стремительно приближаясь. Чимин в страхе попятился назад, но наткнулся спиной на столешницу кухонного гарнитура. Всегда в его снах существует тупик. От неё невозможно скрыться, невозможно сбежать, и нет ни одного шанса избавиться от этого обволакивающего, липкого страха. Она уже совсем рядом, её до неестественности бледное лицо, изуродованное чёрными разводами растёкшейся туши, прямо напротив. Холодно. Сквозняк, заставляющий хлопать настежь распахнутые оконные рамы, небрежно треплет её длинные волосы. Она босая, в одной лишь шёлковой сорочке, что почти полностью пропиталась алой кровью и прилипла к обнажённому телу.

Чимин зажмурился, не выдержав взгляда её потемневших глаз, что всегда вселяли в него животный ужас. «Теперь ты счастлив?» - донёсся эхом её голос, и он тут же открыл глаза. Её нет. Но она не исчезла, она по-прежнему где-то рядом. Раскатистый, истерический смех внезапно отразился от обветшалых, изрезанных крупными трещинами стен. Чимин покружился вокруг себя, осторожно ступая по мелким осколкам битого стекла, что хрустели под подошвой его старых кроссовок. Неожиданная тишина и расползающееся по полу марево заставили его остановиться. Она здесь, он ощутил её мертвое, холодное дыхание. «Посмотри на себя», - услышал Пак шёпот прямо над ухом и опустил взгляд на свои окровавленные руки, на которые упала новая капля, упала прямо с его лица, плавно соскользнув и сорвавшись с уже влажного подбородка. Он с трудом сглотнул, ощущая тошноту от металлического привкуса на языке, и схватился в панике руками за собственную одежду, насквозь пропитанную липкой красной жидкостью...

Чимин резко открыл глаза, присаживаясь на кровати, и крепко прижал ко рту обе ладони, издавая вместо вырывающегося крика сдавленный стон. Его мутный взгляд с трудом сфокусировался на циферблате часов, светящемся тускло-зелёным светом, и шумное дыхание постепенно стало замедляться, становясь тише. Тело немного расслабилось, но ноги всё ещё продолжали слабо подрагивать в такт плечам. С годами он научился контролировать своё пробуждение. Чимин больше не кричал, не хрипел, не задыхался, не вскакивал, бросаясь со всех ног в темноту, не трясся, словно в эпилептическом припадке, после чего обычно вдруг замирал, уставившись в одну точку стеклянными глазами, а очнувшись, не пугался того, что не может понять, что с ним, и где он находится. Открыв глаза, он сразу цеплялся взглядом за тусклую подсветку часов, что в темноте была для него словно маяк, и кошмарная сомния медленно отпускала его сознание, позволяя вернуться в реальность.

Пак медленно опустил руки, прерывисто вдыхая и так же прерывисто выдыхая. Болезненные муки понемногу затихали, возвращая мыслям ясность. Он упал обратно на кровать, впервые за долгое время ощущая такое безнадёжное бессилие всего своего существа. Это было как предчувствие, как осторожное касание смерти. Так случалось, когда он подходил к ней слишком близко, настолько близко, что мог ощутить на себе её ледяное дыхание.

- Отче наш, сущий на небесах... - одними лишь губами произнёс он, дотрагиваясь до серебряного крестика на груди. - Да святится имя твоё...

3:40. Но сегодня он больше не сможет уснуть. Будет тихо лежать и, натянув одеяло до подбородка, наблюдать за тем, как раскачивается ветром телевизионный кабель за окном, и как покрывается стекло мелкой изморосью. Чимин знал, почему она стала сниться ему чаще. Так происходило каждую осень. Потому что именно в один из таких осенних дней, когда ветер также играл проводами и шёл мелкий дождь, она ушла из жизни. Но ещё никогда прежде он не был так близок к тому, чтобы в один из таких осенних дней вслед за ней уйти самому.

- И не введи нас в искушение... - звучит в темноте как истинное отчаяние.