Час Льва

17

Ночевать в лесу, зимой, в течение нескольких дней... Это было одно из самых глупых решений, которое она когда-либо принимала. Капюшон Джи задел сосновую ветку, и ей на плечи осыпался снег. Через мгновение девушка нашла вдалеке ориентир в виде четыре серых голых пятна на высоком, покрытом белым снегом, пике. Ей показалось, что они похожи на когти, когда увидела впервые по пути в деревню старейшин.

Это было целую вечность назад. Сначала было тяжело – и тоскливо, – но потом стало легче. Словно снег, окружавший ее, также обволакивал и сердце Джису. Скоро ее жизнь вернется в прежнее русло, без этой невозможной мечты о семье.

«На свое место».

Возможно, если бы опасность грозила только ей, она бы осталась. Но воспоминание о крови Юны, забрызгавшей снег, заставило желудок Ким сжаться. «Если я стану фералом – какое уродливое слово, – могу причинить боль другим, не только себе». Риск, что она превратится в одну из них, был слишком высок. У Джису не было ни дома, ни семьи. Никаких привязанностей, способных сохранить ее в облике человека. Ее семьей была армия. Хотя на одно небольшое мгновение Джи представила себя частью клана оборотней. Посещение деревни старейшин показало всю абсурдность этих мыслей – половину времени она не понимала, о чем они говорили.

Конечно, было бы весело стать пумой с большими зубами и когтями и столкнуться с «Ледяной Королевой» или «Декольте».

«Ууууу, она придает совершенно иной смысл мерзкому фералу». Если бы «сука номер один и номер два» были единственными, на кого она может напасть, Ким сделала бы это в мгновение ока.

Но, очевидно, ферал не выбирает своих жертв. «Разве кто-то мог ненавидеть Юну? Но Фергус пытался убить ее. А если я нападу на Мирджи?» Мысль о том, чтобы причинить вред ребенку, рвать, кусать, выворачивала внутренности.

«Черт, малышка, вероятно, уже пострадала». Ким представила лицо Минджи в тот момент, когда девочка нашла записку, и съежилась.

«Струсила, сержант?»

Боже, Джису и представить себе не могла, как сильно будет скучать по мелкой. Такой задорной и любящей.

«Была ли я когда-нибудь такой беззаботной? Говорила только то, что думала, громко смеялась, обнимала людей? Нет».

Росшая на Ближнем Востоке, ненавистной американкой, Джису рано повзрослела. Девушка поджала губы. Ее отец делился любовью, похвалами и объятиями только тогда, когда она оказывалась чем-то полезной, например, устраивала дипломатический ужин или возвращалась с интересными рыночными сплетнями. Может быть, именно поэтому бескорыстная привязанность Минджи, Чонгука и Тэхена так сбивала с толку.