Koda — Touch
Ничего не предвещало беды. Отнюдь, Ёнджун бы назвал прошедшие будни достаточно безмятежными и скоротечными, потому что с появлением в мессенджере ещё одного личного чата с патлатым фотографишкой дни стали пролетать незаметней. Даже несмотря на ежедневные смены на этой неделе, из-за взявшего отгул старшего бармена, и сваленную на его голову кучи работы, он впервые не отвечал самым настырным дамам согласием на уединение. Казалось, потребность в регулярном сексе куда-то исчезла вместе со стрессом, который получалось сбрасывать по-другому: общение с Бомгю приносило какое-то иное удовольствие, правда, и желание увидеться с ним никуда не исчезло. И раз младший дал разрешение приходить к нему, он воспользовался этой возможностью, вновь врываясь к нему посреди ночи в середине недели за ночной вылазкой по городу. Со скейтбордом под мышкой, с растрёпанными после позднего стритинга волосами и сбитым дыханием, он долетел до дома Бомгю минут за пятнадцать совсем не за тем, чтобы впечатлить его своей манёвренной скоростью. Он хотел как можно скорее увидеть этого сорванца, который на днях пожаловался на боль в спине из-за безвылазной учёбы, которая горой внезапно на него навалилась. Он впервые смог написать ему: «Как же я тебя, блять, понимаю», обещая выгулять его на днях, чтобы засиженные конечности пришли в норму. Тот одобрил его предложение, оправдывая своё желание встретиться ночной съёмкой города, которую он давно не практиковал. Сюрпризом стало и то, что встречать его вышел не только Бомгю — Ёнджун обомлел, признавая настолько чёткие сходства в женщине, внезапно вышедшей следом из смежной с коридором комнаты. Та удивлённо похлопала чуть припухшими ото сна глазами, подобно собственному сыну, который не ожидал разбудить её в столь поздний час. — И как это понимать? — недовольно протянула она, упирая в бока свои кулаки. Бомгю растерянно заметался взглядом от её негодующего лица до растерянного старшего, и стыдливо пролепетал: — Ма, я просто не хотел тебя будить, прости, — он сглотнул, пытаясь как можно добродушнее улыбнуться. — Я погуляю? С другом. — Доброй ночи, — чуть наклонился Ёнджун, стараясь слиться с общим фоном. Обстановка накалялась, и даже то, как та хмурила брови и морщила круглый нос, выдавало её прямое родство с Бомгю. Будто оба под копирку были сделаны. — Не переживайте, я его украду ненадолго. А то он так к стулу прирастёт и точно корни пустит. Та внезапно прыснула со смеху, и теперь очередь Бомгю была хмуриться: почему собственная мать веселилась с подколки над ним вместе с улыбнувшимся из-за этого Ёнджуном? Он надул губы, стреляя взглядом в старшего, чтобы тот прикусил язык и не добавлял женщине поводов над ним подтрунивать. Их и без того было немерено. Та, скрестив руки на груди, тяжело выдохнула, пока обдумывала правильность выходки сына. Почти час ночи, а он внезапно намылился прочь из дома с одним из новоиспечённых друзей, которого она впервые увидела. Смешанные чувства. — Кому мне звонить, если ты трубки брать не будешь? — она перевела взгляд сначала на сына, затем на парня повыше, который словно дополнительно расправился в плечах и поправил осанку, чтобы выглядеть убедительней. — Как хоть зовут? — Меня? Меня зовут Чхве Ён-... — Это та самая «лестница», мам, — шепнул ей Бомгю, прикрывая рот ладонью. После подробного описания Ёнджуна, она должна была убедиться в том, что их дружба особенная. Трепетная. Выходящая за рамки понимания и требующая особенного подхода. Ночные прогулки были в этом числе, и он молитвенно выставил две сложенные руки, пытаясь всем видом донести эту мысль перед женщиной. Бомгю собирался оставить своё уточнение втайне, наивно надеясь, что мама его невербально поймёт и не кинется искать подходящую сковородку. Но он с провалом ошибся — та округлила глаза и широко заулыбалась, чуть прихлопывая в ладоши: — А, так ты тот самый красавчик Ёнджун! Наслышана, — та напрочь игнорировала собственного побелевшего вмиг сына, подняв указательный палец в воздух. — Не всё, правда, лестное, поэтому надеюсь, сын вернётся целый и без ссадин. Хорошо, Ёнджун? — Д-да, конечно..., — стопорясь на полуслове, кивнул старший, абсолютно не понимая ничего. — Я позабочусь о нём. — Будь так добр, но надолго не задерживайтесь, — и махнув рукой на выход, женщина дала молчаливое согласие на прогулку, идти на которую Бомгю уже передумал, теребя в пальцах ремешок от футляра фотоаппарата. Он помялся в проходе, теряясь под взглядом вскинувшей брови матери: — Чего встал? Или мне за сковородкой идти? — Нет, мам, не надо! Мы пошли! — и схватив Ёнджуна за запястье, вылетел с крыльца дома, пускаясь с ним наутёк. И когда они скрылись от лишних глаз, вильнув в соседний квартал, младший запыханно остановился, переводя дух. Ёнджун отмер от всего произошедшего и скептически выгнул бровь: — «Красавчик Ёнджун»? — он пытливо вгляделся в лицо Бомгю, который и вовсе раскрасневшись то ли от бега, то ли от стыда, не смел поднять на него глаз. Ёнджун наклонялся всё ближе, сколько бы парень не воротил от него своё лицо, и тот по итогу сдался, когда дыхания стало не хватать. — Я просто ей рассказывал про тебя! — выпалил он сверхэмоционально, отшатываясь на шаг. Нужно было переключить старшего на что-то другое и как можно скорее, иначе он точно прожрёт плешь в его голове из-за подробностей. Он, заикаясь, бегло рассказал ему про ссадину после их драки в начале марта, о заметившей её матери и его притянутой за уши лжи про лестницу, с которой он якобы свалился. Про то, что мать обещала запустить сковородку в эту самую лестницу, как только узнает имя, и добавил: «Радуйся, придурок, что ты не пострадал!». Они медленно вышагивали по тротуару, Ёнджун слушал его сбивчивый рассказ и под нос улыбался, припоминая открытие спот-парка и произошедшее там. Прошёл почти месяц с этих событий, и теперь посмотрите на них: некогда враждующие парни теперь шли бок о бок под ночным небом. И на бедре одного ютился некогда разбитый фотоаппарат в прочном футляре, купленный виновником. Какая ирония. Думал ли Ёнджун, что сбитый парень останется в его жизни и пролезет в неё настолько глубоко и повсеместно, что он будет нестись к нему на всех парах, как в жопу ужаленный? Что будет ждать его сообщений, словно каждое из них подпитывало его жизненной силой? Что не сможет оторваться от его лица, когда он так безнадёжно растирал раскрасневшиеся щёки и выглядел преступно мило? — Это не объясняет того, что меня назвали «красавчиком», — ухмыльнулся Ёнджун, не сдаваясь выведать все нюансы, которые младший упрямо обходил стороной. — Тц, какой же ты дотошный, чёрт бы тебя побрал, — заворчал Бомгю, жмурясь от новой вспышки стыда. И кто только развязал ему язык, выдавая матери сокровенные мысли об этом напыщенном ублюдке? Разве жизнь его не научила хранить молчание, чтобы у окружающих было меньше лазеек проникнуть в его душу и разворотить её? Тропа сплошных граблей. — Так, ну и? — Ёнджун поджал его к себе за плечо, вновь наклоняясь ближе. От его сладкой ухмылки начало воротить, и Бомгю поморщился, чувствуя, как начал закипать: — Да достал уже, мать твою, отвяжись! — он выкрутился из чужого охвата и, остановившись, вперился в него горящими огнём глазами, будто собирался сорваться и наброситься с кулаками. Ёнджун даже приподнял ладони в миролюбивом жесте, пока пыхтящий младший раздувал свои ноздри и выпячивал пухлую нижнюю губу. «Даже так очаровательный, как такое возможно», — сглотнул Ёнджун, не зная, испытывает ли он страх перед разбушевавшимся парнем, или умиление, желая сдаться ему на правосудие. Но того внезапно прорвало: — Ладно, да, я сказал ей, что ты красивый, доволен?! — повысил он голос, который эхом отдавался от пустых улиц. Где-то вдалеке послышался одинокий лай дворового пса, и Бомгю сбавил обороты, но лишь голосовые, потому что нервы всё ещё были взвинчены: — Но это не-... не то, о чём ты подумал! Это объективная оценка, понятно? Я фотограф, ты был моей моделью, ты хорошо смотришься в кадре, фотогеничен, хорошо сложён, почему я, блять, не могу назвать тебя красивым?! Если думаешь, что я должен оценивать по таким критериям только женщин, как и ты, то, блять, нет, ты — очень красивый и мне плевать, что ты думаешь об-... этом... После сказанного внезапно отлегло, Бомгю судорожно выдохнул, упирая руки в бока — Ёнджун умилился даже этому, ведь в парне прослеживалось столько материнских черт. Охваченный нежным порывом, старший мягко притянул его к себе за плечи и обнял, скрывая свою улыбку в его висок. Тот что-то ворчливо забубнил в его плечо, вяло пытаясь отстраниться, но эти попытки были тщетны и выглядели неправдоподобно, и через пару проб он сдался, обвивая парня руками в ответ. — Самые агрессивные комплименты в моей жизни, — глухо захихикал Ёнджун, чувствуя, что лечебные объятия расслабили младшего и тот, наконец, притих, грея своим жарким от былого стыда дыханием воротниковую зону. Ёнджун внезапно пожалел, что напялил тёплую водолазку под куртку и не мог почувствовать это собственной кожей. Эта мысль была такая же странная, как и то, что в шутку завуалировал следующее: — ...Я даже в какой-то момент подумал, что у меня встанет, ха-ха! — Придурок, — шикнул Бомгю, не больно ударяя парня ладонью по лопатке. — Ты просто тщеславный. — Или ты очень убедительный, — хихикнул Ёнджун, выпуская парня из рук, но только лишь затем, чтобы взглянуть на его лицо. Тот всё ещё дул пухлые губы и натянуто хмурился, настойчиво отводя свой взгляд. Он до сих пор сомневался в правильности своих решений, сказанных сгоряча слов и той обнажающей его эмоциональности: нужно ли было выдавать то, что и сам упрямо избегал в своей голове и находил этому кучу оправданий? И почему все они разом разлетелись вдребезги, стоило парню заговорить вслух и начать защищать то, что вызывало лишь дискомфорт? И почему сейчас, когда Ёнджун ему мягко улыбался и настойчиво искал визуальный контакт, сказанное не казалось чем-то неправильным и запретным? После небольшой паузы, старший вдруг заговорил, аккуратно поправляя его растрёпанную после объятий чёлку: — ...Мне приятно знать это. Слышать такое от парня немного дико, но... слышать такое именно от тебя... — он аккуратно подбирал слова, не зная, как выразить ту лавовую магму в его душе, которая, не обжигая, растекалась по венам из-за младшего, — ...дорогого стоит. Особенно после того, через что мы прошли. Рад, что ты находишь во мне хоть что-то хорошее. Бомгю не торопился с ответом, чувствуя, как собственное сердце неумолимо ноет. Так, словно было ещё что-то. Что он ещё в Ёнджуне нашёл и спрятал глубоко внутри, даже прикрывая завесу тайны самому себе. Он утянул старшего за рукав дальше по улице, делая вид, что замёрз под весенним ночным ветром, сам покрываясь мурашками от прямого и отчего-то тоскливого взгляда старшего. Показалось ли это Бомгю или он излишне надумывал — неизвестно. Парни продолжали огибать пустые кварталы, засматриваясь на калейдоскоп ночного неба. — Ты очень похож на свою маму. Одно лицо, — кратко улыбнулся Ёнджун, рассматривая мерцающую на тёмном небосводе звезду. — Особенно когда злишься — прямо вылитый, ха-ха. — Да, она этим гордится. Правда, я бы предпочёл быть похожим на дедушку, — тихо отозвался Бомгю, переводя объектив камеры с тёмного неба на чуть отошедший вперёд силуэт Ёнджуна. — Есть поверье, что если сын похож на мать, то он будет счастливчиком, — он обернулся в пол-оборота, зажимая вытащенную из пачки сигарету в зубах, и щёлкнул зажигалкой, обдавая лицо искристыми огненными бликами на фоне иссиня-ночной темноты. Щелчок. Ёнджун шустро подкурил, глубоко втягивая в себя первую затяжку, и, откинув голову, выпустил дым в ночное небо, словно делился с ним никотином. Или чем-то ещё потаённым, что Бомгю умудрялся уловить через объектив камеры. Щелчок, щелчок. Он грустно усмехнулся, замечая, как мерцающая ранее звезда медленно потухла. — Я вот, например, копия своего отца, — он затянулся вновь, переводя взгляд на замершего с фотоаппаратом Бомгю. Был ли это прохладный порыв ветра, что забрался за горловину куртки, или собственная дрожь, вызванная чужим печальным голосом, — Бомгю не знал, заторможенно убирая камеру от лица. — Но это ведь не значит, что ты не можешь быть счастлив, — растерянно отозвался младший, не узнавая тон голоса Ёнджуна. Что значило его выражение лица? Такое молчаливо-тоскливое со следом улыбки, в которой не было ни капли былого задора. Бомгю не знал о его семье, о его проблемах и мыслях — он не знал самого Ёнджуна, и это расстраивало, что он полагался лишь на видимый образ, выстроенный для всех. Но он хотел знать больше, медленно равняясь к старшему. — Ты прав, не значит, — они продолжили ленивую прогулку, под которую старший приглушенно размышлял: — Родители мне всегда утверждали, что я уже счастлив, что мне крупно повезло родиться с такими возможностями и быть всем обеспеченным. Я должен был радоваться тому, что они распланировали мою юность по пунктам, каждый час моей жизни: выбор будущей профессии, бесконечные дополнительные занятия, репетиторы по специализированным дисциплинам, выверенное сбалансированное питание, спортивные секции. Боже, я чувствовал себя не ребёнком, а родительским инвестиционным проектом... Бомгю молча слушал, затаив дыхание. Он впитывал сказанное старшим, пробуя сложить новые части головоломки в выстроенное представление, но не выходило — пазы́ не вставали на свои места. Каким он на самом деле был? Таким ли стойким и нерушимым, как казалось на первый, не самый пытливый, взгляд? — ...Самым их провальным инвестиционным проектом, — горько хмыкнул он, делая очередную глубокую тягу. Загорающийся, пожираемый пламенем пергамент сигареты бликовал алым в чужих глазах, и Бомгю неотрывно смотрел, боясь упустить что-либо ещё, мимолётно проскальзывающее затаённым разочарованием. — Они даже не знают до сих пор, насколько их возложенные надежды ложны. Я иногда навещаю их в столице, беря у Terry напрокат импортный костюм и кожаный портфель, чтобы соответствовать им. Мне пришлось копить полтора года, чтобы сводить их в фешенебельный ресторан и покатать по городу, играя успешного сына. И всё только ради того, чтобы потешить их самолюбие. Создать видимость, что всё, что они делали, наконец окупается. Хах, какое разочарование. — Хён... — глухо протянул Бомгю, заламывая брови. Слышать его откровения было настоящим испытанием на прочность, и парень боролся с желанием стиснуть старшего в объятиях и попытаться переубедить. Но Ёнджун продолжил, не давая тому передышки: — И теперь, после стольких лет внушения иного, я не уверен, смогу ли понять — счастлив ли я. Даже когда наконец обособлен и живу по своим законам. Потому что я до сих пор не понимаю, поступаю ли я правильно. Меня учили следовать предписанному, а не анализировать поступки и взвешивать все «за» и «против». Я не умею выбирать и принимать решения, я-... я даже сейчас не совсем понимаю, зачем всё это говорю... Хэй, ну чего ты опять-... — Заткнись, — шикнул Бомгю, стирая пальцами сбежавшую слезу из невыносимо влажных глаз. Его губы судорожно поджимались, дыхание стало рваным, но он стойко боролся с накатывающими слезами. Он и так слишком часто перед ним плакал, чтобы вновь давать повод старшему подкалывать его за это. Тот и не собирался тыкать, вместо этого укладывая свою ладонь на его спину и утешительно поглаживая вдоль лопаток. — Прости, не стоило мне... — Стоило, — перебил его Бомгю надломленным голосом, растирая костяшками всё ещё влажные ресницы. Успокоиться самостоятельно выходило с натяжкой, но он точно знал, что могло помочь ему в этом: он утянул Ёнджуна за загривок к себе, утыкая в собственное плечо. Давая ему ту опору, которую, может, он и не просил явно, но точно в ней нуждался. Собственные пальцы запутались в волосах на затылке, мягко оглаживая короткие пряди. И как только обоняние вновь уловило знакомые ноты табака и ёнджунового парфюма, Бомгю облегчённо выдохнул, всё крепче поджимая парня к себе. — ...Я разочарован. — Во мне? — хмыкнул Ёнджун, обвивая парня за талию. Оба были слишком растроганы моментом, чтобы обращать внимание на целомудренность их откровенных объятий. — В тех людях, из-за которых ты живёшь с чувством вины. — Хочешь сказать, я виню себя? — Определённо. Иначе бы ты не колебался. Не испытывал стыд из-за неудобности своим родителям и это мерзкое чувство неполноценности. Именно вина не даёт тебе возможности ощутить себя действительно свободным. Она не даёт тебе понять, чего ты хочешь на самом деле. Понять, счастлив ли ты. — Может, ты и прав, — прошептал Ёнджун, осмысливая услышанное. Осмысливая, наконец, кое-что ещё, что новым веяньем было в его душе. — Может, прямо сейчас я счастлив чуточку больше. «Хочу сделать тебя ещё счастливее», — растроганно думал Бомгю, слушая собственное разбушевавшееся сердце. Оно грохотало с таким надрывом, будто намеревалось пробиться через слой одежды и пару рёбер прямо в Ёнджуна, и приживиться внутри нового хозяина. Парень неустанно сглатывал пульсирующий в горле ком, а после судорожно выдохнул, понимая, что не справляется и разваливается на части. Объятия Ёнджуна внезапно стали обжигающими и невыносимыми, Бомгю не хватало элементарного воздуха для теплообмена, чтобы остудить вмиг охваченное жаром тело. Как бы он ни старался держаться, Ёнджун делал его невыносимо слабым, особенно сейчас, когда приоткрыл для него свои душевные тайны. — Рад... это слышать.
***
FIMBULVETR — Ymir
Ничего действительно не предвещало беды. Ёнджун чувствовал воодушевление, отрабатывая последнюю пятничную смену вместе с вышедшим раньше положенного старшим барменом. «Не мог оставить тебя под конец недели одного, порвут же!» — смеялся тот, сразу же глуша хриплый кашель в кулаке. Ёнджун сетовал на ненужное самопожертвование, наперёд зная, что без проблем вывез бы всех безумных весельчаков в баре. Потому что голову нужно было забить работой, чтобы не думать о последних сообщениях, оставленных Бомгю перед работой: Bgye: Кстати, сегодня мы с Тэхённи идём в... «Папочкин Дворец»? Если я правильно перевел, конечно. 17:53 Bgye: А ещё он закончил сборку боди и пошив штанов, сделать тебе фото? Я сейчас у него. 17:54 Ёнджун оставил его без ответа, потому что не знал, хотел ли видеть полуобнажённого парня вновь. А ещё мысль о том, что Тэхён всё-таки ведёт Бомгю в злачное место, до сих пор не воспринималась им адекватно — он попросту не верил в это до последнего. Хотел надеяться, что совесть проснётся в голубизной пропитанном Кане и он откинет идею потянуть наивного фотографа за собою в притон мужского соития. Он также успешно проигнорировал и кучу сообщений в общей беседе, где тот делился процессом вылепки из Бомгю радужного принца — тот позволил нанести себе лёгкий макияж, забывая что слово «лёгкий» не соотносится с дизайнером ни в какой перспективе. ✨Terry_K✨: Just look at him, guys! Fucking gorgeous 🔥🔥🔥 20:04 После этого Кан закидал общий чат фотографиями Бомгю с разных ракурсов, словно переквалифицировался в визажиста и личного стилиста. Ёнджун наспех засунул телефон в карман, зная, что не готов к такому зрелищу. Он заведомо предугадывал, как его лицо сморщится, стоит рассмотреть неестественно напомаженного парня и испытать отвращение, и эти чувства к Бомгю приписывать не хотелось. Он решил абстрагироваться и зарыться в работу, обслуживая поток льющихся клиентов. Пятница всегда была щедра на гостей, люди приходили с набитыми кошельками и желанием забыться, и Ёнджун им немного завидовал, сам раздумывая принять грамм двести на душу. Потому что телефон периодически вибрировал в кармане и возвращал его в реальность, в которой Бомгю, возможно, уже погряз в голубой пучине без желания на спасение. «Вряд ли. Ему ведь точно не понравится. Он же даже не пил... до меня», — попытка успокоиться была провальной, напоминая старшему, какой плохой пример он подал для Бомгю. Будет ли он пить под подначивания Кана или ещё кого-нибудь, если на этом настоят? Будет ли в барном меню подобный кофейный коктейль, который ему придётся по душе и распробуется, выводя сознание парня из равновесия? Что если Кана не окажется поблизости, когда пьяный Бомгю попадёт в лапы какого-нибудь развратителя-мужеложца? «...Было бы лучше, если бы я согласился пойти с ним?» Ёнджун пробовал улыбаться зашедшим красоткам и это беспроигрышно работало — те давали щедрые чаевые и спрашивали номерок для знакомства поближе, но даже их сладкие песнопения не отвлекали его. С каждым часом было только хуже, и когда он впервые за долгое время перепутал заказы двух парочек между собой, Джису подключился, шустро решая проблему: — Устал? Сходи на перекур, я разберусь. — Простите, хённим, я быстро, — кивнул он, понимая, что глоток свежего воздуха и доза никотина должна заставить его мозг перестать жрать самого себя. Вот только оставшись наедине с навязчивыми мыслями, любопытство проверить вибрирующий без конца телефон взяло вверх. «Ладно, я просто хочу убедиться, что с ними всё в порядке», — мысленно похлопал Ёнджун себя по плечу, тыкая на уведомление в инстаграме. Кан не изменял себе в документировании происходящего: сначала был он в зеркале, в мерцающей, обшитой сверху донизу пайетками, шёлковой рубашке и зауженных штанах, пританцовывая в предвкушении тусовки. Затем был разложенный на рабочем месте вельветовый костюм с металлическим боди, и в кадре появился будничный Бомгю, показывающий знак «мир». Всё было довольно обыденно, пока Ёнджун не перешёл к следующей истории: Бомгю во весь рост стоял спиной к камере, поправляя волосы у зеркала, пока не начал медленно разворачиваться, будто его окликнули. И Ёнджун обомлел, увидев то, что было на экране. Нет, это не был смазливый педик, разодетый, как светящаяся гирлянда, призывая пристроиться сзади. Он не был разукрашенным под этнические узоры, которые надумал себе Ёнджун, видя перед глазами трахающихся голубых бесят. Бомгю был собой, но с так гармонично приложенной Каном рукой, что Ёнджун не торопился поднять обратно челюсть, которая уже с минуту отдыхала под ногами. Доведённый до идеала пиджак с исправленными плечами и рукавами, наконец, подчеркнул статно-широкие плечи парня, делая талию и бёдра визуально у́же. Так же как и высокая посадка узких прямых брюк, которые обтягивали разве что ягодицы парня, привлекая к себе слишком много внимания. Вельветовая ткань приятно бликовала, но не перекрывала мерцающие металлические узоры на обнажённой груди. Цепи с нанизанными кристаллами переплетались между собой и свисали ниже пупка, интимно выглядывающего из-под края брюк. Шея и ключицы парня были не только оголены, но и подчёркнуты бликующим крупным хайлайтером, а мелкозернистый усыпал скулы и нижнее веко парня. Сами глаза были оттенены тёмно-коричневыми дымчатыми тенями по контуру, а на губах красовался нежно-винный тинт, подчёркивающий их объём. Самым страшным было то, что Бомгю робко улыбнулся в камеру, обнажая зубы, и игриво приоткрыл подол пиджака ещё больше, обнажая острые плечи. На этом моменте на экране появилась надпись «stay tuned for more», и видео закончилось. Как и закончился Ёнджун, ментально и физически, пребывая в абсолютном ауте. Что он испытал только что — точно не идентифицировано. Эмоции варьировались и переплетались между собой, и в общей сложности могли бы побороться с количеством ингредиентов в составе коктейля Содружество. Отвращение? Вовсе нет. Восхищение? Тоже не совсем. Зависть? Возможно, но только лишь Кану, что видел парня вживую. Заинтригованность? Уже намного ближе. ...Тогда, может, влечение? Ёнджун сглотнул, понимая, что совершил роковую ошибку, пробуя разобраться в витиеватых лабиринтах собственных мыслей. Потому что Бомгю на видео был настолько горячим и умопомрачительным, что он больше не смог этого отрицать, как бы не избегал и не надумывал обратное. Он судорожно вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках — не для этого он выходил на перекур, чтобы загнаться ещё больше. «Я слишком впечатлительный, в этом причина», — оправдывал он себя, пока по второму кругу пересматривал историю с фотографом. Он пытался убедиться, что ему лишь показалось и парень не воспринимался чересчур привлекательным и симпатичным, словно девчонка, воркующая с ним перед постельными утехами. Ведь Бомгю далеко не походил на женщину, хоть и был миловидным и временами плаксивым. Хоть и легко тушевался и пылко краснел, упрямо отводя взгляд. Хоть и имел привычку покусывать и дуть пухлые, далеко не напомаженные, губы. Хоть и запах его дурманил сильнее, чем все услышанные женские парфюмы. Бомгю не был женщиной. Ни в каком возможном плане. Тогда почему Ёнджун сейчас стоял, весь раскрасневшись, подобно упомянутому фотографу, и пялился на видео, боясь моргнуть? Почему собственное сердце стремительно погнало кровь явно не к тому месту, что мыслило здраво, и почему в голове какофония из лестных прилагательных: «милый», «очаровательный» и «преступно сексуальный»? С каких пор Бомгю стал таким привлекательным? С каких пор Ёнджун начал подмечать это, свыкаясь с подобными мыслями окончательно? «Мне просто нужно с кем-то перепихнуться, а то я с ума уже схожу», — тяжело выдохнул парень, подпирая прохладную каменную стену головой. Та не остужалась, прося получить больше приятных входных данных в лице обворожительного фотографа с видео. Ёнджун выругался под нос, понимая, что поддался этой истощающей провокации: он переключился на следующую историю, где неоном высветилось название гей-клуба, его входная группа и забитый танцпол, причём не только мужчинами. Ёнджун мысленно подметил этот удивительный для себя факт, переключая ролики в поиске искомого парня, но шла череда фотографий с барной стойки и первой выпивки, очевидно употреблённой под уговорами Кана. «Дилетантская хрень», — брезгливо подумал он, осматривая неровную слоистую структуру коктейлей и обсыпанную сахарную крошку с краев бокалов. Далее следовали видео с пританцовывающим Тэхёном, что умело крутил бёдрами и подначивал Бомгю по ту сторону камеры к нему присоединиться. Далее съёмки диджея в лазерных лучах, прыгающая толпа и полный расфокус, с редкими вспышками разноцветных прожекторов. Какие-то танцующие парни, сладко крутящиеся около шеста, и это первое, что напомнило Ёнджуну место дислокации друзей. «Нет, вот это точно не по мне», — поморщился он, признавая в себе остатки твёрдой натуральности. Он успел порадоваться всего мгновение, пока не переключил следующий ролик: на экране была надпись «CHEERS!» и три вытянутые руки с наполненными бокалами, а после лёгкого бряканья, камера была направлена на чуть пригубившего оное Бомгю, что сидел за барной стойкой уже довольно хорошенький и подрумяненный. Он широко улыбался в камеру, переводя взгляд то с неё, то на... ...На статного высокого парня, что стоял и подпирал его сбоку, уперевшись рукой в барную стойку позади Бомгю. Он отвечал ему ласковой улыбкой, стоило младшему взглянуть на него отчего-то смущённо, почти робко. У этого было две очевидные причины, первую из которых Ёнджун со скрипом принял: чужак словно был выходцем из дорамы — высокий, атлетически сложенный и представительный, по виду походил на ровесника Джису. Облачённый в чёрную шёлковую рубашку, пуговицы которой явно не выполняли своих функций, обнажая грудь парня почти полностью. На его шее свисала длинная цепочка, поблескивающая в софитах, а также на ремешке ютился крупный фотоаппарат с навороченным объективом. В любом случае, подобные штуковины он видел в руках репортёров или журналистов в новостях, что крутили по телевизору. Эта последняя деталь и была второй причиной, по которой Ёнджун мог разделить восторг с очевидно восхищённо хлопающим глазами Бомгю. Бомгю, который никогда так не посмотрит на него. Ёнджун поджал губы, чувствуя закипающую внутри жижу неизвестного происхождения. Она противно хлюпала, источая тошнотворный запах, и подходила к горлу, заставляя парня рвано сглотнуть её обратно. Но это не помогло — она продолжала затапливать его разум, утягивая на талое склизкое дно. Что это за чувство внезапной брошенности и ненужности? Что так больно ударило под дых до искр в глазах и болевого шока? Что заставило его яростно вытянуть вторую сигарету за последние десять минут и с остервенением выкурить её, перенасыщая себя никотином, что впервые не помогал? «Что если он полезет к нему? Напоит сильнее, предложит уединиться?» — судорожно прикидывал Ёнджун, скрипя зубами до сводящих желваков. «Что если... Бомгю не откажет?» — гадко добавляло подсознание, затопленное гнилой отравой. Её концентрация повышалась, проникая в бурлящую кровь всё настойчивее с каждой назойливой мыслью. Ёнджун понял, что вряд ли готов вернуться к работе и закрыть глаза на двух тусующихся друзей в компании предполагаемого обольстителя. Или что способен выбросить из головы образ Бомгю в откровенном, безумно манящем виде, на который то и дело бросал взгляд затаившийся змеёныш. И пока он выжидал своего часа, Ёнджун должен был сделать хоть что-то, чтобы сорвать его извращённые планы на текущую ночь. Парень рванул обратно внутрь бара, останавливаясь в дверях зала, и подозвал старшего бармена, который наспех протирал бокалы и уже собирался принять новый заказ. Весь его взвинченный вид не вселял веру в то, что перекур был отличной идеей: Джису будто видел обугленные нервные окончания и всепоглощающий пожар в потемневших, на несколько тонов, глазах. — Всё в пор-...? — Хённим, я прошу прощения, мне срочно нужно уйти пораньше. Желательно прямо сейчас. — Без проблем, я всё равно тебе должен. Что-то произошло? — аккуратно полюбопытствовал он, видя в ответ натянутую, неправдоподобную улыбку, на которую Ёнджун потратил титанические силы. Джису мысленно сравнил его с маленьким мальчишкой, у которого без спроса забрали детское ведёрко для строительства песочного замка. Только он был зрелым, двадцатипятилетним парнем, намного яростнее и кровожаднее шкодящих на улице детишек и, кажется, собирался идти войной на обидчика. Он всё бегло метал взгляд то на электронные часы в смартфоне, то на лицо бармена, нервно притоптывая ногой. — Ещё нет, но может. Простите, мне нужно спешить, удачной смены, — он выхватил куртку из подсобки и рванул через задний ход, в спину слыша глухое: — Передавай привет своей очаровашке! — дружелюбно помахал ему старший, видя рассеянный взгляд тёмных глаз. Он точно попал в цель — Ёнджун кратко кивнул и скрылся за дверью, выбегая с заднего двора бара. «Передам-передам», — заведённо подумал он, на ходу строя маршрут в телефоне до гей-клуба «daddy's palace».
***
Мир плыл перед глазами, переливаясь градиентными вспышками. Бомгю плавно вело под оглушающее техно, пока он следовал за высоким парнем впереди. Тот предложил выпить ещё и Бомгю уже не был против, как в самом начале. Ведь «ПЕНИСтый дьявол» хоть и включал в состав любимый кофе, но был адски крепким для его вкуса, и далеко не походил на полюбившегося Ирландца Ёнджуна, которого так не хватало особенно сейчас. Он впервые оставил его сообщение без ответа, заставляя младшего излишне надумывать и тосковать, поэтому отмахиваться от порции алкоголя получалось неубедительно. Особенно с Каном, который за сегодня успел испробовать половину барного меню и уже не мог твёрдо стоять на ногах, мило воркуя с барменом у стойки. Но а Бомгю нашли занятие: новый знакомый водил его на танцпол, чтобы развеять голову и похвастаться образом, что был на нём. За последние два часа к нему подошло как минимум человек пятнадцать, интересуясь то пошитой одеждой и обнажающим тело боди, то номером телефона для более плотного знакомства. Бомгю скромно отнекивался от последнего, говоря, что не заинтересован в подобном и он вроде как натурал, на что Кан лишь под боком пьяно хихикал, раздавая свои визитки, пока совсем не вышел из строя. Его любезно подменил новоиспечённый спутник, знакомство с которым было приятным сюрпризом. Пропустив по первым бокалам алкогольных коктейлей, парни поспешили уйти в отрыв, разгоняя градус по венам. И пока Бомгю робко поджимался к Тэхёну на танцполе, чувствуя на себе множество заинтересованных взглядов, тот просил его расслабиться и быть раскрепощённей, показывая пример: «Just close your eyes and feel it!» громко воодушевлял он ему на ухо, вытягивая свои руки в воздух под гул толпы и двигаясь под всеобщий такт. Бомгю терялся недолго: алкоголь спас его от внезапной зажатости и стыда своего тела, которое наедине с другом не казалось ему настолько открытым. И как только кровь забурлила по венам под напором градуса, парень прикрыл глаза, разрешая себе раствориться. Слегка оголялся, позволяя пиджаку свисать на предплечьях, когда становилось слишком душно и жарко, запрокидывал голову, мотая уложенными волосами, забывая, что на них друг потратил целый час и половину баллона лака. Он позволял Кану крутить его из стороны в сторону; держаться за бёдра, не боясь его дружеских поползновений; отрывать от земли, заставляя прыгать в такт энергичной музыке. Позволял затопить себя чувством невесомости и забыть, что Ёнджуна не было рядом, желание увидеть которого не покидало. Кан невольно подлил масла в огонь, горячо выпаливая на его ухо: — Shit, видел бы тебя Джунни сейчас, точно бы засомневался в своей ориентации! — Думаешь? — легкомысленно ответил Бомгю, скептически вытягивая бровь. По рассказам Кана и Субина, он никогда не изменял себе в постоянном уединении с дамами и был до ужаса с ними кокетлив. Так ещё и навязчиво пропагандировал это друзьям: первому в укор за его извращённые взгляды, второму за нерешительность в любовных делах и чрезмерную скромность. Он уже взялся за Бомгю, правда, его способы убеждения были крайне нестандартны. И оказывали больше противоположный эффект, потому что Бомгю не мог приписать себя ни к одной из категорий, которые рамками вокруг него выстраивали, пытаясь подогнать по размеру. Как понять свою ориентацию, когда никогда не влюблялся по-настоящему, не испытывал влечения или хотя бы пресловутый сексуальный интерес? Как понять, кто он на самом деле, если ни парни, ни девушки его не привлекали? Единственный раз, когда он испытал возбуждение не по собственной воле и не вследствие манипуляций своей же руки — сон с грёбанным Ёнджуном, который отголоском посещал его время от времени. Но стоило ли судить о себе лишь по одному сновидению, взбудоражившему его на фоне общей усталости и пережитого стресса? Определённо нет, а вот задуматься — вполне можно. — А ты хотел бы этого? — отозвался с широкой хитрой улыбкой Кан, возвращая его на землю и закапывая куда поглубже. — Хотел бы... чего? — отвёл глаза Бомгю, не выдерживая пытливого взгляда друга. Его прожигали насквозь каждый раз, когда видели зерно сомнения. — Ну... например, — он уложил руки парня к себе на плечи и притянул ближе, обвивая талию под пиджаком. — ...Например, чтобы вместо меня был он, — тот вдобавок поиграл бровями, почти сталкиваясь с другом носами. Бомгю отчего-то развеселился, уже радуясь, что ничего инородного не испытывал. Сердце было спокойно, дыхание не спирало, и главное — единственное, что было на уме: дразнящее желание клацнуть зубами около чужого кончика носа, грозя откусить. — Прости, Тэхённи, но ты как минимум на треть ниже Ёнджуна-хёна, — хихикнул он, видя, как по-актёрски занегодовал Кан. Тот охнул, резко скинул чужие руки со своих плеч, но не за тем, чтобы обиженно отстраниться. — Ах, тогда может так тебе будет легче представить... — он крутанул смеющегося парня на сто восемьдесят градусов и прижался плотно сзади, вновь возвращая руки на талию, правда, в этот раз проникая под металлическое боди пальцами. Потеряв лицо друга из поля зрения, его прикосновения чувствовались чем-то фантомным и иллюзорным. Тот низко заговорил на его ухо, медленно раскачивая их бедра. — Ну, и как ощущения? Если бы это делал Джун, неужели ты бы ничего не почувствовал? Бомгю безропотно вёлся на провокацию, на выдохе прикрывая глаза. Мысли, и без того навязчивые, по команде «старт» атаковали его, срываясь со стальных цепей. За спиной вырисовался до боли знакомый образ, заученный до основания — Ёнджун медленно исследовал пальцами его натянутый от ощущений живот, перемещая ладони на талию. Порождённый воображением парфюм с нотками табака проник в нос, дополняя поглотивший всего Бомгю образ. Даже голос, который, очевидно, принадлежал Кану, был обёрнут в оболочку слуховой галлюцинации: «Don't resist it, darling», и последнее было подпихнуто его воспалённым в одночасье мозгом. Или же нет, и специфические методы Кана действительно работали как надо, перевоплощая его в подобие Ёнджуна. Одной из ладоней он начал томительно медленно вести выше, к груди, в которой лихорадочно грохотал разбухший кровью четырёхкамерный орган. Бомгю задыхался, пытаясь оттянуть от себя протаптывающую дорожку руку подальше от самого потаённого — сердца, что красноречиво и честно давало Кану ответы на все интересующие его вопросы с каждым шумным импульсом. Было поздно притворяться равнодушным и холодным, друг удивлённо охнул, ликуя первой победе: — Jesus, mate, неужели настолько... — не договорил он, чувствуя, что Бомгю резко замер и перестал двигаться, впиваясь взглядом сквозь толпу. — Нас снимают, — пролепетал он глухо, засматриваясь в направленный на них профессиональный телеобъектив. В промежутке между танцующими и снующими, невозмутимо стоял высокий взрослый парень и щёлкал затвором своего крупного фотоаппарата фирмы Canon, походящий на линейку дорогостоящих EOS 5D Mark IV, которые Бомгю вживую даже не видел. — Ахуеть, вот это аппаратура у него. Кан проследил за его взглядом, почти присвистывая, правда, не из-за разделённого восхищения техническим оснащением. Интимный вырез и крепкий типаж парня привлёк куда больше его внимание. — Кажется, мы ему приглянулись... Пойдём познакомимся? — и подтолкнув обомлевшего Бомгю под спину, поволок его в сторону улыбнувшегося им поверх камеры парню.
***
Его звали Со Ингук, ему было чуть за тридцать, а за его плечами были годы работы в фотостудии, соучредителем которой он являлся вместе со своим братом. Тот не сходил с ума по фотографии, лишь инвестируя и поддерживая бизнес родственника, сам же отдаваясь своему творчеству — музыке, с юности прилепляясь к диджейскому пульту. Собственно, именно за ним он сейчас и был, становясь приглашённым гостем на сегодняшний вечер, как и его брат Ингук, которому заплатили за сессию фотографий. И если первый раскачивал и заводил толпу собственными ремиксами знаменитых песен и сведёнными танцевальными треками, то второй запечатлял и документировал результат его работы, обводя неистовую толпу объективом. На его практике выездные съёмки были ему не впервой, он умел работать с динамичной сменяющейся картиной, выцепляя нужные кадры: он специализировался на коммерческой фотографии для заведений разного рода, и гей-клуб был некой отдушиной, в которой он мог как повеселиться, так и подзаработать на почти собственном досуге. Успех — это когда совмещение приятного с полезным становится твоими рабочими буднями, приносящими прибыль. В нём был лишь глоток крепкого рома с апельсиновым биттером и газировкой, и драйвовое настроение, потому что работа оставалась работой и он относился к ней серьёзно, несмотря на то, что парочка миловидных парней уже пыталась его склеить. Тот ради приличия пофотографировал и их, осыпая заготовленными на такой случай комплиментами, и испарялся с поля зрения размытых глаз, охотясь за более перспективными кадрами. Он отснял переплетённые между собой тела, вытянутые руки с выпивкой, переливы прожекторов на лицах растворившихся в танце людей, барную стойку и работу за ней, своего брата, который мотал головой в такт, чуть ли не теряя наушники от амплитудных движений. Эту комичную фотографию он определённо оставит при себе, чтобы подтрунивать над ним в более удобный час, но пока сделал более приемлемые снимки диджейского пульта в лазерной подсветке. Работодатели просили жаркие, будоражащие снимки, которые привлекли бы больше внимания к этому месту, и Ингук справился с этим на ура, отрабатывая каждую вону своего райдера. И даже тогда, когда ему можно было расслабиться и убрать фотоаппарат от лица, он не смог этого сделать, стоило ему увидеть двух танцующих в толпе молодых парней: особенно того, что поджимали сзади и нежно флиртовали, плавно вовлекая в танец. Он заворожённо приблизил кадр на мягко оглаживающие втянутый живот пальцы, на обнажённую грудь парня в узорах металлических подвесок, на его прикрытые подрагивающие веки с переливающимися созвездиями микрошиммера, и пухлые губы парня позади, что продолжал что-то интимно ему нашёптывать. Он не думал, что в какой-то момент его рассекретят, что вообще заметят в отдалении, но глазастый парень высмотрел его, будто чувствуя разгульный взгляд. Правда, глаза его были далеко не на Ингука направлены. «Любопытно», — с ухмылкой подумал он, замечая, как двое, чуть помедлив, двинулись навстречу ему. И если парень позади улыбался всё шире, почти слепя его то ли улыбкой белоснежных зубов, то ли отблеском от обшитой пайетками рубашки, то более обнажённый парень был поглощён его фотоаппаратом и тушевался, не зная, куда деть свой заинтересованный взгляд. — Тебе не кажется, что фотографировать нас втихаря неприлично? — игриво начал Кан, приобнимая Бомгю за плечи, чтобы тот не улизнул от робости. Тот вроде как намеревался именно это и сделать, если бы мельтешащий перед глазами профессиональный фотоаппарат, от которого у него дыхание перехватило, не зацепил внимание. Он смотрел на отрегулированную шкалу фокусного расстояния и мысленно представлял, насколько узкоугольными снимки могли бы получиться с искажённой перспективой. Бомгю боролся с азартом выяснить не маловато ли пятнадцатизначного значения для этой настройки в текущих условиях, и не выглядел ли он вытянутой рыбёхой на кадрах, хотя даже сам рост неизвестного фотографа был располагающим к таким методам съёмки. «Чертовски завидую», — закусив губу, думал Бомгю, тяжело отлепляя глаза от гигантского объектива до его владельца, что так заинтригованно на него поглядывал: — Прилично, ведь фотографировать вас — моя текущая работа, — мягко улыбнулся Ингук, умалчивая, что все снимки он уже давно отснял и мог бы закругляться, если бы не пленительные танцы этих двоих и их привлекающие внимание одеяния. Оба были почти кукольными на вид, довольно притягательные и со вкусом одетые, словно к их имиджу приложил руку искусный кутюрье. Если бы он занимался модельной съёмкой, наверняка выпросил бы их контакты не под предлогом знакомства поближе. Но пока у него был более приятный план по продолжению вечера: — Но если это вас так смущает, могу предложить вместе пропустить пару коктейлей и пофотографироваться возле барной стойки, что думаете? — он кивнул в сторону и вежливо вытянул руку в направлении названного места назначения, заставляя глаза Кана пылко загореться. — That better!
***
Ёнджун, протискиваясь сквозь толпу эксцентрично разодетых и без стеснения сосущихся на его пути парней, боялся сорваться и найти себе грушу для битья среди пёстрой толпы. Он ещё никогда не был таким озлобленным на весь мир сразу: каждую гуляющую по нему пару глаз хотелось саморучно выдавить из смазливых мордочек, чтобы так плотоядно не засматривались. Так, будто Ёнджун был потенциальной жертвой для публичного группового сексодрома. Это дико раздражало, пока он выискивал среди местных обитателей знакомую патлатую макушку или хотя бы серебристую, нервно крутя головой из стороны в сторону. И стоило ему остановиться посреди этого мракобесия, находился очередной флиртун, подкатывающий к нему свои голубые шары: — Привет, малыш, скучаешь? — Съеби, — огрызался он, даже не смотря на подошедшего, что исчезал так же быстро, как и появлялся, манерно бросая на прощание «грубиян». Ёнджуну казалось, что его мрачное лицо априори не должно привлекать к себе внимание, так и вереща: «Лучше не подходи», но видимо, знак «Кирпич» нужно было вывешивать на собственную задницу, чтобы и вовсе отрезать у желающих пути подступления. Бьющееся набатом в голове: «Где же он, блять?!» не перебивала даже режущая уши здешняя музыка, и он упёрто рыскал взглядом, медленно пробираясь ближе к барной очереди. За стойкой была кипа народу, но он не сочувствовал порхающему от края до края ярко размалёванному бармену из собственной вредности и отстойного настроения. Ведь с каждой секундой нахождения здесь, он жалел, что сорвался с рабочего места, напоминая себе высшую цель — найти и вытянуть Бомгю отсюда как можно скорее. Убедиться в его безопасности, услышать от него: «Чёрт, хён, ты был прав» и сбежать из клуба вдвоём без оглядки. Ему верилось, что младший поддержит его в этом намерении, даже несмотря на добровольное согласие прийти сюда с Каном. Даже несмотря на его откровенный наряд и ту смелость, с которой он расхаживал в нём на видео из сторис друга с нанесённым макияжем, удивительно ему подходящим. Даже несмотря на уже энное количество выпитого спиртного и очевидного расположения к злачной тусовке вокруг, которую старший под страхом смерти не одобрил бы. Ёнджун твёрдо верил, что Бомгю послушно позволит увезти себя отсюда подальше, вновь приковываясь к нему намертво. Вот только он даже не взглянул на него, пропуская мимо ушей возглас радостно-удивлённого Тэхёна: — Holy shit, Junnie, what the hell are you doing here? — он почти с разбега напрыгнул на него, утягивая в удушающие объятия. От Кана исправно пахло дорогим парфюмом и крепким перегаром, что начинало свидетельствовать о скорой финальной стадии: тот либо выпросит сигарет, либо расплачется, рассказывая про бывших мудаков. Ёнджун знал эту его сторону особенно хорошо, становясь невольником случая время от времени. И то, как он неустойчиво стоял на ногах, борясь с гравитацией, придало ему уверенности в намерении вышвырнуть двоих друзей из клуба как можно скорее. И если на Кана он уже успел налюбоваться, то вот другой парень, который сидел к нему спиной и мило общался с уха на ухо со змеем-искусителем, всё никак не замечал его присутствия. И это неистово злило. Как и то, насколько тесно к нему был прижат другой парень сбоку, что будто мимолётно то касался его распахнутого пиджака, то поправлял выбившиеся из укладки тонкие волоски. Злило отсутствие естественной реакции Бомгю во вторжение в личные, казалось бы, границы, которые стоило бы защищать в условиях радужной бомбардировки, но вместо этого он убирал за ухо длинные пряди, позволяя ублюдку-извращенцу наклониться ближе и очевидно нашептать ему о своих плотских желаниях. А вместо того, чтобы надрать ему зад за откровенные посягательства и домогательства, Бомгю глухо смеялся в ладонь и, чуть покачиваясь, держался за чужое предплечье, чтобы не завалиться от хохота. Бомгю было комфортно и приятно находиться в компании с этим напыщенным подонком, которого старший не знал лично, но уже ненавидел всеми фибрами души. Сколько времени потребовалось, чтобы младший припёкся к Ёнджуну также и, наконец, улыбнулся в его сторону? Чтобы позволить вторгаться в свои границы и касаться себя так, как последнему хочется? Правда, о том, что он никогда и не спрашивал разрешения, он и вовсе не думал. Если их путь с Бомгю казался ему естественным, но то, что было сейчас нелицеприятной картиной перед глазами — навязанным и преступным. Ёнджун противился за двоих, принимая свои раздутые мысли о незнакомце рядом с Бомгю за истину. — Решил заглянуть, убедиться, что здесь тухляк. Домой не пора ли, вам обоим? — Ёнджун вывернулся из чужих объятий, нарочито громко произнося вопрос. Правда, сквозь шумный гвал очереди за алкоголем и исходящей из колонок музыки он и не надеялся быть услышанным. А вот замеченным притаившимся змеем он на удивление стал, тот улыбнулся Бомгю особенно гадкой улыбкой и кивнул в его сторону, словно делая одолжение. «Кажется, они знакомы?», — читалось по его губам, и младший наконец крутанул головой в указанном направлении, заинтересованно высматривая, кого уже успел охмурить Кан за его спиной. Бомгю подумал, что допился до такой кондиции, когда визуальные галлюцинации стали нормой. Он не мог поверить, что сам старший стоял в метре от него, реальный и осязаемый. Лицо его было натянуто серьёзностью с лёгким отвращением ко всему происходящему вокруг, но стоило Бомгю приветственно расплыться в улыбке, кажется, его ледяное сердце, наконец, оттаяло. — Хён! — Бомгю соскользнул с высокого барного стула и ватно подплыл к парню, желая убедиться, что это действительно не мираж. И он даже не догадывался, что с каждым приближающимся шагом выбивал из Ёнджуна воздух своим интимным образом, влажным взглядом и пьяной улыбкой в оправе винного тинта. Старший заворожённо смотрел, будто весь мир сузился до одного лишь человека, до единственного Бомгю, вид которого вживую был десятикратно лучше, чем на видео. Настолько, что Ёнджун чувствовал себя в мнимой опасности, потому что голова добровольно отказывала в трезвости даже без выпивки. Потому что подкрашенный и откровенно разодетый Бомгю не вызывал в нём ни капли презрения, если не наоборот. Его магнитило к нему неистовой силой, природу которой понять было сложно, как и спрогнозировать дальнейшие действия, поступки и решения. Ёнджун боялся, что неправильные мысли, что всё чаще стали наведываться к нему, завладеют его разумом и окончательно поглотят. И что будет дальше — страшно было даже представлять. — Не верю, что ты пришёл! — продолжал Бомгю, не скрывая нахлынувшей радости. Он был эмоционален из-за раскрепощающего количества выпитого и потрясающего вечера, который, казалось, не мог стать ещё лучше. Но стал, стоило и Ёнджуну присоединиться к ним. Настоящая сказочная ночь. — Я тоже в это не верю, — глухо отозвался Ёнджун, теряясь в переизбытке собственных чувств. Очень хотелось Бомгю... что? Обнять? Определённо, но в этот момент этих обычных тактильных ритуалов показалось крайне мало. Ему было мало Бомгю. Его хотелось припечатать к себе, скрыть от посторонних глаз и того мудака, что поравнялся с ним, укладывая свою ладонь на его плечо. — Вижу, в нашей компании пополнение, — плотоядно-ласково, как думалось Ёнджуну в его извратившемся понимании, улыбнулся незнакомый парень, на которого приходилось смотреть снизу-вверх. В нём вымораживала каждая мелочь: серебряное кольцо в мочке, наподобие тех, которыми были усыпаны уши самого Ёнджуна; грёбанная родинка под глазом, схожая с его, только более нарочито выделенная; такие же смоляные волосы, правда, уложенные и не засаленные у корней после плодотворной рабочей смены. На нём были определённо люксовые шмотки, а не заношенная трёхлетняя куртка из экокожи, он был старше, выше и увереннее в себе. Он был гораздо лучше Ёнджуна в каждом аспекте, бонусом имея при себе огромный навороченный фотоаппарат, в которых последний ни черта не смыслил. — Приятно познакомиться, Со Ингук. Ёнджун был неузнаваемо взбешён, словно ему плюнули в лицо, а не добродушно обратились при знакомстве. Он молча буравил незнакомца взглядом, представляя, как он растворяется в воздухе и исчезает, но, к сожалению, его ладонь по-прежнему продолжала поджимать плечо Бомгю, которого это совершенно не заботило. Младшего, на самом деле, заботило лишь то, что Ёнджун был немного дёрганным и настороженным. Возможно, на нём сказывалась отработанная смена и усталость, а может и обстановка в клубе, выходящая за рамки его натурального понимания. А может и сам Бомгю смущал его своим видом, поэтому он так бегло его оглядывал, не произнеся ни слова. Выглядел ли парень странным в его глазах, слишком вычурно и вульгарно? Слишком неправильно? Не гетеросексуально? Бомгю досадно подумал, что в его представлении он мог действительно таким сейчас и быть. — Please, welcome, наш близкий друг Джунни, — представил старшего Кан, не выдержав затянувшейся напряжённой паузы. Атмосфера сгущалась, провисая под тяжестью сведённых бровей Ёнджуна. Пора было это исправлять. — Ну а теперь, раз все в сборе, не пора ли нам выпить?
***
Ёнджун медленно тянул разбавленный виски со льдом и не разделял всеобщей радости: перед его глазами разыгрывался спровоцированный Каном конкурс, который вёлся на все уловки местного бармена. Он знал эти схемы, сам ими любил пользоваться, предлагая различные авантюры самым пьяным и активным, приумножая бюджет собственного заведения. И теперь, восседая по другую сторону баррикады, мог наблюдать лишь за расставленными бесчисленными стопками напротив, что пахли кофейным ликёром и печеньем и были украшены смачной шапкой из жирных взбитых сливок. Они уныло провисали, стекая по краям, но никто, кроме Ёнджуна, не обращал на это внимания, ведь Бомгю под градусом был слишком добрым и внушаемым и слушал лишь возбуждённого Кана, что подначивал его поиграть в «Минет». «Минетом» бармен обозвал свой двадцатистопковый сет из рюмок, который пьют без рук. Правила просты: обхватываешь горлышко рюмки губами и опрокидываешь в себя махом и за раз, а следы сливок не стираешь с губ, пока не допьёшь последнюю стопку. Тэхён ещё был в состоянии поделить двадцать на два, и прикинул, что ему и его другу достанется поровну, чтобы уйти в отрыв. Так и порешили: Бомгю, не успев дать внятного согласия, заворожённо наблюдал за шустро наполняемыми рюмками перед лицом, а Тэхён суетился и почти припрыгивал на месте в ожидании славного попоища. — Ингукки, снимешь нас на видео? Please? — Кан всунул свой айфон чужаку в руки, который аналогично подначивал парней совершить это безумие. Он всё широко тянул губы и подбадривал их, особенно Бомгю, который то и дело тушевался и пытался отнекиваться, правда, чтобы он ни говорил своим пьяно-спотыкающимся голосом, мало кто его слушал. Кроме Ёнджуна, что оставался на чеку, стоило мерзавцу с фотоаппаратом направить на младшего объектив, сделать пару снимков и сладко улыбнуться, прикусывая нижнюю губу. Стоило ему поправить длинную чёлку, упавшую на глаза парню, подойти вплотную, чтобы показать результат работы, скосить глаза на чужую улыбку, как никогда притягательную и несменную в его присутствии. В любом случае, так думал Ёнджун, не замечая, как сжёвывал собственные губы. — Выглядишь чудесно, даже без выставленного света и постобработки, почему ты такой, Бомгю-я? — Ингук расплылся в ответной улыбке, стоило парню скромно хихикнуть из-за чужой лести. — Это всё твой ширик и профессиональный кенонистический взгляд. Я тут ни при чём, — отмахнулся младший, начиная обмениваться с парнем любезностями, наполненными неизвестным Ёнджуну жаргоном. Они будто общались на иностранном языке между собой и даже это напоминало старшему какой-то откровенный флирт, отрезающий ему пути подступления. Он не мог ни поддержать, ни вклиниться в разговор, хоть и не особо горел этим, желая найти причину оградить настырного змея от Бомгю, или самому набраться решимости выскользнуть из этого места. Но он тормозил. Потому что младший не хотел сбегать вместе с ним. Бомгю приятна компания в лице красавца-отморозка, который наверняка метил залезть в его штаны, и он с радостью поддерживал любое взаимодействие. Даже тактильное, позволяя этому Ингуку своевольничать: касаться своей уже немного растрёпанной укладки, поправлять пиджак, укладывать руки на плечи и наклоняться вплотную, чем гадкий паразит явно злоупотреблял, якобы целомудренно демонстрируя свой мажорский гаджет. Бомгю позволял осыпать себя комплиментами, однозначно с голубым окрасом, позволял предложить выпить ещё, смеялся над непонятными старшему какими-то локальными шутками и был полностью им поглощён. Бомгю совсем не замечал Ёнджуна, что сидел через Тэхёна от него, одаривая старшего лишь кратким взглядом и следом той улыбки, которая изначально ему не предназначалась. А потом началось: бармен огласил старт распития и Кан с бухим воплем «lets get it!» припал губами к первой стопке наравне с Бомгю, который только и успевал, что поправлять свои спадающие на лицо пряди волос. Он аккуратно обхватывал губами края рюмки и махом закидывал голову, выливая содержимое в себя. Сливки скапливались в уголках ртов и медленно стекали по подбородкам парней, пока они стремились к финишной прямой. И если Кан был пропитым алкоголиком, что смог осилить все десять стопок без заминок и пауз, то бедный Бомгю осилил всего шесть с половиной, потому что на седьмой глухо закашлялся и окончательно сдался. — Ох, какое горячее зрелище, — протянул с ухмылкой Ингук, убирая фотоаппарат от лица. Он стоял рядом с Ёнджуном и зажимал затвор, пока шла эта грандиозная, но предсказуемая битва. Последний мог поклясться, что объектив был направлен лишь на одного человека, который стыдливо обтирал салфеткой свой заляпанный подбородок и рот. Та окрасилась винным оттенком, но губы парня так и остались припухло-бордовыми, словно после настоящего... минета. Ёнджун утопил эту мысль щедрым глотком виски, желая не уподобляться тому ублюдку, что стоял рядом и явно облизывался на смущённого проигрышем Бомгю. Удовлетворённый Кан вдогонку к оплате сета докинул бармену нехилых чаевых и свой фирменный воздушный поцелуй, на который тот профессионально ответил кокетливым подмигиванием. Ёнджун не знал, от чего его воротит сильнее: от мужских лобызаний или того, что и сам на работе выглядел также пришибленно, флиртуя с пьяными клиентками? Бармен засеменил к нему, точнее, к его пустому бокалу: — Вам обновить или я могу предложить что-то ещё? Например наш-... — Обнови, — сухо отозвался Ёнджун, даже не взглянув на сотрудника бара. — ...А что насчёт «Морского капитана»? Традиционный олд-фешенед с каплей абсента-... — Обнови мне ебучий виски, — гневно прервал он, переводя свой многотонный пригвождающий взгляд. Бармен сразу всё понял и испарился с глаз клиента, исполняя заказ. — Кажется, у кого-то был тяжёлый день... — вслух подметил Ингук, вскидывая брови. Он вновь подпёр бок Бомгю, стоило тому плюхнуться на своё место подобно Кану. Отсутствие элементарного расстояния между этими двумя неустанно злило. — Кажется, кто-то лезет не в своё дело, — отозвался Ёнджун, не прикрывая своего отвращения. Как бы расположены его друзья к чужаку ни были, старший не разделял их приятельства. Особенно когда тот так по-хозяйски обхаживал Бомгю на его глазах, аккуратно прикладывая салфетку к его губам со словами: «Вот тут ещё немного осталось». — Woah, chill, Junnie, its just a friendly remark, — впрягся Кан, видя неузнаваемо ощетинившегося Ёнджуна. Подобное, как следствие, он видел лишь в начале его знакомства с Бомгю, которому разбил фотоаппарат. Явно и сейчас была причина его навострённых колючек. — Тебя что, отшила обворожительная клиентка, которая не поддалась твоим чарам? — Fuck off, Terry, — отмахнулся он на неуспешную догадку. — Так ты... по девочкам? — скептически выгнул бровь Ингук, встревая в диалог двоих. Наблюдать натуралов в гей-клубе было не редкостью для него, но зачастую они были более расположены к общению и не тушевались при виде антуража вокруг. А этот был зажат и озлоблен, словно гавкающая из будки старая псина. — Да, — строго отчеканил Ёнджун, стреляя глазами в змея. А затем, кивнув на Бомгю, кратко добавил: — Он, кстати, тоже. Ингук не повёл и бровью, лишь смелее укладывая ладонь на плечо Бомгю. — Знаю, он мне уже сказал об этом, когда-... — Ингук-ним, не нужно подробностей, — стушевался Бомгю, растерянно прикидывая, как переключить чужое внимание. Но Ёнджун уже навострил уши и внимательно слушал, ведь загадочное «когда...» было недвусмысленно проронено с ухмыляющихся губ. Что он уже успел сделать, из-за чего младший так робко покраснел и пресёк попытку рассказать об этом? Почему Ёнджун бурляще кипел изнутри, вновь становясь свидетелем их тактильных касаний и направленных обоюдных взглядов? — «Когда» что? — не выдержал Ёнджун и выплеснул своё подожжённое, как фитиль динамита, любопытство. — Когда я попытался поцеловать его, — и даже получив очевидный отказ, он продолжал победно улыбаться, будто выиграл невербальную войну с Ёнджуном, который был готов переломать ему пару костей. — Надеюсь, друг-натурал не набьёт мне за это морду? «С удовольствием набьёт, блять» — думал Ёнджун, мысленно разминая кулаки. Он слишком поздно пришёл, чтобы сдержать апокалипсис: монстр подкрался опасно близко, обвивая свои змеиные руки вокруг Бомгю. Тот лишь продолжал краснеть и хлопать глазами, пытаясь придумать, как выйти из сложившейся ситуации — старший продолжал вести холодную войну с Ингуком, у которого внезапно развязался язык. Нелепая ситуация — после пары пропущенных бокалов алкоголя Ингук пригласил на очередной танец и попробовал подступиться, что сразу воспринялось отторжением. Бомгю и не мыслил о подобном. Стоило чужому лицу стать непозволительно близко, младший, не раздумывая и секунды, перешёл к контратаке: «Прости, мне... нравятся девушки», что прозвучало неубедительно даже для него самого. А брошенная в ответ фраза: «У меня целая ночь впереди, чтобы ты передумал» от Ингука воспринялась не более, чем шутка, в которую он поверил, не обращая внимания на прикосновения к его телу и откровенные комплименты. Бомгю был так приятно пьян, что получал удовольствие от чужого внимания и упивался этим. Правда, если бы на месте Ингука был другой человек, например, Ёнджун, только он, младший чувствовал бы куда больший трепет. А тот в противовес продолжал на него молча поглядывать, не подмечая, как восхитительно Бомгю сегодня выглядел. Ему было очевидно некомфортно и неприятно находиться в этом месте, тогда зачем он пришёл? Почему не болтал без умолку, как обычно бывало, почему не называл его хотя бы «дорогушей», вместо этого старательно отводя взгляд? Неужели вид Бомгю его так отталкивал, что он не смел заговорить с ним, вовлечь в разговор, распить совместно пару коктейлей? Почему не сел ближе, не предложил оттянуться на танцполе и не сделал ему хотя бы один чёртов комплимент? Почему человек, что знаком с ним пару часов, вёл себя куда милее и приятнее по отношению к нему, в отличие от близкого, крайне близкого друга? Бомгю захотел лишь сбежать от бескрайнего потока мыслей, что его преследовал. Он потянул Ингука за руку за собой: — Может, лучше потанцуем? — резво предложил он, с надеждой переводя взгляд на Ёнджуна: — Хён, ты с нами? Тот с несменным отвратительным настроем отрицательно качнул головой, видя, как ухмыляющийся упырь поравнялся с Бомгю, бесстыдно окольцовывая талию парня в свои объятия. — Кажется, друг-натурал к нам не присоединится. Какая досада, — змеёныш безвкусно произнёс это, а затем оглянул пьяную тушу Кана, что уткнулся в свои руки за столешницей барменского стола: — И кажется, Тэхён тоже... Бомгю даже не успел поинтересоваться его самочувствием, как был утащен в гущу танцующей толпы. Кан медленно приподнял свою опущенную до этого на предплечья голову и, не разлепляя глаз, пьяно пробормотал: — Junnie, you know, whats the clock say? — он отпустил смешок каким-то своим мыслям, выводя Ёнджуна из ступора. На его глазах прямо из-под носа украли Бомгю и на это он был согласен добровольно, теряясь в собственных чувствах. Ведь отпускать парня на расправу не было никакого смысла, но и встревать... он не имел права. Он просто, как его окрестили, «друг-натурал», что не мог противиться и вставить свою лепту негодования. Да кто он вообще такой, чтобы отстаивать Бомгю у чужака, имеющего все его привилегии за пару часов знакомства? — Я вызываю тебе такси до дома, вот что они говорят, — ответил Ёнджун, возвращаясь к внезапному диалогу с пьяным в стельку другом. Тот хрипло захихикал, уже растекаясь по барной стойке, так и норовя свалиться с подкашивающегося под ним стула. — No-no-no, silly, they say... — он выдержал многозначительную паузу, широко улыбаясь во все зубы: — ...tick-tack, tick-tack... Его полуприкрытые глаза говорили даже больше, чем Ёнджун чувствовал. Они смотрели вглубь, проницательно нажимая на нужные точки. Потешались над чужой скованностью и неуверенностью. — Tick-tack, Junnie, tick-tack...
***
Уже перед тем, как Ёнджун засобирался выискать двоих пропавших на танцполе парней, они сами явились к нему с пополнением. Лицо неизвестного парня смутно напоминало ему недавно выкрикнувшего диджея: «Спасибо за эту жаркую ночь, до новых встреч!», покинувшего свой пульт, и кажется, совсем немного этого сраного Ингука, что открыто с ним общался, придерживая Бомгю за плечо. Лицо последнего было чуть раздосадованно, несмотря на те воодушевляющие милости, которыми его осыпал по пути новый знакомый. «Не удивлён, что нашёл своего брата в компании такого красавчика. У него отличный вкус!» — подмигивал он Бомгю, заставляя его скромно улыбаться и невольно жаться к Ингуку, что будто только и ждал этого, поджимая парня ближе и полностью обхватывая его со спины. Сопротивления не было, это позволяло ему действовать смелее, прокрасться руками под пиджак, утыкаться щекой в его висок и вовлекать в медленный тесный танец. А ещё он делал это, потому что реакция со стороны увидевшего их друга-натурала безумно раззадоривала его. Тот с такой силой сжал свой бокал виски, словно норовил раздавить несчастное стекло в мелкую пыль. «Ах, молодые парни так эмоциональны», — хихикало полупьяное сознание Ингука, наслаждаясь последними минутами в клубе. Брат закончил свою смену, значит, им пора отчаливать. — Вам точно нужно сейчас уходить? — пьяно брякнул Бомгю, недовольно оттопыривая губы. Ему казалось, что ночь только начиналась, голова отключилась от мира и плыла, падая в бездну. Останавливаться сейчас не представлялось возможным, он готов был влить в себя половину бара и продолжить стирать ноги о танцпол до самого рассвета, даже не догадываясь, что совсем скоро солнце уже покажется над линией горизонта. — Прости, малыш, нам завтра тоже работать. Нужно быть в здравии, особенно Ингуку, а то алкоголический тремор вновь смажет его фотографии, — младший из братьев довольно рассмеялся своей подколке, на что Бомгю лишь понимающе покивал. — Понимаю, это дерьмово... Да поможет тебе оптическая стабилизация, Ингук-ним! — последний на это добродушно хохотнул, наконец, возвращая своё внимание на двоих оставленных за баром парней. — ...Тэхён в порядке? Мы можем подвести его до дома, если нужно, — его альтруистическое предложение не воспринималось ничем иным, как фальшивой подмазой, на которую Ёнджун не повёлся, опустошая до дна свой виски. Он мог радоваться, почти злорадствовать лишь тому, что этот змей намылился домой, наконец отвязывая свои затянутые лианы вокруг Бомгю. — Не стоит, я уже вызвал ему такси, — сухо ответил тот, скашивая глаза на уткнувшегося лбом в барную стойку друга. Тот пьяно хихикнул и с тяжёлым усилием поднял большой палец вверх, лепеча на иностранном: «It's okay, I'm good», после чего громко икнул и сам же заржал с этого. На телефон пришло уведомление об ожидании машины снаружи бара и Ёнджун подскочил с места, перекинул руку Тэхёна себе на плечо и поднял обмякающее тело с места, пытаясь не завалиться вместе с ним на пол. «You such a lovely person, Junnie», — сладостно пел он ему в пьяном угаре, вяло перебирая ногами по направлению, в котором его вёл Ёнджун. Группа из троих парней направилась за ними, и как только вся компания была снаружи, те снова разошлись по машинам, припаркованным рядом со входом. Ёнджун усадил несопротивляющегося Кана, что осыпал его благодарностями и пытался всучить какие-то деньги скорее по привычке. Тот их традиционно не принял, строго прося кошелёк держать закрытым и под замком, и обязательно написать ему, как только будет в своей постели. — И мне! — макушка Бомгю протиснулась между дверцей и телом Ёнджуна, желая попрощаться напоследок со своим другом, который так досадно и рано их покинул. — Тэхённи, спасибо, сегодня было нереально классно! — Always welcome, mate! Я же говорил, что тебе понравится! — радостно пролепетал он, борясь со сном. Он плавно растёкся по сидению авто, махая на прощание парням. И стоило Бомгю отвлечься на возглас со стороны и упорхнуть в другом направлении, а Ёнджуну поторопиться за ним и закрыть, наконец, дверь машины, Кан неряшливо остановил его, чуть ли не прищемляя собственную руку. — Do you remember? — его голос был вкрадчив, словно Тэхён был абсолютно трезв и вменяем. Но это было далеко не так, и Ёнджун вытянул бровь, чуть наклоняясь ближе, чтобы разобрать пьяное бормотание друга. — Remember what? — Tick tack, tick tack, tick tack... See ya! — и весело рассмеявшись, парень самостоятельно захлопнул дверь, оставляя старшего в недоумении. Такси тронулось с места, выезжая с парковки. — Алкаш херов, — прыснул Ёнджун, не понимая невербальных сигналов со стороны Кана. Тот, может, и пытался донести до него что-то, но его состояние вряд ли давало сделать это адекватно. Возможно, это очень остроумный прикол, который старший не смог понять, или очередные бредни пьяного человека, лишённые смысловой нагрузки. Парень придерживался второго варианта, старательно выкидывая тиканье часов из головы. Нужно было сосредоточиться на более важных вещах, например, на прощании двух новоиспечённых голубков. Те мило ворковали около машины, пока единственный трезвый парень прогревал двигатель. Ёнджун рывком вытянул сигарету, прикусывая фильтр, и направился разбавить этот голубой омут своим присутствием, чтобы не дать какой-либо попытке вторжения в чужие границы случиться. Потому что гадкий змей был на низком старте: теребил в пальцах пуговицу на пиджаке младшего и крайне близко с ним разговаривал, вновь провоцируя на смущённые улыбки. — Я редко делюсь своими контактами без коммерческой выгоды, но... захочешь исходники сегодняшних снимков, напиши мне, — Ингук протянул Бомгю личную визитку, которую тот с восхищением принял и стал во все глаза разглядывать: если бы у него было что-то подобное, он бы непременно поделился своей карточкой, как и всегда фантазировал, будучи младше. Как и рассказывал дед, хвастаясь новым удачным знакомствам с тем или иным знаменитым фотографом или инфлюенсером. — Боюсь, я завтра сгорю со стыда, если их увижу. Но я всё равно рискну, — Бомгю широко улыбнулся, пьяно покачиваясь из стороны в сторону. — Тебе нечего стыдиться, ты восхитительно выглядишь, — Ингук вновь коснулся его волос, якобы поправляя, а затем мазнул пальцами по сияющим хайлайтером скулам и линии челюсти. — Ты правда очень красивый, Бомгю-я. И мне кажется, тебе нужен кто-то, кто будет говорить это тебе почаще. Ёнджун подоспел как раз вовремя: змей скосил глаза на чужие чуть распахнутые губы, явно намереваясь добавить ещё один пункт в список своих грехов, который вёл старший весь вечер. До его ушей донеслись последние сказанные слова, от которых несло приторной лестью и подхалимством, на что вёлся наивный раскрасневшийся Бомгю. «Неужели ты не понимаешь, что ему от тебя надо?» — негодовал он внутри, плохо подавляя рвущуюся злобу. Руки трясло от ярости, он дёргано ощупывал свои карманы на предмет пластиковой зажигалки, желая выдохнуть первую затяжку прямо в лицо непробиваемому ублюдку, что скосил взгляд на его появление. — Огоньку? — любезно вытянул он свой зиппо в металлическом ажурном корпусе, и щёлкнув крышкой, подвёл к лицу парня пёстрое пламя. Ёнджун поборол желание выбить её из услужливо протянутой руки и шустро подкурил, старательно делая вид, что не впечатлён дороговизной зажигалки и чужому показушному альтруизму. Он перевёл свой взгляд на напряженного Бомгю, которому не нравилась эта холодность во взаимодействиях парней. Точнее, со стороны только Ёнджуна, потому что Ингук был равнодушен к чужому хмурому взгляду и отвратному настрою. — Тебе тоже пора домой. Докурю и вызову такси. — Что? Но я ведь только... — Бомгю похлопал глазами, думая, что просто ослышался. — Никаких «но», тебе уже хватит, — Ёнджун смотрел на него так грозно и тяжело, будто пытался вдавить тело парня в асфальт под ногами. Заставить подчиниться и не противиться. — Да какого хера, хён? -... — успел выдохнуть Бомгю, сопротивляясь чужому напору, как со стороны наблюдатель всей этой картины внезапно прыснул со смеху. — Воу-воу, парень, ты точно просто друг? Звучишь, как строгий папочка, — вскинул брови Ингук на резко вперившегося в него взглядом Ёнджуна, который через силу терпел его постоянные вторжения. Бомгю же, несмотря на взвинченные в одночасье нервы, попытался оправдать старшего и перед новым другом, как и перед самим собой, не замечая, как собственный рот открылся в унисон Ёнджуну: — Мы на самом деле очень близки! — Да, я — просто друг. Парни обменялись между собой нечитаемыми растерянными взглядами, каждый думая о своём. — Что ж, думаю, мне пора, Бомгю-я, — Ингук мягко обхватил ладонь парня своей рукой и поднёс к лицу, осторожно наблюдая за реакцией. Он невесомо коснулся губами костяшек пальцев в прощальном поцелуе, прикрывая глаза, не боясь, что ему воспротивятся. По крайне мере, Бомгю точно, а вот хруст сломанной сигареты был слышен даже в полуметре от эпицентра разразившейся наэлектризованной тучи по имени Ёнджун. Ингук профессионально игнорировал чужой скрежет зубов и раздутые ноздри, всё его внимание было полностью сконцентрировано на миловидном парне, так трогательно краснеющем и робко оттягивающем руку обратно к себе. Он подмигнул ему перед тем, как сесть, наконец, в машину. — Буду надеяться на новую встречу с тобой. Авто медленно тронулось, скрываясь в редком потоке за перекрёстком. Бомгю так и остался стоять, вглядываясь ей в след, ощущая невесомый ожог поцелуя на своей тыльной стороне ладони. Спустившись с небес на землю, первое, что донеслось до его ушей: грозное чертыхание и несколько попыток щёлкнуть барабаном, наконец, найденной зажигалки. Вторая по счёту сигарета в зубах, всё тот же невыносимо хмурый взгляд и полное отчуждение, которое парень не знал, чем заслужил. Бомгю поневоле сравнивал так досадно уехавшего Ингука-хённима с противным Ёнджуном, контрастировавшие между собой словно вода и пламя, что и сам беспричинно злился на последнего за сухое общение и хмурое, не меняющееся выражение лица на протяжении вечера. — Да что с тобой не так сегодня, чёрт подери? — не выдержал по итогу Бомгю, впиваясь кулаками в бока. Теперь уже натянуто-молчаливый старший не спешил встречаться с ним взглядом или поспешить отправить домой. По правде, теперь наедине с Бомгю он терялся ещё сильнее, не зная, как сдерживаться, оставаясь без свидетелей и любопытных глаз. Оставаясь вне конкуренции, которая мозолила всю ночь глаза, искусно нажимая на рычаги и кнопки активации младшего парня. И теперь, когда Бомгю был полностью сконцентрирован на нём одном, мыслей в голове не было. По крайне мере, здравых, которые и без того были притуплены парой бокалов виски и вдыхаемым никотином. Змей испарился, как он и желал, правда, гнев и злость всё также продолжали бурлить в нём, ища выход: — А с тобой, блять, что не так? Совсем крышей поехал? — огрызнулся он, сплёвывая на асфальт горечь после затяжки. Он набрался решимости и, наконец, взглянул на Бомгю всё также хмуро и сердито, сохраняя непроницаемое лицо. Всё, что нужно было сейчас, — надавать тому пару нагоняев за развязное поведение с малознакомым человеком и отправить домой, проспаться и как следует подумать над своим поведением. Вот только что-то не сходилось: а имел ли он право судить друга и, собственно говоря, за что судить-то? За отлично проведённое время в новой компании, которая, как он и предсказывал, осыпала его бесчисленными комплиментами и ухаживаниями? Что Бомгю светился от каждого лестного слова, что смог пообщаться с человеком со смежными интересами, оттянуться на танцполе и почти наладить личную жизнь, если бы Ёнджун не вмешался? Почему вообще он возомнил, что мог лезть и решать за парня с кем и как проводить эту ночь? Эти зёрна сомнения поливало и взращивало в нём искривлённое в недоумении лицо Бомгю: — О чём ты, блять, говоришь вообще? Я-то причём? — он шумно выдохнул, прикидывая, к чему был весь этот разговор. Парень проговорил свою догадку, что и так его повсеместно преследовала: — Это из-за того, как я выгляжу, да? Тебя раздражает наличие косметики на моём лице или мой слишком экстравагантный вид, я не пойму? Что не так, хён? Ёнджун вздёрнул бровь, не понимая, о чём тот говорил. Причём тут внешний вид парня, если рядом с ним всё это время был настоящий стервятник, пробующий урвать хотя бы кусочек себе? И, кажется, он был так слеп и наивен, что не понимал, как добросовестно позволял тому впивать кривой клюв в своё тело, выхватывая и проглатывая части плоти. — Меня совершенно не ебёт как ты выглядишь, придурок, — рявкнул Ёнджун, выдыхая глубокую затяжку. Он не пытался подобрать слова, потому что сколько бы ни думал, все его оправдания звучали по-собственнически неправильно. — Меня ебёт только то, что ты позволял этому гнусному подонку подкатывать к тебе свои шары. — Всё было в рамках дозволенного, что за чушь ты несёшь? И с хуя тебя вообще это внезапно ебёт? — закипал в ответ Бомгю, теряя голову и от градуса и от ситуации в целом. Не так он хотел закончить приятный вечер — рассорившись с другом, что явно встал не с той ноги и решил выплеснуть на него свою накопленную агрессию. — Да с того, что никаких, блять, рамок дозволенного не было. Он весь вечер лип к тебе, как банный лист, вис на тебе, приобнимая то за талию, то за плечи, вечно касался волос, лица и нашёптывал тебе какую-то подсосную ересь, на которую ты, очевидно, повёлся. Что, понравилось, как пидорок тебя облизывал? — откуда в нём столько направленной желчи в сторону Бомгю — неизвестно. Он не смог высвободить её поток на источник всего произошедшего пиздеца, а сейчас приходилось выговаривать всё попавшему под руку Бомгю, что багровел от злости и крепче сжимал кулаки и челюсти. — Да пошёл ты нахер, хён. Знаешь что? А может быть мне и понравилось! Он был мил и обходителен, с хуя мне не должно понравиться такое отношение к себе? Он не переступал черты, которую я установил, наговорил мне столько комплиментов, что я за всю свою жизнь не слышал, и был безумно приятным собеседником, который в кои-то веки меня понимает, как фотографа. И вот ещё тебе интересный факт на подумать: всё, что ты перечислил про него — про прикосновения к волосам, тесные объятия и близкий шёпот... — он глубоко вздохнул, потому что воздуха резко начало не хватать, несмотря на то, что они стояли снаружи гудящего клуба: — Ты делаешь всё то же самое! — Чт-... — хотел воспротивиться Ёнджун, откидывая докуренную сигарету в урну, как осёкся, понимая, что подорвался на собственной гранате. А ведь действительно: разве он сам не был тем, кто вечно утягивал парня к себе, поправлял чёлку и выбившиеся пряди, что были мягкими и приятными на ощупь, любил сжать покрепче в своих руках и быть единственным эпицентром его внимания? И стоило посмотреть на подобные взаимодействия со стороны, как он тут же ощетинился, приписывая их к радужной слабости и интимным приставаниям. Был ли смысл защищаться и выгораживать себя? Вряд ли, но Ёнджун не мог остановиться, пробуя найти выход из неловкого молчания: — Это другое. Мы с тобой близ-... — Ты просто друг, забыл? Ты сам это сказал, — глухо отрезал Бомгю, фыркая. Кажется, что-то трепетное и особенное в их отношениях видел лишь младший, наивно полагая, что и Ёнджун чувствовал подобное взаимно. Горько было осознавать это, и он колол в ответ, чтобы притупить собственную боль: — И ты не особенный. У тебя нет прав стоять и осуждать меня за мой выбор подставить свою задницу под парня или нет. Как и нет прав принуждать меня перепихнуться с какой-нибудь девчонкой, подобно тебе. У тебя вообще нет прав лезть в мою личную жизнь, поэтому, будь добр, катись-ка домой и дай мне спокойно насладиться остатками ночи. Не беспокойся, если я всё-таки найду с кем перепихнуться, ты узнаешь об этом первый. Надеюсь, теперь ты счастлив. Нервно сорвавшись с места, Бомгю тяжело зашагал обратно в клуб, желая просадить оставшиеся деньги в баре, а мозги и тело на танцполе в кругу неизвестных лиц. Тех, что стёрли бы в его сознании одно искривлённое чужое, будто от пощёчины или плевка, потому что Бомгю не жалел слов и брызжил ядом, как только умел. Он достаточно налюбовался на раздражение и холодность Ёнджуна, и, наконец, выплеснув всё своё негодование, мог спокойно оторваться в своё удовольствие. Правда, в одиночестве, что не входило в его изначальные планы. Ведь после уезда Ингука он успел наивно порадоваться, что, наконец, остался со старшим только вдвоём, думая, что они разделят пару бокалов на двоих и задержатся на танцполе до самого закрытия. Жалкие несбыточные фантазии. — Блять, вот же конченный, — Ёнджун сплюнул вновь, поджимая губы. К кому конкретно он обращался — неясно. Либо к взвинченно ушедшему Бомгю, что вряд ли отдавал себе отчёт в своём раскачивающемся из стороны в сторону состоянии, либо самому себе, влезшему не в своё дело. Но почему он так яро хотел оградить его от потенциальной угрозы, которой на самом деле не было? Почему так неприятно было смотреть со стороны, когда другой парень был так нежен и ласков с ним, действительно напоминая своими действиями самого Ёнджуна? Ему стало не по себе от этого примечательного замечания, словно найденное в глазу колючее бревно. Он чертыхнулся вслух, проклиная своё появление в злосчастном месте, и направился свалить домой, потому что причин оставаться больше не было. — Да хоть со всем клубом перетрахайся, плевать. Но с каждым последующим шагом ступни наливались свинцом и замедлялись. Действительно, причин возвращаться и пытаться вразумить сбрендившего из-за алкогольной истерики и слов Ёнджуна, не было. Тогда почему совесть так и гложила его за сказанное и то, что он собирался оставить парня на растерзание голодным зверям? Даже несмотря на то, что его уже не ждали и вряд ли приняли бы с распростёртыми объятиями, вряд ли выслушают и дадут объясниться. А он едва ли был способен на это, из-за не перестающих кипеть внутри злости и разочарования в самом себе, и из-за того, что и сам многого не понимал. Он до сих пор не придумал название той эмоции, что возгоралась в нём чёрным пламенем, стоило представить Бомгю в объятиях другого человека. Представить, как кто-то обхватывает младшего за бёдра и настойчиво притягивает к себе. Как кто-то вовлекает в сладкий поцелуй, очевидно первый для парня. Как ему это нравится и он, не сопротивляясь, обвивает чью-то шею в ответ руками. Что он чувствовал по отношению к этому кому-то, кто явно был ближе и значимее для Бомгю? Отвращение, осуждение, порицание... может, зависть? Или же гнев, раздражение, сопротивление... Ревн-... Ёнджун замер в осознании. Замер и обмер, не понимая, как мог дойти до такого — собственническая натура сыграла против него козырную карту. Неужели это действительно... ревность? Ревность, которую он никогда ни к кому не испытывал, особенно к друзьям. Особенно к парням. Причины её породившие, как и её всепоглощающее оказываемое влияние, не поддавались адекватному объяснению. Разве он хотел присвоить Бомгю только себе, оградить от всего мира и эгоистично любоваться им, словно заслуженным трофеем? Навряд ли в таких глобальных масштабах, но что-то находило отклик даже в этой безумной мысли. Желание быть единственным «особенным» — вот что вспыхнуло в голове лаконичным ответом. Он подстраивался под все нерешённые вопросы и закрывал дыры во всех выдвинутых теориях, заставляя Ёнджуна остановиться посреди улицы и ошарашенно обернуться. Так, будто неизвестная сила потащила его обратно в клуб закончить их дурацкую перепалку и расставить всё по полочкам. Излить душу, которую сам для себя только что приоткрыл. Ёнджун вряд ли был открыт настолько, чтобы признавать себя беспричинным ревнивцем. Но крошки самоосознания позволили более здравой мысли оправдать его решение: — Я не могу оставить этого придурка одного, — скрипнул он зубами, меняя своё направление. Если он не найдёт его за баром, обязательно закажет себе две порции виски и выхлебает их для смелости.
***
HEARTSICK — Ymir
Эмоции ударили в голову похлеще выпитого залпом «ПЕНИСтого дьявола», и Бомгю, в гордом одиночестве и пьяном бреду, влился в танцующую толпу, высвобождая накопленное собственным телом. Разрывающая на части обида и злость, колючая вина за сказанное и капля лжи про «ты не особенный» подкидывали ему идею уродливо разреветься посреди танцпола, но он твёрдо боролся с подкатывающим комом в горле и смаргивал непрошенную влагу. Не хватало ещё смазать остатки макияжа с глаз, которые так и хотелось потереть костяшками, но Кан вовремя шлёпал его по рукам за подобные попытки. Пока был вменяем и рядом. А теперь, в окружении неизвестных людей, таких же пьяных и раскрепощённо-двигающихся в такт льющемуся из динамиков треку, Бомгю хотелось навечно затеряться и исчезнуть, забыть, что Ёнджун вообще приходил сегодня и прожёг на его сердце обугленное клеймо. Что Ёнджун вообще существовал в его жизни, был частью её, врываясь в неё на своём грёбанном скейтборде с раздражающим «дорогуша», которое Бомгю так хотел сегодня хотя бы раз услышать в свой адрес. Чтобы убедиться, что между ним и Ёнджуном всё в порядке и он брызжет ядом по иной причине, не относящейся к их особенной дружбе. Поправочка: особенной для младшего, как выяснилось. Ёнджун просто друг и Бомгю следовало перестать думать о нём чаще, чем каждые пять секунд. Тяжело было этого не делать — выработанные привычки за время их общения будто назло обратились и не отставали от парня, даже когда к его телу со всех сторон поджалась разгорячённая толпа шумной компании. Кто-то вновь отвесил ему комплимент, на что Бомгю ответил пьяной улыбкой и сам пошёл навстречу, плюя на все тормоза. Мыльное зрение слабо фокусировалось, но перед лицом была синеволосая девчонка в коротком открытом топе, которая зазывающее приглашала его присоединиться к ней. Она также широко улыбалась, вовлекая Бомгю в танец, и он больше не думал, вытягивая руки в воздух подобно внезапной партнёрше. Плевать, с кем он. Плевать, женщина или мужчина тянул к нему свои руки, касаясь металлических цепей на груди, — всё смешалось и не вызывало отторжения, он притянул её к себе плотнее, пьяно лепеча в район уха: — Ты тут одна? — Бомгю не знал, зачем заводил диалог, рот непроизвольно раскрылся сам и вещал, делая его лишь слушателем собственного пьяного бреда. Девушка громко ответила, пробуя перекричать громкие биты: — Нет! Я с компанией, отошла всего на мгновение и потеряла их в толпе. Но зато нашла тебя, милашка! — она озорно рассмеялась, чуть ли не заваливаясь на парня или вместе с ним, потому что ноги обоих были ватными и неустойчивыми. — Не знал, что девушки посещают такие места, — продолжал он пустой разговор без смысла, пытаясь его отыскать между проскальзывающих до ушей фраз. Они продолжали плавно танцевать в тесноте, обмениваясь полуразборчивыми репликами: — А почему нет? Здесь безопасно, нет быдло-мужланов, да и я, знаешь ли, с секретиком! — та пьяно захихикала в чужое плечо, чуть наваливаясь на Бомгю всем телом. Его руки машинально легли на её миниатюрную талию, в целомудренной попытке удержать девушку на месте. — Только не говори, что ты тран-... — Нет, глупышка! Всё проще — я би! — её звонкий смех не прекращался по мере сумбурного разговора, и Бомгю и сам глупо улыбался под нос, удивляясь собственной смелости с противоположным полом. Ебучий Ёнджун был бы рад видеть его сейчас: как он крепко обхватил девушку под талию и совсем не тушевался при близком контакте. «Сука, ну что, доволен, придурок?» — огрызался он мысленно, уныло понимая, что нет рядом никакого Ёнджуна и в помине. Понимая, что сам отправил его восвояси, о чём определённо пожалеет завтра на трезвую голову. По правде, он жалел уже сейчас, пробуя затереть собственное упущение новым знакомством: — Би — это бисексуалка же, верно? Значит, тебе нравятся и девушки и парни? — уточнил он, потому что не был силён в тонкостях и разграничениях. Да и сам никогда не интересовался этой темой, пока в его круг общения не вошёл Кан со своими нетрадиционными взглядами и ценностями, которые Бомгю отчасти понимал и находил в себе. Он ещё не разобрался в деталях и границах собственной ориентации, поэтому интересовался чужой, собирая информацию из первых уст. — Верно! В два раза больше выбора, в два раза больше любви— разве не чудесно? Не понимаю, зачем выбирать что-то одно, когда любой пол может быть прекрасен и притягателен по-своему!.. Ну а тебе... — она скромно хихикнула, переводя на парня пьяно-затуманенный взгляд: — Тебе кто нравится? — Мне... — замялся Бомгю, вглядываясь в лицо девушки, будто ища в нём ответ. Заготовленное заранее «мне нравятся только девушки» почти подтверждалось: партнёрша по внезапным пьяным танцам была привлекательна, мило улыбалась и обладала заражающим смехом, что успешно отвлекал от гнетущих мыслей. Её топ открывал вид на глубокое декольте, на которое Бомгю старательно не скашивал глаза, но и врать себе не получалось — женская грудь всё же вызывала в его теле приятные мурашки и интерес. А талию можно было полностью окольцевать руками, притягивая всё миниатюрное тело обладательницы к себе. Наверняка, Бомгю всё же нравились девушки, хоть он и ни разу не водился с ними. Тогда почему застрявшее в горле «я не знаю» не даёт ему покоя, казалось бы, когда перед глазами был очевидный ответ? Почему в голове сотни гнусных, насмехающихся «но» и вновь сраный Ёнджун, что всплывал всегда во время вопросов, касающихся ориентации и экзистенциального кризиса? Девушка вскинула брови из-за затянутого ответа, заставляя Бомгю сдаться и поверженно выдохнуть. Он готов был принять, что он тоже хранил в себе злополучный секрет, невозможный разгадать даже его владельцу. — Кажется, я тоже... — О, поняла-поняла! Чужое не трогаю! — та внезапно отпряла от парня, приподнимая руки вверх ладонями и заглядывая куда-то поверх Бомгю, дальше, за спину. То, что там было тесно и обдавало жаром чужого тела он перестал замечать, свыкаясь с плотно набитой танцующей толпой. Но почему девушка внезапно растерянно металась взглядом позади него и робко отшатывалась, словно напортачившая шкодница, Бомгю понял не сразу. Пока знакомые руки не обвили его под пиджаком и не притянули к себе. Пока до носа не донёсся выученный до ноты запах пряной вишни, сигарет, немного виски. Пока голова парня беспардонно не улеглась подбородком на напряжённое плечо и, наконец, пока тот гнусаво не заговорил: — Не страшно, милая, спасибо, что приберегла его, пока меня не было. А то я и моргнуть не успеваю, как его пытаются охмурить. Еле тебя нашёл, darling, — сладко тянул Ёнджун, явно переигрывая с манерностью и приторностью. Но даже так Бомгю лишился дыхания, думая, что явно перепил и видел галлюцинации, расходящиеся с реальностью. Ёнджун же определённо ушёл, тогда кто сейчас близко прижимался со спины и пах так одурманивающе похоже? Кто обладал таким же гнусавым, почти мурлыкающим голосом, и кто заставлял его моментально краснеть от одного лишь взгляда? На это был способен лишь один человек, которого он представлял уже уткнутым в подушку дома. Какой-то нелепый сюжетный поворот. — Пойду тогда найду своих, весёлой ночи, милашки! — ретировалась девушка, махая Бомгю на прощание. И стоило её синим волосам исчезнуть из поля зрения, парень заскрежетал сквозь зубы, скашивая глаза на уютно разместившегося на его плече Ёнджуна: — Ну и какого хуя ты творишь? Тот какое-то время не подавал признаков жизни, разлёживаясь на парне с прикрытыми глазами. Как и не убирал собственные руки с его талии, перебирая пальцами около пупка металлические цепочки словно антистресс. Ему нужна была пара минут, чтобы самому осознать произошедшее: он только что лишил Бомгю возможности провести эту ночь в компании приятной особы, чему сам всё это время способствовал. На что сам подбивал, рассказывая интимные секреты женского тела, демонстрируя их во всей красе на самом парне. Что определённо было тем, что он разделял и сам в силу ориентации и увлечённости прекрасным полом. Тогда почему видеть Бомгю, зажимающего девчонку, было равноценно невыносимо, как и видеть его в компании флиртующего с ним ублюдка? Насколько ненормальна его ревность, что переходит все границы дозволенного? Бомгю приказал ему не лезть в его личную жизнь, и первое, что сделал старший, — присвоил его себе, стоило на горизонте появиться очередной фигуре. Даже женской. — Ты, кажется, говорил, что будешь представлять меня своим бойфрендом, чтобы к тебе не клеились. — Ты сбрендил? — выгнул бровь Бомгю, совершенно старшего не понимая. Ни капли. Он то хотел от него одного, то противоположного, — младший терялся в этих надоевших метаниях меж двух огней. Да что он, блять, хотел от него? — Возможно, — честно признался Ёнджун, боясь открыть глаза и выдать свою растерянность. Но Бомгю был слишком взбешён, чтобы подмечать детали: — Нахера мне отшивать девушку подобным образом? Разве не ты, гуру-обольститель, хотел буквально случить меня с кем-нибудь, отстаивая мою натуральность? И что в итоге: ты отшил от меня всех, и парней и девушек, поздравляю, блять, и с кем мне по-твоему вообще нужно тусоваться, чтобы твоя жопа не полыхала адским пламенем?! — Со мной, — простодушно ответил Ёнджун, наконец встречаясь с чужим яростным взглядом. В своём же шумел тихий штиль и уверенность в том, что он говорил. Он нуждался в прямом разговоре, затирая остатки злости и горечи парой бокалов виски, что облегчили на тонну его думы. Поэтому придуманная наспех ложь не казалась обоим неправдоподобной: — Прости, я хотел поговорить тет-а-тет. В следующий раз не влезу, обещаю. — Какая же ты задница, хён, сил моих нет, — уже тише негодовал Бомгю, не понимая, почему так быстро потух и остыл. Может потому, что старший редко извинялся и делал это искренне, а может потому, что голос его казался трепетным и подавленным, словно он действительно мучался от вины и сказанных слов. А может потому, что его тепло и запах действовали подобно ромашковому чаю, грея и успокаивая разбушевавшиеся эмоции. Правда, противоположных негативным становилось лишь больше от плотных объятий сзади и щекочущего дыхания в районе чувствительной шеи, которую хотелось стыдливо прикрыть ладонью. Он безропотно оттаивал в его руках, начиная медленно раскачивать бёдрами в такт ритмичной музыке. Ёнджун не сопротивлялся, прижимаясь тазом и двигаясь в унисон вовлекающим движениям младшего. Он вновь заговорил, удобнее разворачивая лицо в сторону разместившегося на плече парня: — Ну и? Я слушаю, мистер Отвратительное Настроение. Ёнджун сморщил нос из-за навешанного прозвища и поспешил оправдаться: — Слушай, признаю, я повёл себя как мудак и наговорил лишнего. Прости меня, ладно? Не знаю, что на меня нашло, я... просто боялся, что с тобой может что-то случиться. Блять, я серьёзно готов был отпиздить того мудака, если бы он перешёл грань. Бомгю старательно подавлял улыбку и своё забарабанившее в груди сердце. Так значит, он правда так переживал и не смог найти иной выход скопленному беспокойству? В этом был весь Ёнджун, серьёзный и сдержанный с виду, но чувствительный и эмоциональный внутри. И младшему приятно было приоткрывать скрытые черты для себя, обнажая эти ранимые стороны. Было столько всего, что с ним перекликалось. — Попахивает благородным рыцарством, — хохотнул Бомгю. — Не переживай, никто действительно не переходил границ. — Но он пытался поцеловать теб-... — И я отказал ему, ничего не было, — Бомгю проигрышно расплылся в хитрой улыбке, добавляя: — Боже, какой ты ревнивый бойфренд, оказывается. «Даже он это понял, чёртов тугодум», — сокрушался внутри Ёнджун, чувствуя себя полностью обезоруженным. Как долго он собирался закрывать глаза на очевидные ответы, лежащие под носом? Сколько ещё будет игнорировать кипящие внутри чувства, что заставляют его метаться из угла в угол, избегая правды? Он старательно закрывал глаза на неё даже сейчас, растворяясь в близком телосплетении и окутывающем обоняние запахе парня. На душе было, наконец, спокойно и умиротворённо, признавать свои ошибки тяжело, но тяжелее хранить в себе душащую вину, бессмысленную и никому ненужную. А быть искренним с Бомгю было так на удивление легко и правильно, что Ёнджун и поверить не мог, что всего минут пятнадцать назад собирался свалить домой и позабыть это место, как и парня, что указал ему нелицеприятную дорогу «нахер». — Хэй, ну чего ты скис? — Бомгю всматривался в каждую хмурую складку меж сведённых бровей и сам заразительно унывал, желая искоренить все омрачающие настроение старшего мысли. Тот исправился быстро: мягко улыбнулся, пытаясь развеять более ненужное угнетение. Теперь, когда Бомгю был обогрет в его объятиях, вряд ли что-либо имело значение. — Ты всё ещё не сказал, что я прощён. — А кто сказал, что ты прощён? — Бомгю хитро сощурился, пьяно ухмыляясь. Алкоголь бурлящий в крови призывал его вытворить очередных глупостей, чему он послушно следовал. — Побудешь ещё немного моим бойфрендом, тогда и подумаю. — Может, подумаешь об этом дома? Уже поздно и ты еле на ногах стоишь, давай я вызову такси-... — Опять ты душнишь, хён, расслабься уже, — Бомгю крутанулся в его руках, вставая лицом к лицу. — Хотя бы полчаса. Я хочу ещё немного побыть с тобой, я что, многого прошу? Ёнджун перестал дышать, заворожённо разглядывая переливающийся в свете софитов блестящий хайлайтер на его скулах и почти по-детски надутые губы. Как называлась эта магическая сила, выбивающая у парня любое желание сопротивляться? Ёнджун закусил щёку изнутри, признавая тотальное поражение. — Ладно, но только полчаса и сразу домой. Бомгю благодарно расплылся в улыбке, начиная пританцовывать и зазывающее манить пальцами присоединиться. Ёнджун уже давно забыл, что такое противодействие и собственная воля, ведомо поддаваясь чужой власти. А она была у Бомгю над ним, непонятная и вездесущая, стоило парню прикрыть глаза и откинуть голову, давая себя бесстыдно разглядывать и изучать. Ёнджун и так не спускал с него глаз весь вечер, задыхаясь от чарующего вида парня, но даже сейчас не смог не любоваться: пиджак то и дело распахивался шире от амплитудных движений, обнажая грудь и торс в металлических переливах. Пьяный Бомгю был его особенной слабостью: потому что он открыто улыбался под нос и раскрепощённо двигался, не скованный рассудительной трезвостью и собственной застенчивой натурой. А ещё он становился опасным, когда в голову приходили шкодливые авантюры: — Что-то ты пока не похож на моего бойфренда, — он взглянул на него с вызовом, не прекращая двигаться в такт. — Разве ты не хочешь заслужить прощение, хён? Ёнджун возмущённо рассмеялся на чужое нахальство и заразился хитрой улыбкой, копируя её с лица Бомгю. — Ох, и что мне стоит делать по-твоему? Обхаживать тебя? Мне достать опахало, господин? — Мне нравится ход твоих мыслей. Но можешь начать с простых комплиментов. Как я выгляжу сегодня? — Бомгю подошёл ближе и навострил уши, готовый услышать желанную лесть в свой адрес. Он и так заждался её именно от Ёнджуна, всё ещё не зная, как парень относился к его виду и макияжу. И если не они были следствием грузного настроя парня, тогда, возможно, и его мнение было кардинально противоположным предположениям младшего. — Я весь внимание, хён. — И что ты хочешь услышать? Бомгю закатил глаза, начиная перебирать на пальцах всё то, что уже услышал сегодня из чужих уст: — Умопомрачительно, притягательно, восхитительно, сногсшибательно... мне продолжать или ты, наконец, сам подумаешь? Ёнджун сглотнул, пытаясь держать язык за зубами. Он мог посвятить виду парня любое из этих прилагательных, но продолжал избегать этого, словно прозвучав вслух, они подпишут ему смертный приговор. Он юлил, отводя взгляд: — Ты выглядишь... необычно. — Мда, с комплиментами у тебя всё туго, хён, — разочарованно цокнул вслух Бомгю, тушуясь. Может, старший и не мог оценить его взаправду, потому что не имел привычки льстить парням, особенно полуобнажённым и слегка намалёванным. А может, его внешний вид отчасти смущал его или всё-таки отталкивал, но признаться в открытую, как друг, он просто не мог, чтобы не обидеть. Бомгю в это верилось легче, чем в то, что у старшего были проблемы с приятным подхалимством, которым он одаривал клиенток в баре. Ёнджун не ожидал такой внезапной смены настроения, вспоминая, что ничего кроме честности с Бомгю не работало. Даже такая, что шла в противовес его естественным мыслям и убеждениям. Он нерешительно притянул приунывшего парня к себе, наклоняясь ближе, чтобы тот точно услышал: — Можно ещё попытку? — Бомгю вскинул брови и кратко кивнул, затаившись под чужим серьёзным взглядом. Он проследил движение кадыка — старший тяжело сглотнул, явно не намереваясь играть в бойфренда-неудачника. Он был собой, тяжело, но открыто признаваясь в своих мыслях: — Ты всегда выглядишь... очаровательно. Неважно, что на тебе надето. Без макияжа или с ним. Злишься ли ты или смеёшься, пьяный или трезвый. Краснеешь или плачешь. Для меня любой ты — очаровательный... Ну как, доволен? Бомгю ещё пару секунд держал рот распахнутым, слушая вместо массивных битов музыки собственно разрывающееся на части сердце. Оно куда громче грохотало внутри, отдаваясь в самые уши. Он и не догадывался, что получит сполна и даже больше, чем ожидал услышать. И это откровение так сильно выбило его из колеи, что и сам Ёнджун смущённо отвёл взгляд, совсем растерявшись. Кажется, виски в нём было достаточно, чтобы стать настолько безрассудным. — Ох я-... — застопорился младший, безбожно краснея. — Я... забираю свои слова обратно. Ты только что утёр нос всем, кто пытался меня склеить. — Это не значит, что и я п-пытался. Не подумай-... — буркнул Ёнджун, отстраняясь на безопасное расстояние, так, словно если продолжил бы нависать над смущённым парнем, ляпнул бы ещё что-то. Или сделал, рискнул, проходя точку невозврата. Неизвестность пугает, люди склонны бояться того, чего не понимают. А Ёнджун боялся себя больше всего, потому что рядом с Бомгю мысли и поступки не поддавались прогнозированию и логике. Он больше не контролировал ситуацию, стоило им пересечь черту и встать плотнее друг к другу, пропадая в глазах напротив. Но его не собирались отпускать, впиваясь обеими руками в распахнутую куртку и сжимая на искусственной коже пальцы. Собственный жадный порыв никуда парня не отпускать младший завуалировал в неловкую шутку, нерешительно поднимая взгляд на Ёнджуна: — А тебе и не нужно пытаться, забыл? Ты и так мой бойфренд, — он осторожно переместил свои руки на его плечи, поджимаясь ближе, и вновь вовлёк в плавный танец. Сопротивления не было, но и инициативы не следовало, Бомгю прикусил губу, желая почувствовать чужие пальцы на своей коже как можно скорее. А Ёнджун медлил, потому что всё тело натянулось струной от близкого соприкосновения с чужим обжигающе горячим и интимно открытым. Парень был догола раздет перед ним, обнажённым и покорным, безнадёжно пропадая в чужом переливающемся неоновыми бликами взгляде, в блеске мелких блёсток под глазами, в поджимающихся, всё ещё слегка винных и пухлых губах. Если это сон, Ёнджун боялся проснуться и забыть настолько сладкое видение. Рассудок мутнел, мысли разлетелись по черепной коробке и не складывались хоть во что-то разумное. Одни лишь погребённые внутри желания, словно воскресшие из преисподней, пробуждались: быть ещё ближе, ещё откровеннее, сойти с ума окончательно. Поддаться им, поддаться Бомгю и самому себе. Хоть они и побеждали, завоёвывая плывущий мозг участок за участком, Ёнджун вяло сопротивлялся, низко проговаривая: — Смотрю, ты вошёл во вкус. — Я просто наслаждаюсь своими первыми, хоть и временными, отношениями. Ты мог бы проявлять больше инициативы, знаешь ли, — Бомгю проговаривал каждое слово, медленно растягивая. Потому что глаза Ёнджуна гипнотизировали и кружили голову покруче алкоголя, заставляя его робеть и безвылазно заглядываться в ответ. — Хочешь быть прощённым или нет? — Манипулятор, и чего ты хочешь теперь? — он проговорил это почти в самые губы парня, потому что расстояние между ними томительно уменьшалось. Никто этому не противился, не замечая протекающих изменений. Ёнджун сконцентрировался лишь на жарком дыхании, что следом доносилось до его нижней губы и подбородка, старательно не скашивая глаза на его источник. Бомгю не ответил, боясь поддаться искушению и потереться своим кончиком носа о чужой. Его одновременно пугала и манила эта интимная мысль, которая на трезвую голову воспринялась бы неадекватным заскоком. Бредом сумасшедшего. Клиническим диагнозом. Он с трудом оторвал собственные руки, что уже цепко окольцевали шею парня, и притянул повисшие без дела ладони старшего к собственной талии, чтобы объятия, наконец, были обоюдными. Ёнджун сглотнул вновь, понимая, что касаться Бомгю, держать его в своих руках, становилось навязчивой привычкой, подпитываемой самим младшим. Металлическое боди притупляло тактильность и остроту ощущений, и он посмел прокрасться пальцами под него, выбивая из Бомгю рванный вздох. — Ты сам захотел этого, — глухо напомнил ему Ёнджун, отводя от себя вину за колючую россыпь мурашек под пальцами. Он сжал в ладонях кожу парня, будто это могло привести обоих в чувства. Но слишком поздно прикрываться глупыми играми в бойфрендов; границы стирались, которые и до этого были отмечены лишь пунктирной меловой линией. — Можешь продолжать, — сорвалось с губ горячим дыханием. Вернув задрожавшие руки обратно на шею старшему, Бомгю прикрыл глаза, ощущая микроимпульсы в каждой клетке тела, до которой касался Ёнджун, томительно медленно разгуливая пальцами от талии до поясницы. Он наслаждался упругостью его кожи и реакцией парня, так плохо скрываемой за подрагивающими ресницами и нервным закусыванием губ. — Terry плохо на тебя влияет, — ухмыльнулся Ёнджун, чувствуя, как торс парня поджимается к нему, выгибаясь от лёгкого нажима коротких ногтей и оставленных ими следов. — Мне начинает казаться, что тебе это нравится. «Это ты плохо на меня влияешь. И да, чёрт подери, тебе не кажется, придурок», — противился Бомгю мысленно, потому что в действительности не мог ни противостоять, ни придумать план спасения из смелых рук. Ёнджун приручал его слишком умело, выводя по коже ажурные узоры, аккуратно царапая по изгибам талии и позвоночнику. И Бомгю пожалел, что позволил ему подкрасться так близко, потому что душа спешила покинуть чувствительное тело с оголёнными нервными окончаниями и пуститься наутёк. Подальше от пытливо изучающего взгляда Ёнджуна, его закушенных губ и дурманящего парфюма. — Если это слишком, просто останови меня, — он открыто потешался над ним, его пылающими щеками и сбитым дыханием. Бомгю метался взглядом по его лицу, боясь зацепиться и провалиться в тёмных глазах, зная, что сорвётся на дно пропасти и погибнет. Сорвётся и случится непоправимое, что-то крайне пугающее и неправильное, что-то, за что определённо будет осуждён и оттолкнут. Что-то до дрожи желанное и сладкое, как грешный плод, на расстоянии в пару сантиметров. А Ёнджун лишь азартно провоцировал его, наклоняясь ниже, пробуя всмотреться в зажмуренные от отчаяния глаза. Роль бойфренда пришлась ему по душе и так шла к лицу, что он буквально вжился, забывая про манеры и остатки приличия. — Куда подевался твой авантюризм, darling? — старший горячо зашептал на ухо, открытое для атаки, пока парень воротил от него своё раскрасневшееся лицо и продолжал тушеваться. — Почему теперь я единственный, кто проявляет инициативу? — Потому что... — задохнулся Бомгю, чувствуя прокрадывающиеся ладони ниже по талии. На бедра. Чувствуя мягкое притяжение, чужой таз, обдающий пожаром, не менее разгоряченный свой, собственное подавление и подчинение. Ёнджун полностью присвоил его себе, по-хозяйски сцепляя руки за поясницей парня и внимательно слушая реакцию, доносящуюся до него даже сквозь заглушающую куртку — надрывающийся ритм сердца, трепыхающаяся, как запертая в клетке пташка. Оно так сильно билось в чужом теле, что Ёнджун больше не слышал гудящие колонки и электронные переливы клубной мелодии. А затем заметил, что и своё, словно вторило и подвывало ему в унисон, окончательно прорывая кости рёбер, стоило младшему, наконец, поднять на него повлажневший и ярко бликующий взгляд. В слабо фокусирующемся зрении он различал лишь Бомгю, его единственного, выцепляя каждую деталь: брови были страдальчески заломлены, будто его измучили, растерзали душу и выпотрошили; его губы мелко подрагивали, то приоткрываясь, набирая в лёгкие воздух, то вновь поджимаясь от трусости. Он боялся договорить вслух то, что было в пьяной голове постоянно, и запрятано в трезвой, но Ёнджун проник куда глубже, чем просто под кожу, и завладел им без остатка. И если суд неминуем, пусть старший обезглавит его за неизбежные грехи. Обоюдный танец был остановлен: Бомгю замер, еле дыша: — Потому что... если я начну действовать, мне тоже придётся извиняться. Его напряжённое выражение лица и набирающая обороты дрожь во всём теле стёрла игривость Ёнджуна, возвращая в реальность. Почему он звучал так неузнаваемо серьёзно, чувственно и надломленно? Почему весь его вид кричал о каких-то пороках, которым он сдался на растерзание и пытки, мучительно хмуря брови и впиваясь пальцами в загривок старшего. Что его так терзало и не давало покоя, пока он судорожно искал что-то во взгляде напротив, таком внезапно обеспокоенном и встревоженном. Всё просто: он искал хоть одну деталь, что заставила бы его передумать, выползти из утягивающего омута и остановиться, пока не стало поздно. Пока можно было оправдать себя, как он уже делал до этого, придумать тысячу причин своему влечению и тайным желаниям. Но Ёнджун разбил все его потуги найти спасение, шепча: — Я прощаю тебя заранее, — старшему нужны были ответы. Причины, почему Бомгю так страдальчески выглядел и почти разваливался в его руках на части. — Только скажи, что тебя так гложет. Младший готов был разреветься перед ним из-за невыносимой тяги и собственных выстроенных запретов. Из-за дикого желания нарушить их, переступить границу, самого себя и, наконец, решиться. Парню было больно даже медлить, от отчаяния принимая свой предсказуемый исход. Ему оставалось молиться, чтобы Ёнджун не остановил его на полпути, на который он саморучно подписался, не оттолкнул и не одарил лицо свежими гематомами. — Я покажу... — на выдохе произнёс Бомгю, облизывая губы перед тем, как сократить жалкое расстояние. Он лишь успел прикрыть бликующие глаза и почувствовать чужое спёртое в миг дыхание, а затем... ...Мягко припал к губам Ёнджуна, трепетно и невесомо сминая их в поцелуе. Мир перестал существовать вокруг. Все чувства, как по команде, отключились, концентрируясь лишь в одном месте соприкосновения. Лишь губы старшего имели значение, лишь о них Бомгю мог думать, ловя каждый судорожный вздох. Хоть неумело и почти целомудренно, он вкладывал в свой первый поцелуй всю накопленную нежность, чувственность и ласку, которую, наконец, опознал и принял. Освобождённый от оков собственной трусости и предрассудков, он позволил себе дрожащими от переизбытка эмоций пальцами зарыться в короткостриженый загривок Ёнджуна и смелее прижаться к его губам, умоляя открыться в ответ. Потому что старший заледенело застыл и боялся шелохнуться, пока парень нежно зацеловывал его губы, упиваясь запретной близостью. Кровь застыла в жилах, превращаясь в острые колотые глыбы антарктических айсбергов, разрывая сосуды изнутри. Старший почти не дышал, всё ещё пробуя развеять сюрреалистическое видение: но реальность оглушающе прибивала его к земле, он был неузнаваемо растерян и напуган той покорностью, с которой продолжал в ступоре стоять и позволять Бомгю выворачивать себя наизнанку. С каждым робким прикосновением горячих губ, с каждым обжигающим дыханием и набирающим обороты напором, Ёнджун терялся в чувствах и концентрации младшего, его присутствия в каждом нейроне воспалённого мозга. Сердца обоих работали на износ, будто два компаньона, что стремились навстречу друг к другу сквозь слои одежды и металлических цепей. Бомгю был безумно пьян не только из-за количества выпитого, голова шла кругом далеко не из-за высокого градуса и слоистых коктейлей. Ёнджун головокружил разум похлеще дорогого алкоголя, даже не отвечая взаимностью, даже скованный и обезоруженный. Бомгю почти жадно смял его губы, запоминая их вкус и мягкость, их пухлость и горячее дыхание, срывающееся с них. Поцеловать парня было самым смелым и отчаянным его поступком, он рисковал всем, ставя на кон их только окрепшую дружбу. Тело кипело из-за страха быть отвергнутым, возгоралось и мелко тряслось, будто ожидая удара, плевка в лицо и измывательств. Но в то же время Бомгю не жалел ни о чём, признавая, как хотел именно этого, именно Ёнджуна, подступиться к нему и выдать себя с головой. Может, понять себя лучше, рассказать через прикосновения о душащих чувствах, что скопились в нём на пару тяжёлых томов. Старший лишь продолжал стоять, как вкопанный, еле дыша и немея. Внутри огненно-красным билось: «Это неправильно, это неправильно!», воющая и давящая на тормоза сирена, взывающая к разуму и здравомыслию. Будь он более трезв, тут же отпрял и встряхнул Бомгю за плечи, пытаясь остановить его и заставить одуматься, прийти в себя. Возможно, вновь наговорив лишнего из-за эмоциональности и шока, в первую очередь, из-за ориентации, которая предполагала желать лишь слабый пол, а не собственный. Но младший был вне рамок, вне правил, единственным исключением, которому хотелось дать зелёный свет на любую прихоть. И даже себе, в какой-то степени, вытянуть белый флаг и, наконец, сдаться, хотя бы на мгновение, чтобы мазнуть губами в ответ и испробовать запредельное, что раньше лишь отталкивало и не воспринималось. Он не мог ни противостоять, ни противиться такому Бомгю. Такому очаровательному и трогательному, который тянулся к нему за новым нежным поцелуем вновь и вновь, выбивая кислород из лёгких, землю из-под ног. Ёнджун ни разу в жизни, ни с одной красоткой не был так преступно слаб и растерян. И так свободен и невесомен одновременно. Его сердце впервые за всё время нещадно ныло и рвалось наружу, будто собственное пристанище стало слишком тесным и малым. Оно рвалось к Бомгю, туда, где его определённо обогрели и приласкали бы, с такими же трепетом и чувственностью, с которыми он оставлял огненные следы от собственных губ. Бомгю — настоящий парадокс, сбивающий с мыслей и в то же время указывающий дорогу. Лечебное снадобье, волшебный эликсир, магическое заклятье, подкупающее своим противоречивым эффектом. Нужно было лишь осмелиться и впервые в жизни принять взвешенное решение, даже если он позже пожалеет и ошибётся. Но Ёнджун привык прятаться за панцирем, жить тихо, без ненужных рисков и безбашенных круговоротов судьбы. Он не смог даже признаться собственным родителям в своей несостоятельности и беспечности, живя по течению и ожидая, куда судьба заведёт его дальше. Он не знал, что мог самостоятельно выстроить дорогу и придерживаться выбранного ориентира. Поэтому его медлительность сыграла финальную карту, не дав губам хотя бы разомкнуться и припасть к младшему в ответ. Поцеловать его крепче, настойчивее, как Ёнджун умел, и показать, как действительно стоило это делать. Показать Бомгю, что смог бы свести его с ума ещё больше, если коснулся бы языком его губ и проскользнул им глубже, украл бы влажное дыхание и завоевал парня полностью. Но Ёнджун не успел сделать что-либо, на что мысленно уже был готов и настроен, как Бомгю медленно, почти нехотя и робко, отпрял от него, не решаясь взглянуть в глаза парня и убедиться, что провалился. Что утоп в безысходности в ожидании ответа, который не последовал, как бы он ни верил в обратное. Как бы не верил в мнимые искры, пёстро искрящиеся между ними, переходящие грань шутки, необъяснимо нежные и долгие объятия. Как бы не верил, что, раз их отношения особенные, отличные от других, то Бомгю мог испробовать другие привилегии, на которые охотно повёлся и оплошал. Ёнджун сохранял тяжёлое молчание, не шевелясь и не срываясь с места, чтобы огласить надвигающийся приговор. Добить его окончательно, окрестить поехавшим пидором, голубком, заднеприводным и другими лестными словами, что наверняка были в его смятенной голове. Но старший не предпринимал ничего, как и до этого, — равнодушие было худшим исходом, потому что лучше бы он обнажил душу, повысил голос, выплеснул бушующие эмоции, чтобы Бомгю не терялся в догадках. Что Ёнджун чувствовал сейчас? Ненавидел ли, презирал ли его? Собирался молча развернуться и уйти, оставляя младшего на растерзание самого себя в гнетущем одиночестве? Или остался бы, пробуя притвориться, что ничего не было, завуалировать всё в вышедшую из-под контроля шутку? Бомгю сам подводил итоги, строил теории и терялся всё больше, пока Ёнджун хранил тяжёлое молчание, мечась в смятении. На самом деле, он сожалел. Сожалел до сжимающегося в груди сердца и внутреннего скулежа, что так и не смог, не успел поцеловать парня в ответ, хотя бы попробовать это сделать, показать настоящего себя. Себя, который не отвернулся, не оттолкнул и всё ещё находился рядом в такой трепетный момент, принимая Бомгю с распростёртыми объятиями. Но время вспять было не вернуть, в Ёнджуне не было даже трети той смелости, которая в избытке была у младшего. Всё, на что он был способен, — молча и немигающее смотреть на парня перед собой, неимоверно тяжело и горько улыбнувшегося под нос: — Кажется, я сильно напился, хён. Не соображаю совсем, что творю, — совершенно трезво и разумно прошелестел он, силясь натянуть подобие добродушной улыбки. Он нерешительно поднял взгляд, мазнув им по старшему, и пожалел о собственной отчаянной храбрости: Ёнджун плотно сжимал губы и выглядел либо рассерженным, либо разочарованным, бесконечно разбитым. Эта многогранная эмоция не могла интерпретироваться однозначно, но Бомгю приписал именно себя к её источнику, собственные необдуманные действия и порывы. Ёнджун то сводил брови к переносице, то печально заламывал их, мечась взглядом по лицу напротив, словно младший ускользал от него, скрывался за натянутой ложью, чтобы смягчить углы. Чтобы обесценить то, что между ними происходило всего минуту назад, сравнивая её с течением дурацких обстоятельств и градусом алкоголя в крови. Чтобы трус Ёнджун наконец ожил и подпустил Бомгю обратно к себе, словно тоже смог закрыть глаза на чарующий поцелуй и выкинуть из головы каждый сладостный в памяти кадр. Ёнджун притворился, будто действительно мог это сделать. — Полчаса прошло, Бомгю, — глухо отозвался он, с трудом заставляя собственные связки работать. — Поехали домой.
***
Рассвет вяло окрасил линию горизонта в тускло-лиловый, когда такси было на полпути до квартиры Ёнджуна. Точка назначения не обсуждалась: Бомгю не сопротивлялся, не вдавался в подробности куда его увозили и почему направление кардинально противоположно его домашнему маршруту, потому что его состояние давно просило крепкого сна и пару горстей сорбентов. В итоге, последнее не пригодилось: — Чёрт, кажется, меня сейчас стошнит, — пробубнил младший уже в машине, до этого плавно растёкшись по сидению. Ёнджун подхватился быстро: вежливо попросил водителя остановиться и дать им пару минут на «подышать», доплачивая за внеплановый простой. Шустро выволок парня из салона машины, отвёл от любопытных глаз редких гуляк молодёжной наружности и даже убрал его падающие к лицу волосы, чтобы тот мог спокойно проблеваться. Бомгю выворачивало всем накопленным за вечер: ромом вперемешку с кофейными шотами, передозом эмоций и разочарованием к себе. Последнего было подавляющее количество, потому что эйфория после поцелуя прошла, сменяясь оглушающим стыдом и скованностью, смутным осознанием того, что натворил на пьяную, отчаянно осмелевшую голову. Поэтому ни заговорить после, ни взглянуть старшему в глаза не представлялось возможным, как и то, каким будет завтрашний день. Завтра, когда Бомгю откроет глаза и столкнётся с оглушающей реальностью произошедшего в полной степени. Но пока его мозг всё ещё был отравлен токсинами и алкоголем, разум не потешался над ним так злорадно и упорно, как мог бы. И стоило желудку, наконец, опустошиться, тело запросило покоя и сна, заслуженного отдыха и ментальной передышки. Потому что те эмоциональные потрясения, что парень пережил за последний вечер, закрыли годовую норму. Ёнджун, убедившись в том, что парень закончил потуги и не заляпал свои ботинки, поволок его обратно к такси, по пути слыша бубнящее: «Блять, я опять её не предупредил», что заставило Ёнджуна почти прыснуть со смеху. Почти, потому что поводы для веселья близились к нулю, как и настрой после случившегося. Да и понимая, что мама Бомгю вновь осталась в неведении где и как ее сын, легло грузом ответственности на плечи старшего, который был в более пригодном для разговора состоянии. — Я напишу ей, что ты останешься у меня, — ответил он парню, будто к нему обращались. Но Бомгю не поддерживал диалог, лишь кратко кивнул головой, соглашаясь на любой исход. Внезапно истерика матери по поводу очередной пропажи её чада не казалась такой уж пугающей: он боялся Ёнджуна и себя. Себя даже сильнее, потому что тело начало действовать вразрез здравому смыслу, повинуясь минутной слабости и безрассудству. И теперь он не мог даже выдавить из себя сраное «спасибо», которое определённо было заслужено. Ведь Ёнджун всё ещё был рядом, заботливо прикрывая его макушку от удара о проём, пока парень плюхался обратно в салон машины. Он всё ещё был, садясь рядом и отвозя пьяную тушу Бомгю к себе, ведь как он бегло сообщил ранее: «Твоя мать вряд ли меня поблагодарит, если я привезу её сына в таком состоянии». Ёнджун всё ещё был. Но будет ли он завтра, стоит глазам разомкнуться, а мозгу прийти в себя после алкогольной встряски и спонтанного поцелуя? Будет ли он прежним, отвешивая порцию «дорогуш» в его адрес и комично передразнивая пьяные танцы, реплики и выходки? Превратит ли он произошедшее в шутку, найдёт ему мнимое оправдание и сотрёт из своей памяти, как этого хотел бы Бомгю? Будущее пугало своей неизвестностью, но младший мог лишь умолять судьбу оставить ему хотя бы Ёнджуна в обмен на все земные блага, что ему, возможно, предназначались. Парень был на перепутье: он одновременно сожалел обо всём и не сожалел вовсе, понимая, что рано или поздно он бы оступился и вытворил подобное. Потому что рядом с Ёнджуном сложно стало сдерживать собственные рвущиеся чувства. Им нужен был выход, но простых объятий и слов было крайне мало, чтобы выразить их хотя бы микроскопическую долю. Бомгю даже сейчас, сидя в отдалении от старшего, испытывал дикую ломку по нему, желая разлечься на его плече и мертвецки уснуть, объятый его запахом. Но от жалости к самому себе, парню оставалось лишь прикусывать губу и пытаться оставаться в сознании, всем видом показывая, как заворожён однообразной картиной из окна машины. Бомгю был слишком пьян, чтобы разглядывать апартаменты старшего, заострять внимание на деталях его жилища, когда тот глухо извинился за бардак. Но все попытки развязать язык младшего, подступиться к нему и развеять натянутую атмосферу, были разбиты вдребезги, потому что и сам старший ещё не полностью оправился. Виски хоть и притуплял мозговую активность, но не настолько, чтобы затереть опалённый след поцелуя на собственных губах и то дикое желание ответить взаимностью. И «дикое» относилось не столько к необузданному и сильному, сколько к неправильному и необъяснимому, о чём парень старался не думать. Он сконцентрировался на иной, не менее сомнительной дилемме: младшего нужно было раздеть и уткнуть мордой в подушку, чтобы тот перестал так жалко подпирать стену коридора плечом, так и норовя по ней съехать вниз. Его силы иссякли на избавлении от обуви, с которой он боролся по меньшей мере минут десять, и расправившись с ней, откинул в противоположный угол. — Давай сюда, — Ёнджун, придерживая его за предплечье, поволок в спальню, стараясь не навернуться где-нибудь по пути. Это было невыполнимой задачей: оба раскачивались подобно маятникам, так и норовя прописаться в стену, но стойко вынеся это испытание, Ёнджун усадил парня на кровать, на ходу прикидывая, как его теперь оголять. — Сможешь сам раздеться? Тот клюнул носом вместо ответа, с трудом стягивая с себя пиджак. Ёнджун зачем-то следил за процессом, внезапно лишаясь дыхания от открытого вида, словно парень и так весь вечер не светил собственным телом у всех на виду. Но почему-то наедине зрелище обнажённого парня без пиджака выбивало весь воздух, что и так с перебоями оснащал изношенный мозг. Бомгю неловко оглядел металлическое боди, попробовал завести руки за спину и нащупать застёжки, но вряд ли его состояние и гибкость позволяли ему самостоятельно избавиться от него. Он прикусил губу, понимая, что без старшего не обойтись даже здесь: — Не могу достать. Поможешь? — Бомгю робко мазнул по нему взглядом, моментально тушуясь. Смотреть на Ёнджуна было невыносимо, будто его хлестали по лицу в ответ за смелость поднять глаза. Стыд прорывал барьер алкогольного отравления, и Бомгю хотел как можно скорее пропасть в небытие, чтобы не чувствовать надвигающуюся участь. Ёнджун нерешительно приблизился к отворачивающемуся спиной парню, скользя взглядом по перекатывающимся лопаткам и позвонкам. По крепким предплечьям, рисунку мышц и разбухшим венам на его кистях, упёршихся в собственные бедра. По его мужественному силуэту в сумраке комнаты и изгибам тела, выдаваемым ранним рассветом. Старший винил во всём алкоголь, ведь, очевидно, именно он тормозил его сознание, заставляя так прилипчиво засматриваться на обнажённого парня. Именно он подкидывал ему идеи провести пальцами вдоль спины, вместо того, чтобы поочерёдно расцеплять металлические застёжки. Именно алкоголь был повинен в желании уткнуться лбом между лопаток и обвить его руками вдоль узкой талии, чтобы притянуть ближе к себе. Именно алкоголь подстёгивал его желание признаться в своей трусости и жалости перед младшим об упущенном шансе понять себя, испытать что-то новое и запредельное, что теперь казалось невиданной роскошью, а не мерзким извращением, каким он его видел всю свою жизнь. Жизнь до Бомгю. — Всё, — хрипло огласил он, расцепляя последнюю металлическую застёжку и с усилием заставляя себя отстраниться подальше от парня, чтобы не сорваться и не поддаться влечению помочь с чем-нибудь ещё. Ведь младший определённо нуждался в этом, когда после отброшенного боди дело дошло до брюк и их избавления: борясь с собственной молнией и обтянутой тканью в бёдрах, парень с громким кряхтениям распластался по кровати с наполовину оттянутыми штанинами. На его ворчливо-стыдливое: — Хён... — Ёнджун среагировал моментально, нарочито громко выдыхая и возвращаясь к пьяно-сонной туше. Он высвободил тонкие ноги парня, ухватившись за края брюк и потянув на себя, слыша в благодарность умиротворённое мычание. — Не задрыхни, пока я ищу тебе одежду для сна, — приказал он деловито, прекрасно понимая, что «послушание» явно не про Бомгю, тем более в его состоянии. Тот хоть и угукнул, но оставил глаза плотно закрытыми, растягивая ватные конечности по периметру кровати. Он что-то неразборчиво бубнил, пока старший, сам на ходу переодеваясь, параллельно рыскал в поисках ночнушки-футболки. И Бомгю без сил проваливался в сон, невольно нарушая единственное выдвинутое требование. — Эй, Бомгю-я, — позвал парня Ёнджун, намереваясь растормошить блаженно разлёженное тело и облачить его в найденную одежду. Но тот не отреагировал, очевидно проигрывая измождению и усталости, судя по звуку тихого сопения. Старший цокнул вслух, принимаясь перекладывать распластавшегося вдоль всей кровати младшего головой на подушку, чтобы отвоевать хотя бы немного места и для самого себя. И пока он придерживал его под затылок и спину, пробуя реализовать задуманное, Бомгю в его руках внезапно ожил, приоткрыв мутные глаза. Он будто всё ещё спал или бредил, но из его нечленораздельного бормотания старший вычленил лишь: — Я соврал, — его руки вцепились в предплечья Ёнджуна, что был крайне близко к его лицу, целомудренно устраивавший его на отведённую часть кровати. — Соврал? О чём? — шепнул Ёнджун, укладывая внезапно взбодрившегося парня головой на подушку, и позволил себе ненадолго остаться, нависая над ним. Для завязавшегося разговора в бреду, который пробуждал любопытство и мог стать частью коллекции дружелюбного шантажа на случай, если шансы на последующую дружбу ещё остались. Если он придёт в норму и осмыслит всё произошедшее завтра, на более здравомыслящую голову. А пока он прикидывался внимательным слушателем, стараясь не скашивать глаза на блестящие от слюны губы парня, что их постоянно нервно закусывал и обводил языком перед признанием: — О том, что ты... не особенный, — он поддался ближе, будто Ёнджун не расслышал каждое слово, и медленно пояснил, пьяно растягивая слова: — Но это не так. Ты очень особенный. Бомгю прикрыл глаза, почти шепча: — Ты очень особенный для меня. Если бы Ёнджун включил секундомер и подсчитал количество ударов собственного сердца, значение бы напугало его своей величиной. И это нельзя было списать на старческую тахикардию, которой у него определённо ещё не было, хотя гроб и поминки можно было бы уже оформлять. Потому что парень был на грани покинуть этот мир от внезапного пожара в груди, который ни потушить, ни остановить. Необузданное пламя, что пожирало его изнутри и подстёгивало сократить жалкое расстояние до чужих губ. Невыявленная аномалия, пугающая своей настойчивостью. Так и не открыв больше глаз, Бомгю умиротворённо засопел, словно и не просыпался. Словно Ёнджуну лишь причудился их внезапный короткий разговор, и теперь парню оставалось самому вариться в той кашеобразной неразберихе, что наворотил в нём Бомгю. — Вот же придурок, — усмехнулся старший вслух, обращаясь и к себе и к парню одновременно. Его волосы были раскиданы по подушке, остатки хайлайтера блёкло переливались на заострившихся скулах. Старший против воли коснулся переливающегося блеска, чувствуя жар под подушечками пальцев: — Что же ты сделал... — сокрушительно выдохнув, шепнул Ёнджун в космос, потому что адресат послания был вне зоны досягаемости. — Что же ты сделал со мной, darling. Он с трудом завалился рядом, продолжая рассматривать парня вполоборота. Пока была такая возможность, пока надвигающийся стыд, дышащий в затылок, не настиг его после пробуждения и возвращённой трезвости. Пока совесть всё ещё притуплялась бурлящим в крови виски и пьяным слабоумием. Ёнджун боролся со слипающимися глазами, запоминая каждый мыльный кадр обнажённого парня и собственные, огнивом воспламенённые, чувства, которые ему следовало идентифицировать и дать название. Окончательно запутанный и сбитый с толку, он оставил эти рассуждения на трезвого Ёнджуна, мысленно пожелав ему удачи перед тем, как блаженно уснуть.
