Привет, сосед!

Глава 5. Лалиса

— Да чтоб у него с конца закапало! — от всей души желает Ланка, выслушав мой скандальный рассказ о знакомстве с отцом соседа.
Я с чашкой какао сижу за компом, а подруга по ту сторону экрана потягивает сигарету. Меня до сих пор колотит. Догнать бы этого гада и расцарапать его самодовольную рожу.
— Он там в кашу вкрученный был, что ли?! — продолжает Ланка.
— Ты бы его взгляд видела! Глазами вспарывал меня!
— Чон… Чон… Звучная фамилия.
— А подходящая-то какая! — Делаю глоток и прикрываю глаза, пытаясь отвлечься на шоколадный вкус.
— Да забей. Тем более красавчик съезжает. К маме под бочок, — хохочет Ланка. — А вообще, ты из-за беременности так остро реагируешь. Не отбрыкивайся, красавчик тебе нравится.
— Ты прикалываешься? — Едва не захлебываюсь от возмущения.
— Ты постоянно о нем говоришь.
— Да потому что бесит!
Боковым зрением замечаю тень. Едва уловимое движение, от которого подскакиваю с кресла, расплескав какао.
Я забыла запереться. А этот царь бетонных джунглей снова бесцеремонно вломился в мою квартиру. Еще и подкрался незаметно. Наверное, и разговор с Ланкой давно подслушивает.
— Ты совсем офонарел?! — Скорее отодвигаю клавиатуру от растекающейся густой лужицы.
— Ты чего орешь? — напрягается Ланка, разглядывая углы экрана своего смартфона. Даже сигарету недокуренную выбрасывает, сгорая от любопытства. — Красавчик пришел? Ну-ка, покажи мне его, — подмигивает, вовсе не из желания вступиться за меня. Она давно мечтает увидеть, что же тут за сосед шинкует мои мозги два месяца.
— Блин, Лан, ты на громкой связи! — ворчу, отключая видео.
Чонгук, скрестив руки на груди, плечом опирается о дверной косяк. Уголок его губ издевательски отодвигается к уху. Ему в кайф, когда другим плохо. Прямо в экстаз впадает. Наслаждается чужими страданиями. А я не представляю, как теперь вывести пятно с ковра!
— Смотрю, переоделся. И морда лица разглажена.
— Ха-ха! — далеко не весело отвечает он. — Колобок, будь другом, сгоняй в магаз. За минералкой. Сто баксов дам.
У меня челюсть отстегивается от его наглости! После всего, что мне пришлось вытерпеть от него, его друзей, его телок и его циничного папаши, он настолько панибратски просит меня, беременную девушку, сбегать ему за опохмелом! Тут у адекватного человека глаза на лоб вылезут, а обо мне с потрепанными нервами и подавно речи быть не может.
— Двести! — выдаю твердо, уверенная, что свалит.
— Не борзей.
Тоже скрещиваю руки и задираю подбородок.
— Двести пятьдесят. И ты расхлебаешь ту кашу, что тут с моей мамой заварил. Я уже задолбалась получать поздравления со свадьбой.
Он усмехается. Спиной прижимается к косяку и поднимает лицо к потолку.
— Ну у тебя и родственнички.
— На своих посмотри! — рявкаю не беспричинно.
— Да не гони, Колобок. Утрясем. — Вытаскивает из кармана джинсов помятую стодолларовую купюру. — Башка гудит. Очухаться не могу. Ты же все равно пойдешь за хлебом, или йогуртом…
— С какого ты это взял? Я никуда сегодня не собиралась.
— Тебе трудно, что ли? — С мольбой заглядывает мне в глаза. — Сдохну же. Глянь, руки дрожат.
— Бухать меньше надо! Триста. Или попроси соседку из тридцать девятой. Ей все равно заняться нечем.
— Она там орет.
— Рожает, что ли?
— Скорее, беременеет, — скалится Чонгук. — Ну рили, Колобок, нет больше. На мели я. С предками все решу, додам.
— Не нужны мне подачки твоих предков! Хочешь минералочки — топай за ней сам! Или что, удивлен, что в районе маргиналов и дешевых шлюх нет очереди из желающих легко заработать?
— Капздец, ты ершистая, — выговаривает он уже не прежним умирающим тоном. — Хочешь бесплатный совет на будущее? — Отклеивается от косяка, сверля меня агрессивно настроенным взглядом. — Лучше средства, чем минет, от беременности нет.
Вот же бесчувственная скотина! Хам! Урод!
Кладу ладонь на живот, мысленно прося доченьку помочь мне успокоиться. Нельзя реагировать на этого дебила. Его это распаляет.
— Я напомню тебе его, когда какая-нибудь кобыла сообщит тебе, что ты скоро станешь папашкой, — отвечаю в тон. — Уверена, это будет феерично.
Трезвеет прямо на глазах. И минералка не нужна больше. Сжимает купюру в кулаке и швыряет к моим ногам.
— За моральный ущерб!
— Пошел вон!
Не задерживаясь у меня больше ни секунды, он разворачивается и уходит. Еще и дверью хлопает на прощание. Детсад какой-то!
Я опускаюсь в кресло. Обхватываю живот обеими руками и слушаю трель входящих сообщений. Меня достают даже те мамины друзья из соцсетей, о которых я никогда в своей жизни не слышала. Зато они откуда-то меня знают и переживают, приглашу ли я их на свадьбу. Тетка по отцовской линии из соседнего дома даже не спрашивает, как дела, разобидевшись, что ей доля от его квартиры не досталась, а какие-то троюродные племянники четвероюродных братьев прадеда готовят сервиз в подарок. Не жизнь, а сказка!
Схватив телефон, сжимаю в кулаке, желая швырнуть в стену. Но вовремя вспоминаю его цену. Нет, увы, я не могу позволить себе такой роскоши. Я же… голодранка.
Сделав несколько глубоких вздохов, привожу мысли в порядок. Все наладится. Этот придурок съедет, и я снова заживу спокойно. А скоро родится доченька, и я о нем элементарно забуду.
Убрав какао и втерев в пятно на ковре чистящую пенку, решаю все-таки поговорить с мамой. Надо рассказать ей о беременности, о Джехене, об этом неуравновешенном Чонгуке. По головке не погладит. Будет ворчать. Скажет, что я ее позорю. Но не отвернется. Мать же.
Выключаю комп, надеваю полусапожки, куртку, беру сумку и ключи от машины. Выйдя из дома, вдыхаю полной грудью мартовский воздух. Сегодня свежее. Морознее.
Сосед стоит возле своей крутой машины и, бездумно пиная ее по колесу, с кем-то говорит по телефону. Увидев меня, делает вид, что не знакомы.
Господи! Да я тоже!
Прохожу мимо и иду в соседний двор, где припаркована моя ласточка.
— Привет, моя хорошая! Больше не буду тебя здесь бросать. Всякая борзятина наконец-то съезжает. Вернешься на свое законное место…
Вставляю ключ в замок, а он не вставляется. Кручу, ковыряюсь: бесполезно. Не влезает. Ни на миллиметр. Наклоняюсь разглядеть, в чем дело, и вижу под ногами пустой тюбик из-под моментального клея.
Визг подъехавшей машины заставляет меня выпрямиться и развернуться. Тонированное стекло опускается и, сосед, приспустив на нос солнцезащитные очки, языком перекатывает во рту спичку.
— Проблемы?
— Какой же ты козел, Чон, — сиплю отчаянно.
Слезы душат. В горле горький ком застревает. Так обидно становится, что у меня нет мужского плеча рядом. Так жаль себя, что некому вступиться за меня и доченьку.
— Ну ты и дура! — Он пальцем возвращает очки на глаза, поднимает стекло и срывается с места.
С ревом истинного зверя уезжает со двора, оставив меня наедине со своими проблемами.
Неужели у людей с деньгами нет ни капли совести? Почему он так жесток ко мне? Разве по-мужски так низко мстить?
— Че, не заводится? — слышу с балкона второго этажа. Какой-то мужик в тельняшке, почесывая пивной живот, обнажает свои редкие зубы. — А вот нехрен на чужих местах парковаться! В следующий раз еще и дворники к стеклу приклею. И резьбу на крышке бензобака. Не поймешь — колеса спущу.
— Так это вы сделали?! — Я растерянно смотрю то на него, то туда, куда только что уехал Чонгук.
— А ты докажи! — бросает мне в ответ.
Даже не знаю, отлегло ли у меня… Проблема-то никуда не делась. Только соседа зря обвинила. Хотя поделом ему. Не был бы говнюком, сейчас не подумала бы на него.
Опять слышу шум подъезжающего зверя. Теперь смотрю на него робко, виновато. Он сделал круг по кварталу, но вернулся. Зачем? В этот раз Чонгук выскакивает на улицу, хлопает дверцей и разминает кулак.
— Значит, все-таки проблемы?
— Да не то, чтобы… — бормочу, опустив глаза.
— Я видел, как он тут самодеятельностью занимался. — Чонгук кивает на мужчину, и тот молниеносно убирается с балкона. — Когда за минералкой ходил.
Я закатываю глаза. Так обличительно сказал, будто я его помирать бросила.
— Езжай, куда собирался. Сама разберусь. У меня же есть сто баксов, — язвлю с тем же укором.
Чонгук открывает заднюю дверь своей машины и кивает:
— Закатывайся, пока не передумал.