Неудовлетворяемый

Выбор

Сольджун не смог долго спать. Как только кровь прилила обратно к голове, он стал думать и тревога, стыд, ненависть к себе захватили всё его сознание. Как он мог! Поддался слабости! Какой он после этого золотой? Хуёвый, какой ещё. Чёрт, чёрт, чёрт! Он посмотрел на спящую без задних ног Айли, вымотанную приключениями, которых она так искала. И их последствиями, которых не ожидала, когда искала приключения. Вырубилась прямо при макияже, растрепалась, но всё равно была мила и очаровательна во сне. На подбородке виднелся синяк от удара, который Сольджун поздно заметил, когда они уже покинули дом на окраине и ехали сюда. Что ж, придётся вернуться и вырвать руку, осмелившуюся подняться на женщину. На эту женщину. Хотя с равным чувством справедливости гипнотизёр бы покарал и за любую другую, но теперь – с особой жестокостью.
Что он будет делать дальше? Как жить? Кому говорить? Молчать? Уйти из золотых? Но им нужен гипнотизёр. Стать вольным бойцом, помогающим братству? И всё ради чего, чтобы успокоить свою совесть или не порочить честь мундира? В смысле, кожаных штанов. Сольджун будто заново начал разговаривать с Ютой в этой тишине, объяснявшим, что такое потерять честь, что такое уронить лицо, что такое бесчестие, после которого нет смысла жить. Вот оно что такое! Да, дело не в нарушении какого-то принципа, дело в том, что гипнотизёр растоптал себя от и до. Переспал с женой пусть не друга, но одного из братства. Айли он винить не имеет права, она девушка, и она злилась на него не без причин. Она была перепугана, измождена, он спас её, и она не управляла эмоциями, конечно же, в таких условиях он смотрелся выигрышно, как герой. Но он-то своими эмоциями должен был управлять! Сольджун осторожно приподнялся и сел, опершись поясницей о спинку кровати. Он косо глядел на дремлющую Айли, удовлетворивший такую давнюю похоть, но не чувствующий себя удовлетворённым. Физиологическое расслабление смешивалось с тяжелейшим моральным напряжением. Сольджун с силой зажмурил глаза и закрыл лицо руками. Чёрт! Почему люди так слабы? Почему в момент поступка нельзя сказать себе «стоп» и остановиться? Это как с выпивкой, наверное – сам-то он не пил, но знал по друзьям – когда пора бы остановиться, но выпиваешь ещё две-три рюмки, и вскоре начинаешь испытывать дурноту. А с утра похмелье и головная боль. Вот и насладившись любовью золотой испытывал горькое похмелье, буквально явную боль, материализовавшуюся из тёмных мыслей о самом себе. В стороне зажужжало. Сольджун посмотрел на свой телефон, включённый на вибрацию. Дотянулся до него и увидел имя. Химик. Чёрт! Лучше провалиться и сдохнуть прямо сейчас. Парень посмотрел на Айли, опять на телефон. Осторожно скинув с себя одеяло, он подобрал с пола трусы и, надевая их, принял входящий.
- Алло? – тихо ответил он, отходя в соседнюю комнату.
- Джун! Наконец-то, я уже обзвонился, и тебе, и Айли, - сказал Ёндже.
- У неё, наверное, звук вырубился, телефон падал... тут такое дело...
- Да-да, я уже созвонился с Джело, он сказал, что её пытались похитить или... или... как она, Джун?
- В порядке. Спит.
- Спит, - повторил Химик, и гипнотизёру почудилось, что в голосе проскользнули какие-то догадки. Не с мозгами Химика совсем уж не свести концы с концами и не распутать дьявольский клубок. Не поднимаемые телефоны, две красные точки по чипам в одном месте. О чём бы подумал любой муж? – С ней ничего не успели сделать? – Да, вот об этом бы и подумал.
- Нет, только перепугали сильно, - Сольджун не стал говорить про удар. Он разберётся сам. С бандитом разберётся, а как быть с Ёндже? Что ему поведать и когда? – Слушай... я что хотел сказать...
- Джун, а она как отреагировала, что её кто-то спас? Ты объяснил ей что-нибудь?
Золотой задумался. Ему действительно придётся многое объяснять Айли. В том числе и то, как он связан с Ёндже. Не пора бы уже приоткрыть эту завесу тайны?
- Она была в шоке, особенно ничего не спрашивала, была только благодарна за спасение, но, конечно, объяснить придётся. Химик?
- Да?
- Я хочу сказать ей, что ты... что мы с тобой связаны. Иначе трудно будет нормально объяснить.
- Ты уверен, что это необходимо? – без охоты задумался над этим Ёндже.
- Уверен. Конечно, лучше было бы, если ты сам это сказал, но...
- Это не телефонный разговор, да. Наверное, ты прав. Ты можешь сказать ей, что мы знакомы, но я прилечу и объясню ей всё сам, в подробностях.
- Ты прилетишь?! – чуть не поперхнулся Сольджун.
- Через неделю, возможно. – Гипнотизёр застыл, гадая, чем всё это закончится. Если Ёндже прилетит через неделю, то он потерпит с полным рассказом и объяснением. Все эти разговоры действительно не телефонные. – Спасибо, что спас Айли, - сказал Химик.
- Не за что, пока! – пугаясь каждого слова, быстро простился Сольджун и, опустив руку с телефоном, стал шагать по комнате. Чёрт, чёрт! Да как же... что же делать? Это предательство? Обман? Как это было назвать? Пугали четыре стены, как узкая клетка, хотелось выпрыгнуть в дверь или окно, и бежать, бежать! Скорее бы ночь наступила, почему утро – такое отвратительное время суток? Они в этом с Ютой похожи, ненавидят свет белого дня. Юта! Сольджун решил отвлечься и набрал вожака «Чёрных воронов», ему нужно было передать сведения. Конечно, разбуженный в такой час японец окатит его холодным матерным душем, но от этого только полегчает на сердце.
Юта оправдал ожидания приятеля. Подняв гудке на десятом, сонным, но сразу злым голосом он забросал Сольджуна такими херами и междометиями, что в груди потеплело. Он этого заслужил, и порция ненависти исцеляла мазохистскую совесть.
- Какого блядского хуя ты звонишь в такое время? – пробормотал Юта. – Я лёг спать час назад.
- Я догадываюсь. Слушай, я видел вчера вольного брата в Токио, наёмника!
- Наёмника? – оживился Юта. – Где?
- Я пришлю тебе адрес. Дом на окраине, туда вчера Огури наведывался.
- Огури? А ты-то что там делал? Следил за ним что ли? – Сольджун вздохнул в сторону, думая, как лучше сказать и стоит ли. Что ж за события такие в жизни пошли, что ни о каких говорить вовсе не хочется! – Джун? Джун, ты откуда знаешь про Огури?
- Да случайно...
- Погоди, ты же пошёл провожать свою корреспондентку...
- Она не моя... - начал гипнотизёр, и заткнулся. Да кто тут вообще чей? Все не собственность, прав владения, пользования и распоряжения безусловно никто не получал. Юта, к счастью, проигнорировал его поправку и не стал соскакивать с темы:
- Что, она опять не успокоилась и полезла не в своё дело?!
- Юта...
- Я спрашиваю – она пыталась следить за Огури?!
- Юта...
- Я её убью, Джун! Я сейчас же найду её и закопаю живьём, она меня достала!
- Стой-стой-стой, не горячись, прошу тебя! Наёмник, помнишь? У вас в Токио шастает вольный брат. Это разве не посерьёзнее? И если бы не Айли, я бы его не увидел. – С той стороны раздался недовольный, громкий выдох, говорящий о том, что на этот раз кому-то крупно повезло. – А если серьёзно, мне тоже стало немного любопытно, что Огури делал в трущобах?
- Пришли мне адрес.
- Пришлю-пришлю...
- Всё, я спать!
- Погоди, Юта... я хотел спросить ещё кое-что...
- Что?!
- Как правильно сэппуку* делается?
- А тебе зачем?
- Надо.
- Если ты надумал наложить на себя руки – повесься, ты не самурай!
- Ну вот, а я хотел тебя позвать на роль кайсяку**.
- Джун.
- А?
- Ты канкокудзин. Живи, страдай и мучайся.
- Спасибо.
- Всегда пожалуйста.
Юта положил трубку. Сольджун вновь потерял чувство облегчения, которое наступало от разговора с кем-то. Как-то так оказалось, что кроме Джело или Юты ему действительно некому исповедаться. Джело его особенно поймёт. Сколько бы лет ни прошло, вряд ли он откажется вернуться к Шилле, если та позовёт. Но та – жена Химчана. Переспал бы Джело с ней при данных условиях? Они встречались с ним и до того, как Шилла встретила новую любовь. Шилла вообще работала проституткой, и Джело было плевать, он любил её. И любит, наверное. Нет, давно они, всё-таки, не говорили о личном, не обсуждали женщин. Условно Джело был с Сунён, и её задевать всякими такими разговорчиками не хотелось, даже намёками на них. Она персона ещё та, вспылит и неизвестно что сделает. Может пристрелит кого, а может денется куда-нибудь. С неё станется, когда Сунён, этот их лунатик, обижается, она способна прекращать общение и дуться месяцами, игнорируя негодных.