Привет, сосед!

Глава 17. Чонгук

Эту паразитку придется отучить просыпаться в пять утра. Я только вошел во вкус эротического сна с ее участием, а она давай топать, шуршать, хлопать. Наконец укатывает себя в ванную, и я снова закрываю глаза.
Вздох. Воспоминания. И по венам опять тянется лава. Пес знает, как я вытерплю ближайшие месяцы! Видеть Колобка, быть рядом, прижиматься к ней, вдыхать ее запах, но не иметь возможности зайти дальше обнимашек… Дожить до тридцати и заняться рукоблудием тоже надо уметь. А мне, походу, поможет только самодеятельность под влажные фантазии. Которые безжалостно обрывает трель входящей смс-ки.
Открываю один глаз. Мобильник Колобка, лежащий на тумбочке, чуть меняет направление из-за вибрации. Ну и кому что понадобилось от моей невесты в пять утра?!
Резко сажусь и на автомате хватаю ее дешевый гаджет. Экран заблокирован, поэтому прочитать могу лишь имя контакта, приславшего ей что-то безумно важное в такую рань.
«Любимый братик».
И все бы ничего, у самого два брата, но с фотки мне лыбится табло того шимпанзе, чья икринка якобы раздула Колобка. На миг аж затошнило от тревожной мысли об инцесте. Хоть одумываюсь сразу. Не может быть Колобок настолько развратной! Она тупо меня поимела, назвав любимого братика отцом Габриэллы. Либо настоящего покрывает, потому что там серьезный чел, либо Джехен вдул, а от него лучше держаться подальше. И все-таки самое забавное, что в день нашего волшебного знакомства она уже была беременна! Или… залетела парой дней позже?
От напряжения лоб загудел. Опасно столько думать. Спятить можно.
Дверь ванной щелкает, и я возвращаю мобильник на тумбочку. Колобка встречаю широкой улыбкой. Почти не пакостной.
— Проснулся? — фыркает она, махровым полотенцем пропитывая мокрые волосы.
— Ты надеялась, что этого не случится? — Мои брови ползут вверх от ее заботы и вежливости. Я к ней со всей душой, чуть ли не в любви признаюсь, а она только и делает, что гонит меня и проклинает.
— Я надеялась, что ты сбежишь, продрав глаза, — признается она.
— А мне некуда бежать. Тем более здесь кормят, — скалюсь я, вылезая из постели, вместе с выпирающей в трусах дубиной.
Взгляд Колобка опускается вниз, и челюсти начинают размыкаться. Но едва я делаю шаг вперед, как она, покраснев, отворачивается. Сильнее теребит свои волосы и что-то бубнит под нос.
— Не стесняйся в комплиментах. Я люблю быть в центре внимания, — произношу урчаще, ладонями крадясь по шелку ее халата.
Колобок замирает. Не отталкивает меня, не ворчит. Позволяет обнять ее со спины и положить руки на живот.
— Как наша малышка? — шепчу ей на ухо, вдыхая цветочный запах ее геля или шампуня.
Так кайфово ждать рождение ребенка, которому собираешься дать свою фамилию. Воображение уже рисует картину, где Габи заявляет задирам: «Да вы хоть знаете, кто мой отец?!» Приятный озноб по телу от осознания ответственности за маленькую хрупкую жизнь.
— Твой любимый братик же не будет против ее удочерения мной?
Колобок поворачивает голову к тумбочке и хлопает ресницами, словно взлететь собирается. Я кончиком носа веду вверх по ее скуле и губами касаюсь виска. Хочется впиться в ее губы, вгрызться. Повалить ее на кровать и…
Закрываю глаза, горячо выдыхая. Ноги судорогой сводит от того, как в паху жжет. Рядом с Колобком трудно сохранить самообладание.
— Не грузись. Ништяк же, что ты не давала тому дрыщу, — усмехаюсь, отпуская ее. — Я в душ. Принесешь мне полотенце?
— А ванну с лепестками роз не набрать? — бурчит, метнув в меня стрелу глазами.
— Опасно это, Колобок. Успеем еще в ванне похлюпаться.
Губами посылаю ей воздушный поцелуй и отправляюсь в душ.
Холодная вода отрезвляет, снимает остатки дремоты и сводит эрекцию на нет. Полотенце я так и не получаю, но это меня ничуть не смущает и не останавливает. Выхожу из ванной прямо в чем мать родила, мокрыми ногами шлепая на кухню, где у плиты копошится Колобок.
Утопив в молоке ложку, едва следом не отправляет челюсть, когда видит меня на пороге.
— Присмотрись получше, Крош, — пальцем указываю на татушку. — Нормальная корона. Ровненько сидит.
— Ага, — кивает она, таращась на меня округлившимися глазами.
Молоко тем временем бурлит, поднимаясь шапкой и выливаясь на плиту.
— Кашу жаришь? — Киваю на поваливший дым.
Колобок отрывает взгляд от моего льва, бегом включает вытяжку и открывает форточку.
— Простудишься, — делаю ей замечание.
— Смотри сам не простуди ничего, — ворчит, отключая плиту. — Полотенце в комоде. В верхнем ящике.
— Бросай это. Съездим в ресторане похаваем.
Маманя вчера подогнала мне бабосов, так что могу себе позволить накормить девчонку чем-нибудь вкусненьким.
— Давай-давай, — пошевеливаю ее. — Нам все равно за цветами ехать.
— За цветами? — интересуется, уже схватившись за тряпку и оттирая пригоревшее молоко.
— Завтра восьмое марта. Надо тещу поздравить.
Повисает пауза. Упорно натирая варочную панель, Колобок скрипит зубами, после чего притормаживает и просит:
— Ты не мог бы прикрыться?
— Возбуждаю? Понимаю, самому тошно смотреть на твои булочки и…
— Заткнись, — шипит она, мощно выдохнув. — Ты можешь хоть раз просто заткнуться?!
Швыряет тряпку на плитку, разворачивается ко мне и, не дав мне, бедному, очухаться, бросается на меня голодной волчицей. Подтягивается на носках, обвивает мою шею руками и прилипает к моим губам своими…
Невинно, почти с прохладцей. Словно жабу принудительно чмокнула. Не такими я наши поцелуи запомнил. Те, как минимум, с языком были.
Беру инициативу в свои руки, но Колобок наступает на мои ноги, вынудив меня втянуть воздух сквозь зубы. Эта босая стрекоза впивается в меня ногтями больших пальцев и, прикусив зубками нижнюю губу, оттягивает ее.
— Э-э-эй! Полегче на поворотах, Крош!
В ее хитрых зеленых глазах поселяется коварное удовлетворение. Заткнула, поставила на место, пригрозила. Я даже инстинктивно руками льва прикрываю, пока и ему не досталось.
— Принял к сведению, — киваю ей, увеличивая уровень ее наслаждения своей маленькой победой. — Пойду оденусь.
С кухни сваливаю, решив больше не злить будущую мамочку. Мало ли на чем ее эмоционально нестабильный фон заклинит. А там сковородки, вилки, ножи. Ну ее, психопатку!
Обтершись найденным в комоде полотенцем, одеваюсь, пальцами зачесываю влажные волосы назад и возвращаюсь к Колобку. Она уже заканчивает чистку плиты, ополаскивает руки и косо поглядывает на меня.
— Я не шутил про ресторан, — уточняю на всякий случай. — Сама выбирай, в какой поедем.
— В «Джером» хочу, — не скромничает она, назвав самый элитный.
— Почему бы и нет! Поехали.
— Пять минут.
Скрывается от меня в спальне, как будто я чего-то там не видел. Как ребенок, ей-богу. Но ее пять минут означают пять минут и ни секундой больше. У Чхве этот промежуток времени равнялся целому дню.
Надев брюки и симпатичный свитер, Колобок собирает волосы в хвост, мажет губы блеском и пыхтит в попытке напялить сапожки. Помощи моей, видимо, гордость попросить не позволяет.
— Блин, ты мужик? Или для красоты здесь?! — не выдерживает, рвано выдохнув. Щеки краснющие, глаза злющие. — Напряги бицепсы, застегни сапог!
Дернув уголком губ, наклоняюсь к ее кожзаму. Такие ножки заслуживают хорошую обувь, а не это дерьмо с заедающей молнией. Пока натягиваю «хрустальные туфельки» на эту золушку, замечаю, что там и подошва кое-где отклеивается. Даже стыдно становится. Получается, я все-таки здесь для красоты, раз моя невеста ходит в этом рванье.
— Долго еще? — ворчит она.
Сдергиваю с нее то, что она называет сапогами, подхватываю ее на руки и, заглянув в ее округлившиеся глаза, отвечаю:
— Готово, любовь моя.
Не такая уж она, оказывается, и тяжелая, если я сам не с бодуна.
— Поставь меня на место!
Выношу ее из квартиры, ногой захлопываю дверь и несу ее к лифту.
— Что ты творишь?! — кричит громче, поднимая всех соседских собак на уши. — Что ты задумал?!
— Заскочить в обувной, — улыбаюсь, крепче прижимая к себе это беременное нечто. — Я угощаю.
Она закатывает глаза. И так забавно это делает, что не бесит, не отталкивает, а еще больше распаляет меня. Люблю упрямых. Сам такой.
Выходя из дома, сталкиваюсь с входящей бабусей-кошатницей с первого этажа. Пару раз видал, как Колобок с ней любезничает. Подружки, походу.
— Здрасте, — пищит моя невеста, а у соседки глаза из орбит вылезают. Даже не желает нам доброго утра. Молча провожает взглядом, держа в сухих руках пачку кошачьего корма.
— Шушукались с ней обо мне, да? — посмеиваюсь, садя Колобка на переднее сиденье своей тачилы и пристегивая ремнем так, чтобы живот не передавить.
— Да! — резво отвечает. — Мы и иголки в куклу Вуду втыкали в полночь, и волосы твои на блюдце сжигали, и глаза на твоей фотке вырезали!
— Гляди, Крош, сработал.
— Что?
— Приворот, — подмигиваю ей, садясь за руль.
Она рычит сквозь зубы, сжав кулаки и отвернувшись.
— Ты реально думаешь, что весь мир вокруг тебя вертится? — выдыхает уже спокойнее.
— Да. Это плохо? — Выруливаю со двора. — Я считаю себя особенным и не вижу в этом ничего неприличного. Тебя я тоже считаю ничо такой. Иногда даже почти влюблен.
— Хы, — имитирует она улыбку.
— Ты меня недооцениваешь.
— Да ты что?! — Она хлопает в ладоши. — Два месяца, Гук! Два месяца ты травил меня! Смеялся надо мной со своими друзьями, нарочно шумел по ночам, назло делал громче, когда я просила тишины. А я, между прочим, беременна от…
Приподнимаю бровь, бросив на нее взгляд. Она, умолкнув, поджимает губы.
— Я, может, твое внимание привлечь хотел. Расшевелил тебя, а то бы заплесневела за своим компом. Признайся уже, что со мной стало веселее.
— С этим не поспоришь, — бурчит, опять отвернувшись.
Я резко поворачиваю вправо и под клаксоны машин торможу на обочине. Включив «аварийку», разворачиваюсь корпусом к Колобку и подаюсь вперед.
— Сколько мужиков готово удочерить твою дочь? — спрашиваю уже без намека на шутки. Она хлопает ресницами, бледнея на глазах. — Сколько сделало тебе предложение? Сколько пошло против семьи ради тебя? Один. Я. Как думаешь, скольких детей я хотел усыновить? Скольких чик звал замуж? Скольких ставил выше семьи? Одну. Тебя. Вдолби уже в свою чудесную головку, что мы созданы друг для друга. Смирись с этим и перестань ломаться. Сейчас мы едем покупать тебе новую обувь. Хочешь сумку? Возьмем сумку. Пальто? Пальто. Хоть два. Я хочу пообедать с тобой в хорошем ресторане. Вдруг именно в нем ты захочешь сыграть нашу свадьбу. Я собираюсь обсудить с твоей мамой церемонию и стоимость твоего платья, чтобы ты себе ни в чем не отказывала. Но уже не ради супермаркетов, Крош. Просрал я их, понимаешь? Я теперь сам по себе. И я хочу начать все сначала. С тобой. Так дай нам всем шанс! Мне, себе и… Габи.
Затаив дыхание, она жмется спиной в сиденье. Слушает меня, не перебивая. Судя по серьезному лицу, переваривает и в чем-то соглашается. Даже не сразу подает голос. Выжидает паузу, прежде чем ответить:
— Ну ладно. Так бы сразу и сказал. — Поправляет ремень и приподнимает подбородок. — Давай, поехали. У меня ноги замерзли.