Мардж напилась. Впервые в жизни и до состояния «риз». Иначе она просто сошла бы с ума из-за терзавшей ее весь день тревоги. То, что происходило, было совершенно непонятным, не вмещавшимся в привычные рамки жизни, и от этого особенно страшным. Чем больше Мардж размышляла, пытаясь найти хоть какое-то более-менее сносное объяснение случившемуся, тем больше пугалась.
Она хотела помочь дочери, но вместо этого начала БОЯТЬСЯ ее, словно именно Нэнси являлась хранительницей давно забытого, а теперь вернувшегося вновь зла. В затуманенном страхом мозгу женщины прошлое и настоящее слились в жутком альянсе, и рассудок оказался не в силах выдержать такую нагрузку. Случилось худшее - из желающей помочь, женщина сама превратилась в человека, нуждающегося в помощи. И, как это часто бывает, Мардж нашла эту помощь. Универсальный страхоутолитель, помещенный в стеклянную бутылку, отличное лекарство от кошмара.
К тому времени, когда Нэнси вернулась домой, Мардж уже не могла произнести ни слова. Она лежала на диване в гостиной и посапывала. Тонкая дорожка слюны из растянутого в пьяной улыбке рта сбегала на диванную подушку, собираясь в небольшую вязкую лужицу...
Для Нэнси это был сильный удар. Человек, на которого она могла рассчитывать, спал, напившись в стельку! Несколько секунд девушка молча смотрела на мать, а затем достала подушку и плед, устраивая Мардж поудобнее. Ею овладело отчаяние. Нэнси чувствовала себя, как подопытная мышь, мечущаяся по лабиринту в поисках выхода. И каждый раз кто-то опускает заслонку перед самым носом в тот момент, когда до выхода рукой подать. Все отворачивались от нее. Никто не хотел говорить правду. Одни потому, что не знали, другие - потому что боялись.
Самое ужасное было в том, что Нэнси понимала: кое-кто из тех, с кем ей пришлось разговаривать сегодня, знают все. Они могли бы рассказать о чем-то страшном, когда-то произошедшем в этом маленьком городе. Могли, но не хотели. И все были напуганы.
Впервые в жизни Нэнси увидела город через призму живущего в нем страха. Уродливый и жалкий. Скорчившийся, словно ждущая удара бездомная шавка. Сходящий понемногу с ума, покорившийся неизбежному, он вызывал у нее отвращение, словно изъеденный червями гнилой орех, - снаружи красивая скорлупа, а внутри серая пыль. Город знал об убийствах и дрожал перед ними. На Нэнси смотрели как на человека, разбудившего зло. Разрушившего пусть иллюзорный, обманчивый, но кажущийсяспокойным мир. С плохо скрываемой ненавистью, щедро разбавленной страхом. Это касалось почти всех. Почти. Для тех же, кто НЕ ЗНАЛ, она становилась просто несчастной, сходящей с ума девочкой. Но таких было мало. В основном город помнил тот ужас, который ему довелось пережить. Два года, когда люди боялись выходить на улицу с наступлением темноты, два года, когда детей - даже днем - всюду сопровождали родители. Два года, наполненных предчувствием смерти, ледяным ожиданием и черной тоской. И когда все закончилось, город, по какому-то молчаливому согласию, похоронил свои воспоминания вместе с главным виновником этой длинной, наполненной безумием, трагедии. Но страх остался. Он лишь скорчился внутри людей, ожидая случая выползти наружу и расправить длинные серые щупальца.
Нэнси не могла помнить этого. Она была слишком мала тогда. А не помня - она не понимала. Девушка знала лишь одно: ее хотят убить. И никто, никто не хочет помочь ей.
