Привет, сосед!

Глава 21. Чонгук

Опять хочу поцеловать ее. Как в угаре поедаю глазами ее губы, до скрипа стискивая свои челюсти. Такая завлекающая и опасная. Точно русалка. Беременность нисколько не попортила ее фигуру. Из строя вывела только мозги.
Подушечки моих пальцев мелко покалывает, когда я касаюсь ее поясницы. Медленно веду ими вверх по гладкой коже, глядя в ее пьянеющие глаза, слушая ее сбившееся дыхание, наблюдая за ее дрожью.
Не меня боится же. Себя.
Задерживаю руку на застежке лифчика. Сорвать его — секундное дело. А Колобок так съеживается, что жалко ее становится. Я же по лезвию веду ее. Драконю нас обоих. Издеваюсь не по-детски.
— Договорились, не буду, — выдыхаю, губами прижавшись к ее лбу.
Ее сладкий запах прошивает меня насквозь. Она похожа на блюдо — визуально аппетитное, ароматом с ума сводящее, еще и начинка лакомая. Язык проглотишь.
— Ты бы тоже припрятал своего льва, — хмыкает она, осмотрительно отодвигаясь от меня. — А то он в бой рвется, — хихикает и юркает в помывочную.
Весело ей, значит! Меня тут на запчасти ломает, а она животик надрывает. Тренирует мышцы перед родами.
Натянув на себя трусы, отвлекаюсь на подкидывание дров в топку, выпиваю стакан холодного домашнего кваса и, повторяя себе, что нельзя думать о сексе и надо потерпеть, присоединяюсь к Колобку.
Растянувшись на полке, она млеет с закрытыми глазами. Здесь не жарко. Просто тепло. Самое то для беременной.
Зачерпываю в ковш воды и тонкой струйкой поливаю на ее живот. Наблюдая за тем, как вода меняет направление, стекая, когда дочка дает о себе знать.
— Крош, кажись, Габи выставила попку, — смеюсь я.
— Да, она у нас дама своенравная. Умеет всех поставить на место.
Я зачерпываю еще и поливаю на грудь и ноги, отчего по коже Колобка бегут мурашки.
— Я отлучусь ненадолго? Сто лет в бане не парился.
— Мог бы не предупреждать.
— Я не предупреждаю. Я отпрашиваюсь, — конкретизирую я, отставляю ковш и достаю из воды веник. — Кстати, квас у мамы — за уши не оттащишь. Если и шашлык такой же, я останусь тут жить.
— Даже не надейся быть воскресным папой, — говорит она мне вслед, сама не понимая, насколько повышает мою самооценку.
В принципе, меня не напрягает, что я стану отцом девчонки, а не как Намджун— трех пацанов. Важнее, что я женюсь на той, от которой меня торкает, а не на той, на которую батя пальцем ткнул.
Давно меня так не вштыривало. Объяснимо, почему мои домашние в шоке. Чон Чонгук, зацикленный на бабках, вдруг посылает все к черту, тем самым плюнув отцу в лицо, и посвящает себя малознакомой, залетевшей по неосторожности скандалистке с кучей долгов и комплексов. Но впервые в жизни Чон Чонгук на все сто процентов уверен в своем выборе.
—Гук, ты там в сознании?
Разомлевший от жара и веника, я бы весь день тут просидел. Еще и Колобка бы к себе на колени. Да как…
—Гу-у-у-к?
— Соскучилась? — усмехаюсь в ответ, спрыгиваю с полка и выхожу в помывочную.
Сразу опрокидываю на себя таз с водой.
— Нельзя с непривычки подолгу в парилке сидеть. У тебя и так слизистые из-за аллергии воспалились. Давление бы подскочило, и…
— Переживаешь за меня? — сияю я, балдея от своего успеха. Помогаю своей невесте спуститься на пол и вспениваю губку. — Потереть тебе спинку? — Склоняюсь к ее шее за спиной, отодвигаю волосы и губами прикасаюсь к пульсирующей венке.
Она лопатками прижимается к моей груди и протяжно выдыхает. Трясет ее, дробит, расшибает.
— Гук, я должна тебе кое-что сказать…
Начинается! Как только идем на сближение, она заводит свою надоедливую пластинку.
— Давай потом, Крош, — прошу я, вспененной губкой ведя вверх по ее руке. — Не порти такой момент. Хоть раз.
Она медленно оборачивается, напряженно смотрит мне в глаза и нерешительно кивает.
— Ну ладно. Потом.
Я покрываю ее тело пеной, фантазируя, как оторвусь, когда ей будет можно. Трезвый, измученный, оголодавший и напрочь влюбленный. Я покажу ей, на что способен мой лев. И она еще пожалеет, что удрала от меня в ту августовскую ночь.
Намывшись до скрипа кожи, мы отправляемся домой. Не без затруднений, конечно же. Колобку приспичило высушить наше белье, и она требует раздеться, но непременно стоя спинами друг к другу.
— Обожаю наши отношения. Сплошная полоса препятствий, — отмечаю я, через плечо поглядывая, как Колобок обнажает свои упругие булки.
Тихо рычу, схватившись за полотенце и обмотав им бедра. Она опять влезает в свой старый халат, волосы оборачивает полотенцем, берет наше белье и, сунув ноги в сланцы, топает к бельевой веревке.
— Тебе помочь, хозяюшка моя? — интересуюсь, наворачивая стаканчик кваса.
Только языком цокает в ответ, словно у меня совсем руки не из того места. Я же вроде дров наколол, доказал, что не безнадежен. Молча отжимает мои трусы, зацепляет их прищепками, а потом проделывает то же самое со своим бельишком.
Поразительно, но мне за ней наблюдать прикольнее, чем за Чхве, когда та, выпячивая губы и сиськи, фоталась для соцсетей. А ведь я был уверен, что именно с ней мне придется создавать семью.
— Ну как банька? — окликает меня мама, держа в руках десяток шампуров с дымящимся шашлыком.
— Изумительная, ГоспожаМонобан!
— С легким паром! Давайте к столу, пока мясо горячее.
То, как нас встретила семья Колобка, не идет ни в какое сравнение с тем, как ее приняли в моей. Даже Джису, вопреки несносному характеру, не рвется уколоть меня. Острит, но не пытаясь задеть. Исключительно в силу характера кусается.
— Госпожа Монобан, у меня к вам тема, — наконец набив брюхо, перехожу я к делу. — Вы по-настоящему героическая женщина. В одиночку вырастили двух дочерей…
— Засранок, — уточняет она под возмущенные взгляды этих засранок.
Я смеюсь:
— Немного.
Колобок толкает меня локтем в бок.
— Капец тебе дома, — фыркает обидчиво, а я только рад, слышать — «дома».
Это уже нечто другое. Не родительская нора, не холостяцкая берлога. Это место, где уютно и тепло. Где ты по-настоящему кому-то нужен. Где те, кто дорог тебе.
— Советую снять экзекуцию на камеру, — вмешивается Джису. — Будет ваше первое хоум-видео.
— Джи! — одергивает ее мать. — Иди в баню!
Та нехотя берет свои вещи и телефон и уходит. А ее старшая сестра принимается за уборку стола.
— Мне нужен надежный человек для организации свадьбы, — говорю я теще. — Я хочу, чтобы вы занялись этим вопросом. На мне все расходы. Место есть. Человек на двести хватит. С моей стороны гостей будет немного. Может, пятнадцать-двадцать. В основном, друзья. Не исключено, что и пресса пожалует.
На ее глаза наворачиваются слезы. Подбородок начинает дрожать. Она выхватывает из рук дочери полотенце и, уткнувшись в него лицом, рыдает.
Колобок закатывает глаза, тяжело вздохнув.
— Мам, это свадьба, а не поминки.
— Я напомню тебе эти слова, когда ты свою дочь замуж выдавать будешь! — бубнит та в полотенце, звучно высморкавшись.
— Госпожа Монобан! — Я обхожу стол, сажусь рядом с ней и поглаживаю ее по спине. — Вы поймите, пожалуйста, что лучше меня ваша дочь все равно никого не найдет.
— Так мне тебя и жалко! — продолжает она выть, а Колобок тем временем сжимает в руке вилку.
Черт, лучше бы ты взяла плетку. Я был бы очень покорным рабом…
Госпожа Монобан утирает нос и, подняв лицо, выдыхает:
— Ты хорошо подумал? Учти, Чонгук,  назад дороги не будет. Я с тебя за любую ее слезинку спрошу. И не важно, кто из вас накосячит.
— Вот засада, — цыкаю я. — Я полагал, вы полностью на моей стороне.
Она смеется, смахивая слезы. А виновница нашего разговора перестает мучить вилку удушением. Взяв тарелки, укатывается на кухню, откуда тут же доносится шум открытой воды.
— Любишь ее, да?
Моргнув, соображаю, что таращусь на дверной проем, поглотивший Колобка. Перевожу взгляд на улыбающуюся тещу и киваю.
— Определенно.
Она улыбается еще шире, достает из-за дивана бутылку домашней наливки и нацеживает себе полстакана. Мне не предлагает. Я отказался от крепкого, едва за стол сели. Не потому что за рулем. Потому что сам себе дал слово — держаться от бухла подальше.
Накатив, закусывает шашлыком и обтирает руки салфеткой.
— У меня будет условие, Чонгук. Невесту, как положено, выкупать будешь из родительского дома.
— Эммм… — подзависаю я, представив себе старообрядческие пытки и подумав, что женитьба на Чхве где-нибудь в Италии обошлась бы мне меньшей психологической травмой. — А все это время она будет жить здесь?
— Еще чего?! — Выпучивает она глаза. — Одну бы ночь ее вытерпеть!
— Мама! — гремит на кухне Колобок, а я выдыхаю.
Прям полегчало, что не придется впопыхах свадьбу организовывать.
— ГоспожаМонобан, вы меня до сердечного приступа доведете. Я же чуть не кинулся на завтра гостей собирать.
— Шутник, — смеется она и берет блокнот и ручку. — Ну, давай начнем…
Если бы я знал, что после этой реплики встану из-за стола только с заходом солнца, доверил бы свадьбу какому-нибудь тамаде. Госпожа  Монобан до невозможности дотошный человек. Заставила меня назначить друга жениха. Пришлось звонить Тэхену и отмазываться перед Рыжим. Соглашаться с тем, что подружкой невесты будет предмет моего «обожания» — Лана. Откровенно врать, что отец не придет на свадьбу из-за долгосрочной командировки.
— Я вам тут кое-какие гостинцы положила. — Теща подает мне тяжелую сумку и корзину.
Меня это несколько смущает, но отказываться неудобно. Она же от души.
— О, подгончик. Пасиб, ГоспожаМонобан.
Убираю их на заднее сиденье и открываю дверь для Колобка. Она устала. Зевает. На ногах еле держится. И естественно, засыпает, пока мы едем домой. Припав головой к окну, мирно посапывает, даже во сне держа ладонь на животе.
Что ж ты творишь со мной, Крош? Сохну по тебе, как прыщавый сосунок. Покоя и сна меня лишила. Заарканила и дрыхнет!
Припарковавшись на удачно свободном месте, осторожно вытаскиваю Колобка из тачилы и, прижав к груди, несу в дом. Только на пороге обнаруживаю, что квартира не заперта. Как можно тише разуваюсь и несу свое сокровище в спальню.
В полумраке уложив ее в постель, начинаю разувать и раздевать.
— Ты не запер квартиру? — бормочет она сонно.
— У тебя кошмары, — посмеиваюсь, стягивая с нее брюки.
— Я помню, как ты выносил меня утром, — продолжает, не размыкая глаз и отворачиваясь. — Иди глянь, не стащили ли мою заначку. Я на кроватку и коляску откладывала. В гостиной на шкафу плетеная корзинка с домовенком.
Чтоб ей спокойно спалось, выполняю эту бредовую просьбу. Но в названной корзинке нахожу всего пятнадцать тысяч.
Зажигаю свет, оглядываюсь. Вроде чисто, все на своих местах, не натоптано. На кухне тоже порядок.
— Крош, а сколько там было? — интересуюсь, вернувшись в спальню.
— А сколько есть? — спрашивает, не оборачиваясь.
— Мало. Пятнадцать косарей.
— А, все в порядке. Столько и было, — зевает она.
На кроватку и коляску?! Пятнадцать тысяч?! Она что, подержанные вещи для нашей Габи брать собиралась?!
— Не забудь запереть дверь, — едва шевелит она языком, а через секунду снова сопит.
Пятнадцать, мать ее, тысяч! Я буду конченным чмырем, если у моей дочери не будет все самое лучшее!
Укрыв Колобка одеялом, пальцами провожу по ее щеке. Какая же она красивая — моя зеленоглазка. Никакой электрошокер ей не нужен. Без него наповал сражает.
— Спокойной ночи, Крош, — шепчу, решив не тревожить ее. Пусть спит, как королева, посреди своей старой узкой кровати.
Выхожу из спальни, прикрываю дверь и отправляюсь к себе. Пора сдать свою квартиру хозяину и начать обустраивать семейное гнездышко. Купить не только кроватку и коляску для Габи, но и более широкую кровать для ее мамы и папы. Иначе как они заделают ей братика?