Ты теперь моя

Глава 33.

Pov. Дженни.
Папы не стало на Рождество. Он просил меня не плакать. Чтобы исполнить это обещание, я воскрешаю в памяти самые яркие картинки из прошлого. С хриплыми переливами смеха и сипловатым голосом, который, несмотря ни на что, навсегда останется со мной. Этого у меня никто не отберет. Выбито в душе разноцветными чернилами, там и будет сохранено.
Какие-то воспоминания любимые и заезженные, какие-то всплывают будто впервые.
…Я совсем еще маленькая, боюсь входить в свой первый класс, но, выказывая перед папой силу и смелость, разжимаю его руку и, затаив дыхание, шагаю через порог. Пробравшийся сквозь стекло солнечный луч слепит глаза, но я не отвожу взгляда от учительницы. Я должна хорошо учиться. Папа будет мной гордиться. Обязательно…
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… — голос хореографа стихает под ударными ритмами музыки.
А я едва ее слышу из-за сбитого сердцебиения. Нахожу папу глазами, улыбаюсь, как нас учили, и по памяти выдерживаю последовательность и скорость движений.
За годы, что я занималась танцами, он пропустил десятки моих выступлений, но помню я те самые, на которых он был. Я никогда не обижалась, если у папы на меня не хватало времени. Знала, что я для него — все на свете. Он для меня — тоже.
— Ты — волшебник, папа.
— Да. А откуда ты узнала?
— С тобой я улыбаюсь, даже если мне грустно.
— Грустить нельзя, принцесса.
— Я не буду. Мне не нравится грустить. Лучше улыбаться.
— Вот это правильно!
Наверное, именно он научил меня из самой паршивой ситуации извлекать лучшее и забывать плохое.
— Дженни, тебе нравится этот парень? — взгляд папы становится внимательным и настороженным.
— Который? — облизнув мороженное, не к месту вздыхаю.
— Который только что с нами здоровался.
— А, этот… — отыскав одноклассника взглядом, фыркаю. — Что ты, папа! Он блаженный чистоплюй!
— Надо же! А с виду и не скажешь.
— Ты его в школе не видел… Смешной такой! И вообще, люблю я только тебя, папа!
Это оставалось неизменным, пока он не выдал меня замуж. В какой-то момент я решила, что снова контролирую свою жизнь. Не стоило, конечно, очаровываться. Ничего мне неподвластно. Сейчас даже сердце. Я вновь, будто ребенок, который потерялся в торговом центре — напугана до ужаса, но из-за растерянности создаю видимость, что помощь взрослых мне не нужна.
Опухоль не удалось удалить полностью. Слишком большой участок был поражен, если вырезать все, человек нежизнеспособен. После срочной госпитализации папы, Лиён  сказала мне, так бывает, что дооперационные исследования не дают четкой картины для хирургов. Анализы показали немного лучшую комбинацию. Когда рана зажила, попробовали еще курс химиотерапии, но быстро стало понятно, что она уже не дает нужного результата.
Папа пожалел, что полетел в Израиль и потратил время, которое мы могли провести вместе на лечение. Я не знала, что ему ответить. Я просто не знала, что сказать. Впервые у меня не было для него слов.
— Я лишь надеюсь, что не ошибся, когда сосватал тебя за Кима. Не обижает?
— Нет, — выдыхаю едва слышно. Сдерживая слезы, для наглядности несколько раз машу головой. — Не обижает.
— Ты говорила, у вас все хорошо… Я очень хочу, чтобы ты была счастлива.
— Я счастлива, папа. Честное слово. Сейчас не вру. Я… Я люблю его.
На этих словах папа смеется. Долго и как-то приглушенно. Должно быть, это причиняет ему дискомфорт и боль. Прижимая ладонь к губам, смахиваю брызнувшие из глаз слезы и тоже сдавленно хихикаю.
— Дождался… Дождался… Дождался… — невесомо повторяет папа. — Влюбилась моя принцесса…
А я сжимаю его ладонь обеими руками и прикладываюсь к ней щекой.
Сейчас я сгораю. Истекаю, будто свеча. Но когда-нибудь пламя утихнет, и я застыну по новой. Боль притупится. Будет что-то хорошее. Важно лишь сохранить форму.
Не могу дозвониться ни Тэхену, ни Марку, поэтому домой мы с няней едем на такси. Нас встречает удивительная тишина. Относительная, конечно. Дежурная охрана снует по территории, в кухне гремит посудой домработница. Однако нет привычного гула голосов и мельтешения ряда знакомых лиц.
Приняв душ, выбираю, как и просил папа, совершенно обычную одежду. Ничего черного. Простые синие джинсы и серая водолазка. Обедаю в компании Лиён. А после собираю себя на скобы и отправляюсь в ритуальное бюро. Выражаю желание, чтобы поминальный обед был в одном из папиных ресторанов. В остальном у меня нет никаких принципиальных замыслов. Вверяю организацию компетентным людям.
Держусь весь день. Подбадриваю Лиён. Отдаю распоряжения. Принимаю звонки от друзей и знакомых. Но стоит появиться на пороге Тэхену, внутри меня будто колокол звенит. Расходится этот звон. Резонирует по всему телу. Жгучим огнем опутывает каждую клетку.
Тэхен закрывает дверь и останавливается, встретив мой взгляд. В какой-то момент мне кажется, что он не ожидал меня увидеть. Не знал, что я дома? Возможно ли, что никто ему не сообщил? Или он забыл? Чем таким они занимались до поздней ночи?
Слезы ослепляют, но я двигаюсь к нему навстречу. Обнимаю так, как уже привыкла. В миг, когда соприкасается наша кожа, слышу его тяжёлый выдох. Он снова принимал душ внизу, голый по пояс. Я слабо прикрыта ночной сорочкой. Но мне мало контакта. Слиться с ним хочу. Так сильно прижимаюсь, что тело физической болью откликается.
— Где ты был? Я не могла к тебе дозвониться.
— Прости.
Мы оба замираем. Потому что никогда прежде я не слышала от него этого слова. Потому что он, очевидно, его сам от себя не слышал.
Ким не собирается объясняться и рассказывать мне, где находился весь этот день. А я не собираюсь расспрашивать. Сегодня мне достаточно его тихого «прости» и его физического отклика. Он обнимает меня. Жадно, но вовсе не пошло, трогает руками. Это другое… Я чувствую и дрожу все сильнее, улавливая его острую во мне потребность. Он касается губами моего виска, волос, лба, щеки, уха. Вдыхает шумно. Сжимает крепче.
— Тосковал, Тэхен? Тэ! Ну, скажи… — мой голос звучит тихо и несколько надорванно.
Мне очень нужно. Не скажет — умру.
— Да, — признает после вакуумной паузы.
И я с дрожью выдыхаю:
— Я тоже.
Мы — две разнополярные системы. Сталкиваясь, образуем особое магнитное поле. Ничего круче этого взаимодействия я никогда не испытывала. Каждый раз кажется, что выше накал попросту не может быть. А он все растет. Как так получается? Природой заложено? Или же, напротив, это какой-то энергетический сбой? Не знаю. Да и неважно мне.
Я счастлива только от того, что снова нахожусь в эпицентре его силы.
Мы присаживаемся на диван. Друг напротив друга. Муж молчит. Смотрит внимательно. Пробираясь в душу, считывает мои эмоции. И ждет, уже зная, что мне нужно выговориться.
— Эта неделя была такой долгой. И одновременно такой короткой. Очень трудной. И очень одинокой. Папа редко приходил в сознание. А я сидела и все думала, думала, думала… Почему так происходит? Почему он? Почему с нами? Почему?
— Никто не знает, Дженни. Это жизнь. Просто так случается.
Со свежими ранами мне трудно это понять. Но я стараюсь. Киваю, прижимая дрожащие пальцы к уголкам глаз.
— Это так больно. Это режет, как сотни ножей. Вдохнуть глубоко невозможно. Изнутри разрывает…
— Это пройдет.
— Да… Папа сказал, что будет смотреть на меня с неба. Если буду плакать, он рассердится, и пойдет дождь, — смеюсь, воскрешая этот самый диалог. — Хочу помнить только хорошее. Но пока это сложно, — прикрывая глаза, чуть откидываю голову и глубоко вдыхаю. Когда вновь смотрю на Тэхена, вижу, что он все так же сосредоточен исключительно на мне. — Отвлеки меня, Тэ. Расскажи что-нибудь.
— Что именно?
— Что угодно. Ерунду какую-то… Все равно, что…
Собираясь с мыслями, он выдерживает небольшую паузу. Все это время не отрывает от меня взгляда. А потом берет мою руку и, откинувшись на подушки спиной, укладывает меня себе на грудь.
— Ободряющей сказки не получится, Дженни. Сразу говорю. Я не умею.
— Мне и не надо. Сказок не надо. Правду хочу.
Вот мы и пришли к трезвому подходу с моей стороны. Я и не знаю, кто из нас больше удивлен. По тому, как Тэхен задерживает дыхание, понимаю, что он — нимало. Но я все же, наверное, сильнее.
— Мы сталкивались раньше. Я недавно вспомнил.
— В смысле до свадьбы?
— Да.
— Когда?
Он медлит, но явно не потому, что щадит мои чувства. Это лишь манера вести беседу, так, как ему самому удобно.
— Уверенности нет. Но я думаю, что это была ты.
— Когда же?
— Года три-четыре назад. Ты шла по набережной. Уронила телефон. Он ударился о плитку и отлетел за ограждение. Ты подлезла к самому краю, дотянулась пальцами. Но вместо того, чтобы достать его, умышленно столкнула в воду. Затем поднялась, обернулась к подскочившему мужику и сказала что-то типа: «Какая жалость. Я снова осталась без связи. Дай мне лучше пистолет! Им я хотя бы успею воспользоваться».
— Почему же ты решил, что это была я? — спрашиваю, а у самой внутри все в нервный клубок сворачивается.
— Потому что ты была с Хэином. Мы за ним тогда шли.
— Вы собирались… Ты собирался причинить ему вред?
— Да.
Клубок обрывается. Безотчетно меня накрывает запоздалый страх. Начинают дрожать руки. Тэхен замечает, тут же ловит их в свои ладони. Крепко и вместе с тем осторожно сжимает, не давая мне подняться.
— Не вырывайся, Дженни.
— Почему же ты не стал? — на эмоциях голос звучит выше, чем я хотела бы.
— Потому что он был с тобой. Детей я не трогаю.
Исчерпывающий и честный ответ, который, тем не менее, трудно принять.
— У вас с папой доходило до кровавых разборок?
Мысленно я подобную возможность отталкиваю. Мой папа не такой.
— Да.
У меня вырывается шокированный и нервный смешок.
— Значит, я в прямом смысле была «мировой».
Это не вопрос, лишь размышления, но он вновь подтверждает:
— Да.
Замолкаю, потому что не могу определиться с тем, как еще реагировать. Ким постепенно расслабляет тиски, в которые заключил мое тело. Знаю, что отпускать не собирается. А без его воли вырваться шансов у меня нет. Я уже не понимаю, хочу ли… Больше нет, чем да. Это же Тэ…
Он мягко массирует мои запястья. Целует мою шею. Оглаживает ладонями предплечья и плечи. Действует, как и всегда, расчетливо и эффективно — я расслабляюсь.
Чувствую крестцом его эрекцию, но знаю, что к сексу меня сегодня склонять не станет. Если бы собирался, я бы уже лежала под ним голой.
— Ты никогда не видел своих родителей? — спрашиваю чуть позже.
— Нет.
— Это так странно, наверное. Находиться постоянно среди чужих людей. С самого рождения быть одному… — медленно вздыхаю. — Я теперь тоже одна.
— Ты не одна, Дженни. Ты — моя.