Любовь живет неделю [редактирование]

Конец игры

Нам вместе было так хорошо. Жаль, что все это было не по-настоящему. Просто двое слишком заигрались. И теперь они обязаны оба выйти из этой виртуальной реальности. Пора уже.

Обнимаю крепко подушку и вдыхаю. Так, чтобы легкие наполнились ароматом одеколона Дарвина. После вчерашнего вся моя кровать стала пахнуть им. Ну, нестрашно, это будет для меня как на память о страшной игре. Именно вчера я наконец окончательно убедилась, что Дарвин мне не нужен таким. Я все ещё люблю его, но так иметь любовь нельзя. Сегодня я обязана его отпустить. Пусть корабль плывёт дальше. Дальше без меня.

Встаю с кровати и смотрю на окно. Оно закрыто, хотя я точно помню, что перед тем, как лечь спать, оно было открыто. Я снова его забыла закрыть, играя в салки с пневмонией. Я думаю, что это Дарвин его закрыл, когда уходил через окно. А знаете, как я это поняла? Окно было закрыто не так, как положено, а просто плотно прикрыто, словно пальцами кто-то его тянул на себя с уличной стороны. Как в принципе и было.

Молодец, позаботился о Дженна перед тем, как исчезнуть из её жизни.

***

Иду по краю школьного двора, чтобы меня никто не смог намылить. Уж больно много у меня одноклассников, желающие умыть очкарика Дженну снегом.

У лестницы я добавила ходу, но все-таки это произошло — кто-то разбил мне об голову ледяной снежок. Вот идиоты!

Поворочаюсь, чтобы сказать ему то, что полагается слишком весёлым парням, но вижу Дарена. Он улыбается и смотрит на меня, стоя под большим белым деревом.

— Ты что, дурак? — прошептала я, дав понять ему суть моих слов жестами — я махала ему руками и смотрела с упрёком, но без какой-либо злости.

Он хитро помахал отрицательно головой, сев на корточки и подняв с земли ещё снега. Показал мне три пальца, после этого два, а когда остался один палец, Дарен вскочил и побежал в мою сторону.

Внутри груди стало страшно, что сейчас мне придётся испытать мороз, который охватит все мое тело. После этого вся моя одежда будет мокрой, а лица будет гореть синим пламенем. Нельзя этого допустить! Я купалась сегодня утром!

Бросив сумку у лестниц, я открыла дверь и забежала внутрь. Бежала по коридору, пока не смешалась с толпой. Здесь меня точно никто не скупает в снегу.

— Привет, — кто-то здоровается со мной, но мне не до этого. Самое главное, чтобы сегодня я осталась сухой.

— Привет, Дженна, — и снова мне кому-то придётся отплатить хамством. Я искала глазами Дарена, вдруг он ждёт меня у выхода. Там моя сумка. И не дай Бог, если он додуматься насыпать мне снега прямо в сумку. Тогда ему придётся начать ещё одну игру: «Накопи денег за неделю для нового телефона для Дженны Салливан».

Перебираюсь осторожно сквозь толпу и ищу глазами Дарена. Мне нужно узнать, где он сейчас, чтобы уйти в другую сторону.

— Прости, — воскликнула я, наступив кому-то на ногу. А обратив внимание на обувь этого человека, я узнала чёрные кроссовки с белыми полосами по бокам.

— Это ты прости, — произнёс Дарвин в то время, как я подняла на него свой взгляд. Он раздавил мне об лицо комок снега, и буквально через мгновение мне стало очень холодно и лицо стало жечь, как я и предполагала.

— Ты просто чертов... придурок! У меня же очки! — я сняла очки, собрала со щеки немного снега и дала такой вот «ледяной» ладошкой ему пощечину.

Дарвин не ожидал, и от той же самой неожиданности ему стало смешно — стал ржать, будто бы только что получил не пощечину, а миллион долларов. Но этот смех оказался вызванным злостью — он перестал смеяться и подняв меня к себе на плечи, понёс меня на улицу.

— Я только купалась, Дарвин! — я была очень зла и очень напугана неизвестностью. Что будет через пару секунд? Я окажусь в сугробе? — Не смей меня мылить снегом! Я предупреждаю!

Это забавляло всех вокруг. Но только мне хотелось проткнуть спину Дарвина кухонным ножом. Во мне разбушевались все чувства: я была горда, что все же смогла разозлить его; была зла на то, что эта неделя сегодня кончилась, но также была рада, что она кончилась; было приятно, что Дарвин отныне меня будет замечать всегда, ведь больше не сможет видеть во мне ту девушку, которая уже два года подряд отчаянно любила его.

— Я сказала! — успела воскликнуть, а потом мы оба оказались под толщей снега. Клянусь, что падая на снег, я видела снег очень близко. Странно, что не разбила нос. Мне было не больно — Дарвин позаботился об этом.

— Тебя никогда не мылили за все два года, что я тут учусь! — сказал Дарвин, лицо которого было красным от мороза, а позже накрыл своими пухлыми губами мои. Во время поцелуя у меня захватило дух, и то старое чувство вернулось. Мне опять стало думаться, что холоде не существует. Мне было очень тепло.