Он не умел играть на равных со своей жизнью, и от того страдала чужая: ломалась на мелкие кусочки, как хрустальная упавшая ваза с завядшими цветами, - символикой прекрасного. Вечно начинал разговор с одного и того же: милой улыбки, заинтересованным взглядом и приглашением попозировать такому скромному, как он, дилетанту-художнику. Странно, но многие, если не все, соглашались, демонстрируя гибкость тела или лишнее в этом деле смущение.
Так продолжалось бесконечно долго; бесконечная линия в итоге ставших ненужных людей, потерявшихся в глубоком омуте черных глаз, в которых они, увы, не смогли отличить притворство. Ложь в его словах, ложь в слишком нежных прикосновениях, ложь в плавном взмахе руки, державшей тонкую кисточку, что испачкалась в красном, - никто никогда не спрашивал, почему он рисует только этим оттенком, и почему воздух пропитался противным запахом металла.
Забывшиеся в крепких руках люди не замечали, как отдавая все, не получали ничего взамен. Не видели, как причудливые узоры на сердце с каждым разом становились все глубже, слепо наслаждались эйфорией, что позже превратилась в самую сильную агонию, где непосильно выжить слабакам. Ведь они - люди, не ощущающие с другой стороны поддержки - увядали на глазах, подобно алым розам, чей завораживающий цвет со временем теряется безвозвратно.
Чонгук помнил, как у тех лились ручьями слезы, как те хватались за его спину, прося остановиться, но он - ценитель прекрасного - лишь с улыбкой продолжал водить острым кончиком ножа. Безумный, но творец. Иногда мы не осознаем, насколько эти два понятия связаны между собой. Ведь у безумного художника самые потрясающие картины, миром не понятые, и в то же время, которые коснулись замка нашего подсознания.
Чонгук любил все красивое. Не было такого, чтобы в его студии не висели произведения искусства, не расцветали с каждым днем бутоны некогда непримечательных растений, не улыбались случайные прохожие, которые, обычно не понимали свою ценность. Каждый шел по одному маршруту, привычно оглядываясь, отмечая хозяйский неординарный вкус. Садились напротив, дико смущаясь пронзительному взгляду, и, поднимая голову к верху, будоражили вдохновленного художника. Так, раз за разом, пока пример идеала не прикроет глаза, а грудь не замрет, перестав симпатизировать ритмичному дыханию. Затем снова по кругу, на поиски, следом за желанием кисточки, чей конец, превратившись в лезвие, принуждает резко распахнуть ресницы.
